Облачный полк - Веркин Эдуард (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные .TXT) 📗
Две платформы съехали вниз, и танки лежали, задрав гусеницы, и сейчас я подумал про черепах, а не про слонов, точно: черепахи, покрытые панцирями. Остальные платформы тоже сбились с рельсов, но не опрокинулись, цистерны откатились метров на пятьдесят и разгорались, здесь было больше нечего делать, мертвецы стали мертвецами, я хотел сказать это Санычу, поглядел на него.
Его не было. Он исчез, и тут же появился вновь, возник, точно сменился кадр. Кажется, его тоже задело ударной волной, вид он имел одуревший. Саныч сел, что-то мне сказал: что-то у него перегрелось… ППШ лежал стволом в снег.
Саныч схватил МП, дернул затвор, справа свистнули. Он сунул мне автомат, и я обнаружил у него в руке уже бутылку с зажигалкой, он размахнулся и швырнул. И тут же полетели остальные бутылки.
Они хлопались о танки, о вагон, о рельсы, лопались, по железу разливался медленный огонь, и тут же бутылки полетели снова. Броня загорелась, сначала нехотя, потом веселее, в нашу сторону потянулся черный смрад, я закашлялся. Саныч отобрал автомат и стал стрелять.
Справа на нас шел человек, то есть немец, в одних штанах и ботинках, никакой другой одежды, никакого оружия, он брел через снег и смотрел себе под ноги, и был уже почти рядом, метрах в пятнадцати. Саныч повернулся к нему.
Наверное, я оглох – МП прощебетал, брызнул гильзами, немец покрылся красными кляксами, упал на спину и стал дрыгать ногой. Сам он уже умер, а нога не хотела, скреблась о жизнь, отталкивалась от земли.
Живые немцы убегали в лес, жаль, не всех достанем сегодня. Ничего, достанем завтра. А вообще – долго, долго мы возимся, уже, наверное, заметили, пустили на подмогу бронепоезд, и карателей, и эсэсовцев с откормленными овчарками – пора уходить.
– Уходим! – заорал у меня над ухом Саныч. – Все!!!
Я оторвался от автомата, посмотрел на него. Весь в соплях, из носа, по подбородку, на щеках уже засыхали.
– Двенадцать с половиной минут, – сказал Саныч. – Быстро сегодня управились.
Глава 10
Глебов остановился и взмахнул рукой, и все остановились, привалились к деревьям и стали дышать, глубоко, с паром, но при этом тихо, без хрипа, как-то испуганно, точно мы совершили что-то очень плохое и теперь нам за это стыдно. Мне представлялось, что мы ограбили магазин, и рожи у нас точно такие же, злые, отчаянные. Я однажды был на суде, видел настоящую банду.
Со стороны железной дороги слышалась стрельба – в небо поднимался черный масляный дым, сквозь который запоздалыми криками о помощи взлетали красные ракеты.
И вдруг кто-то хихикнул. И остальные заржали, разом, громко, беззаботно, совсем по-довоенному. Гоготали мужики, сморкаясь в кулак и стыдливо стряхивая в снег сопли, брякая привешенными на шею автоматами, сразу раскрасневшись и сделавшись совсем не страшными, и если бы не оружие, их легко можно было признать за вальщиков из лесхоза.
Ковалец смеялся вроде прилично, красивым голосом, каким смеются в кино, умудряясь при этом важно оправлять неожиданный заусенец на указательном пальце и поглядывая на остальных с новым превосходством. А потом не удержался и расхохотался уже по-настоящему, задиристо и беззаботно, отчего вдруг стало видно, что он тоже сопляк, двадцати ему явно нет, просто уж такой большой вымахал.
Щенников хохотал с присвистом, стряхивал щелчком слезы с паленых кончиков усов, моргал совсем по-мальчишески, щурился.
Кулаков обнимал винтовку, прилипнув бородатой щекой к стволу, порыкивал, как дизельный мотор.
Саныч хохотал, конечно же, громче и веселее остальных, корчил невыразимые рожи и надувал щеки.
И я смеялся вместе со всеми.
И Глебов тоже не удержался и немного улыбнулся. Получилось отвратительно и нелепо, Глебов понял это и больше улыбаться не стал.
Смеялись долго, минут пять, пока над головой Ковальца дикая пуля не срезала ветку. Ветка хлопнула Ковальца по носу, и он немедленно чихнул, выдув из ноздрей огромный пузырь. Это вызвало новый приступ веселья, но дохохатывали уже на ходу.
Спустя часа полтора устроили первый привал. Закурили, достали фляги.
Я расстегнул мокрый ватник. Дышалось с трудом. Нет, то есть дышал я быстро и много, и глубоко, но воздух совсем не чувствовался, хотелось холода, голова кружилась, зубы как-то сами по себе прищелкивали, и унять их у меня не получалось.
– Застегнись, – посоветовал Саныч. – Простынешь.
– Не…
– Застегнись, говорю, – уже почти приказал он. – Я в первый раз чуть воспаление легких не подхватил. А лечить нечем.
Я запахнулся, надвинул шапку поглубже.
– И варежки надень, – велел Саныч. – Руки уже красные. Пальцы отморозишь – и все, отвоевался.
Надел варежки. Руки тут же зажгло, точно в кипяток их опустил, но почему-то приятно. Глебов отозвал Саныча в сторонку и стал ему что-то объяснять на ухо. Саныч кивал, поглядывал на меня.
Мне было жарко. И сердце продолжало прыгать, оно у меня так никогда не прыгало, не помню.
Я себя чувствовал почти пьяным, не шагать хотелось, а бежать. Наверное, я бы и побежал, если бы не остальные. Если бы не Саныч.
– Лучше сейчас не очень радоваться, – сказал он, вернувшись. – Я знаю. Хочется орать, да?
– Бежать еще…
– Во-во. – Саныч перекинул автомат на другое плечо. – Бежать, прыгать, знакомое дело. Надо перетерпеть. Посмеялись, и хватит. Если сейчас начать чересчур радоваться, потом плохо будет. Разваливаться начнешь, я-то знаю. Пойдем, давай.
– Куда?
– Приказ. Скажу по пути…
Меня повело. Попробовал поймать березу – не получилось, мимо – и рожей в снег, хлоп, и темно, и уши заложило.
Очнулся от холода на лбу. Открыл глаза – на переносице комок снега.
– Ты прямо как Ковалец, – усмехнулся Саныч. – Он после первого боя тоже в обморок хлопнулся, это нормально, от избытка чувств. Понравилось?
– Что?
– Немцев бить?
– Понравилось, – ответил я.
– Ну дак… С каждым разом все лучше. Сегодня, конечно, не очень много, но и задачи другие были. Я шестерых, кажется, уложил. Ты тоже парочку, я видел.
– Да…
Я сел, убрал снег с носа.
– Поздравляю. Идти вообще-то надо, разлеживаться нечего.
Я поднялся на ноги.
Наша группа уходила к северу. Щенников последним. Он тоже оглянулся, увидел меня и помахал рукой.
– А мы? – спросил я.
– У нас другое задание, – сообщил Саныч.
– Какое?
– Потом скажу. Давай, в сознание возвращайся – и вперед, в ближайшее время отдыхать не придется.
Вперед так вперед, но в сознание я не мог вернуться еще долго. Покачивало, в затылке дребезжало, и кислятина во рту никуда не делась.
Отмахали километров пять, затем Саныч принялся петлять и петлял почти два часа, пока не вышли к холму, похожему на застывшую волну. Он обрывался крутым гребнем, у подножья которого тянулась цепочка следов.
– Наши прошли, – указал Саныч. – Хорошо прошли, в ногу. Кажется, что человека три всего, Глебов молодец.
– А что нам тут делать-то? – не понимал я.
– Глебов велел остаться. – Саныч бухнулся на колени. – Здесь. Там то есть, на гребне. Будем наблюдать. Плащ-палатку дал.
– Зачем? – не понял я.
– Посмотреть надо. Что немцы делать станут. Если за нами двинут, то через Синюю Топь бежать придется, предупредить. Все продумано.
– Мы, вроде, осторожно…
– Осторожно – не осторожно, а все равно наследили. По снегу прочитать легче легкого. Они, конечно, не дураки в наши болотья лезть, но кто знает. Всю прошлую неделю тропы переминировали – это на случай, если немцы все-таки бараны… Вообще, эшелон был что надо, а?
– Ты уже говорил, – напомнил я.
– Да об этом можно неделю говорить! В газетах напишут! Ковалец, дурила, орден наверняка все-таки заработал – спать в нем станет ложиться, в баню ходить.
Да уж, орден явно не добавит Ковальцу достоинств в характер. Наоборот скорее, станет он наглее и заносчивее в два раза, с орденом-то.
– А немцам теперь дня на три работы, – с удовольствием рассуждал Саныч. – Будут, уроды, дорогу чинить, проверять – нет ли еще где мин. Партизан отлавливать по закоулкам, слюной брызгаться, а мы уже далеко. И не мы одни сегодня, кстати, бахнули, соседи тоже постарались наверняка, так что тремя днями не обойдутся, гады вонючие. Эта ветка наверняка в нескольких местах перерезана, так что будет им дристалище по полной программе. Здорово, а?! Не зря столько ждали, по норам сидели, не зря… С другой стороны, теперь спокойной жизни не жди – фашист озвереет. Ну, пусть звереет. Давай расправляться.
