Только вперед - Раевский Борис Маркович (читать книги онлайн без регистрации .txt) 📗
«Тюльпан!» — узнал Леонид.
И сразу вспомнилась Голландия. Зеленое, с примятой травой, поле аэродрома. Их провожают на родину. Голландские рабочие-спортсмены не знают русского языка, а советские пловцы не говорят по-голландски.
Со всех сторон несутся крики:
— Карош!
— Отшень спасибо!
— Широка страна родна!
— Расцветали яблоки и груши!..
Леонид сперва не понимал: при чем тут яблоки и груши? Потом сообразил: голландцам просто доставляет удовольствие выкладывать весь свой запас русских слов.
На поле возникают пять групп, пять колец, и в центре каждой группы — советский спортсмен.
Закрыв глаза, Леонид живо видит: со всех сторон ему протягивают книги, блокноты, фотографии. Он пишет на них только одно слово: «Москва».
Голландские рабочие-спортсмены крепко тискают ему руки и радостно повторяют: «Москау!»
Особенно запомнилась Леониду высокая сухощавая девушка-голландка. У нее некрасивое лицо с крупными, резкими чертами, тусклый взгляд, прямые, бесцветные волосы. Вокруг все улыбаются, шумят, а она стоит молча, даже не просит автографа.
Леонид откалывает с лацкана пиджака свой значок — дешевенький значок со шпилем Петропавловской крепости — и прикрепляет его девушке. И вдруг лицо ее преображается. Сияют глаза (и вовсе они не тусклые!). Смягчаются резкие черты, она растерянно улыбается: «Чем бы отдарить?»
— Не надо, не надо, — смеется Леонид.
У девушки, как назло, ничего нет под рукой, только цветок в петлице. Она выдергивает этот фиолетовый тюльпан и протягивает его Леониду.
…«А неплохо мы там поработали! — думает Леонид. — Три золотых медали! И вдобавок, еще одна бронзовая».
Три раза гордо взлетал на «мачту победителей» алый флаг. Американцы, занявшие второе место, отстали от советской команды на восемь очков.
Леонид лег. Вагон идет плавно, без тряски. Только еле слышно позвякивает ложечка в стакане на столике.
«Давно мы вернулись? — Леонид подсчитывает. — Четыре, нет, — пять месяцев». Всего пять месяцев! А сколько событий!
Приехав из Голландии, он сразу засел за учебники и конспекты. Через две недели начинались экзамены, а он пропустил много лекций из-за поездок в Белоруссию и Голландию.
«Да, пришлось попыхтеть», — вспоминает Леонид.
Он заканчивал третий, предпоследний курс института. Занимался с утра до ночи. Пришлось даже отменить тренировки.
Мастер Холмин, глядя на Кочетова, посмеивался:
— Охота тебе зубрить?! Ведь ты — звезда, чемпион страны, рекордсмен мира! Сдай как-нибудь на троечки — и дело в шляпе!
Нет, Леонид не хотел получать троек. Он помнил, как возмущался тройками Галузин, когда в детской школе плавания просматривал дневники своих учеников.
— Тройка — не отметка, — сердито говорил Иван Сергеевич. — Тройка — это посредственно. А попробуй скажи токарю, плотнику или сталевару, что он работает посредственно. Обидится!
Кочетов проводил все дни в институтском читальном зале. Библиотекарши и студенты уже привыкли, что угловой столик в дальнем конце зала занимал он. За этот столик никто не садился.
«Да, все было б хорошо… — думал Леонид. — Если б не нынешние состязания. И зачем я поехал? Ведь чувствовал — не надо…»
В середине ноября его послали на всесоюзные соревнования в Горький. Кочетов всегда с радостью мерялся силой с другими пловцами, но на этот раз ему не хотелось ехать. Он перешел уже на последний курс; сейчас следовало особенно настойчиво заниматься, и соревнования были совсем некстати. Кочетов пошел к Гаеву и заявил, что не может прервать учебы. Ведь он — выпускник.
— Ты отличник, — сказал Николай Александрович. — Догонишь!
И, чтобы подзадорить Леонида, насмешливо прибавил:
— Уж не испугался ли чемпион своих противников?
Но, заметив сердитый взгляд Кочетова, Гаев сразу изменил тон, засмеялся:
— Шучу, шучу! Но ехать надо. Ответственные соревнования.
…«И я, дурак, поехал», — хмуро подумал Леонид.
В конце ноября началась война с Финляндией. Леонид в Горьком сразу бросился на вокзал. И вот сейчас он ехал в Ленинград.
Поезд двигался по-прежнему медленно. Леониду не спалось. Он оделся, взял книгу. Не успел открыть ее, как поезд дернулся и замер.
— Стоим восемь минут, — объявил проводник.
Накинув пальто, Леонид вышел на незнакомый ночной перрон. Как и всякое неизвестное место ночью, вокзал казался таинственным. Вокруг все тонуло в темноте. Только мерцали тусклые электрические лампочки возле буфета и зала ожидания.
Леонид бесцельно слонялся по перрону. Неожиданно возле буфета увидел знакомое лицо.
— Грач!..
Они так обрадовались встрече, словно год не виделись.
Грач возвращался из отпуска. Конечно, сразу заговорили о войне.
— Трудно будет, — покачал головой Леонид. — Там ведь «линия Маннергейма». Поперек всего перешейка. Ее называют «неприступной»: доты с пушками и пулеметами, противотанковые рвы, гранитные надолбы, минные поля. В дотах, говорят, бетонные стены толщиной в два метра, бронированные плиты…
— Трудно, конечно, — согласился Грач. — И не только из-за линии Маннергейма. Скалы, леса, болота и озера… Подумать только: в этой крохотной стране тридцать тысяч озер!..
Поговорили и о заводских делах. Вспомнили прошедшее лето, когда каждое воскресенье Леонид с заводскими пловцами отправлялся в Центральный парк или на стадион, или в пригороды: готовились к спартакиаде.
— Как Катя Грибова финишировала, помните?! — воскликнул Грач.
— Еще бы! — усмехнулся Леонид.
Эта недавно пришедшая в секцию продавщица газированной воды из заводской столовой первой закончила стометровку кролем, оставив далеко позади всех своих соперниц.
— А Виктор Махов?
Да, кузнец тоже отличился.
О себе Грач умолчал, а он, пожалуй, сделал для команды больше всех — занял два первых места.
…В Ленинград поезд прибыл вечером.
Леонид сперва даже не узнал знакомую привокзальную площадь. Всегда шумная, веселая, сверкающая, она теперь была погружена в темноту, словно притаилась.
Прямо с вокзала, взяв такси с непривычно мерцающими синими фарами, Кочетов понесся по затемненным улицам в институт.
Всего десять дней не был он в Ленинграде. Город преобразился. Теперь он выглядел суровым, подтянутым, строгим. Прифронтовой город!
Был уже вечер, но в институтских залах и коридорах толпись студенты.
— В чем дело? — спросил Леонид у первого встречного.
— Да вот — провожаем…
— Куда? Кого?
— Ты что — с луны? Добровольцев на фронт!..
Лучшие лыжники института уходили на войну, образовав Особый отряд лыжников-добровольцев.
Кочетов тут же, в коридоре, вырвал листок из блокнота и, приткнувшись на подоконнике, синим химическим карандашом торопливо написал заявление. В нем была всего одна строчка:
«Очень прошу отправить меня на фронт».
Слово «очень» он дважды подчеркнул: для убедительности. Но и это не помогло. Комиссар особого ряда лесгафтовцев, Николай Александрович Гаев, вернул ему заявление. По-особому подтянутый, бодрый и оживленный, он сочувственно похлопал Кочетова по плечу и кратко сказал:
— Поздно!
— Тебя все равно бы не взяли! — утешали Леонида товарищи — боксеры, футболисты, теннисисты. — Нас вот тоже не приняли. Только самых лучших лыжников берут. А ты же пловец!
— Я и лыжник! — яростно протестовал Кочетов. — Имею второй разряд!
Но он убедился: все старания напрасны. Отряд уже сформирован и готов к отправке.
Вскоре с фронта стали поступать первые сведения о действиях Особого отряда лесгафтовцев.
В институтских коридорах кучками собирались студенты. В перерывах между лекциями жадно читали они скупые заметки в газетах и письма с фронта. Слава об Особом отряде разнеслась уже по всему фронту, по всей стране.
Особенно прославился Гаев одной своей операцией.
Во главе группы разведчиков-лесгафтовцев он пошел на ответственное задание: разыскать и уничтожить в глубоком тылу противника мощную вражескую радиостанцию. Путь был невероятно тяжел: крутые обледенелые склоны, усыпанные валунами, густо заросшие сосновым лесом. Узкая тропа, петляя, то почти отвесно спускалась вниз, то вдруг взмывала на груды огромных ребристых камней.
