Анин Дом Мечты - Монтгомери Люси Мод (онлайн книга без .TXT) 📗
И Аня пошла вместе с ним к дому Лесли по полю, белому как снег от цветущих маргариток. Издалека, со стороны гавани, доносилось пение — в одной из лодок хором пели рыбаки. Слабые звуки плыли над водой словно неземная музыка, принесенная ветром из-за моря, освещенного светом вечерних звезд. Огромный маяк вспыхивал в сумраке, указывая путь кораблям. Полным удовлетворения взглядом Оуэн Форд смотрел на все, что было вокруг.
— И значит, это гавань Четырех Ветров, — сказал он задумчиво. — Хотя моя мать всегда хвалила здешние места, я не ожидал, что найду их настолько красивыми. Какие краски… какой пейзаж… какое очарование! Да тут я в два счета окрепну и стану сильным как лошадь. И если красота порождает вдохновение, то я, без сомнения, смогу приступить здесь к написанию моего великого канадского романа.
— Вы еще не начали его? — спросила Аня.
— Увы, нет. Мне никак не удается найти для него подходящую главную идею. Она скрывается от меня… она влечет и манит… а затем удаляется… и вдруг мне кажется, что я почти ухватил ее, но в тот же миг она исчезает. Быть может, среди этого удивительного покоя и красоты я сумею поймать ее… Мисс Брайент сказала мне, что вы тоже пишете.
— Всего лишь небольшие рассказы для детей. Я мало пишу, с тех пор как вышла замуж. И я не вынашиваю замысел великого канадского романа, — засмеялась Аня. — Это было бы явно выше моих сил.
Оуэн Форд тоже засмеялся.
— Думаю, что и мне это не по силам. Но все равно я намерен сделать когда-нибудь такую попытку, если только у меня появится время для этого. У журналиста, как правило, не так уж много возможностей для осуществления такого рода замыслов. Я много пишу для журналов, но никогда не располагал свободным временем, которое, похоже, совершенно необходимо, чтобы написать книгу. Но сейчас, когда впереди три месяца полной свободы, мне следовало бы приступить к этой работе… если бы я только мог найти необходимый лейтмотив… душу книги.
У Ани — так неожиданно, что она даже вздрогнула, — мелькнула блестящая идея. Но не было времени высказать ее вслух — они уже добрались до дома Муров. Когда они входили во двор, из боковой двери дома вышла Лесли и остановилась на крыльце, вглядываясь в темноту, — не приближается ли ожидаемый постоялец? Она стояла в полосе теплого, желтого света, льющегося из открытой двери. Ее простое платье из дешевой кремовой вуали было, как обычно, подпоясано красным кушаком. В наряде Лесли всегда присутствовал какой-нибудь яркий штрих. Она говорила Ане, что испытывает чувство неудовлетворенности, если на ней нет чего-нибудь красного — пусть это будет хотя бы цветок. Аня всегда видела в этом символ пылкой, угнетенной натуры Лесли, лишенной какой бы то ни было возможности самовыражения, кроме этого проблеска внутреннего пламени. Платье Лесли имело слегка углубленный вырез и короткие рукава. Ее обнаженные руки чуть поблескивали в желтом свете, напоминая мрамор оттенка слоновой кости. Каждый изящный изгиб ее фигуры отчетливо выделялся мягкой тенью против света, а ее волосы сверкали, словно пламя. За ней было расцветшее звездами фиолетовое небо над гаванью.
Аня услышала, как ее спутник ахнул. Даже в сумерках она смогла увидеть изумление и восхищение, изобразившиеся на его лице.
— Кто это прекрасное создание? — спросил он.
— Это миссис Мур, — сказала Аня просто. — Она очень красива, не правда ли?
— Я… я никогда не видел ничего подобного, — пробормотал он, явно ошеломленный. — Я не был готов… я не ожидал… Но, помилуйте, кто мог бы ожидать, что найдет богиню в хозяйке пансиона? Да если бы она была в лиловом платье, под цвет морских волн, и с гирляндой аметистов в волосах, я принял бы ее за настоящую владычицу моря! А она берет постояльцев!
— Даже богини должны на что-то жить, — улыбнулась Аня. — А Лесли не богиня. Она просто очень красивая женщина, в которой столько же человеческого, сколько во всех нас. Мисс Брайент успела сказать вам что-нибудь о мистере Муре?
— Да… Он слабоумный или что-то в этом роде, не так ли? Но мне ничего не было сказано о миссис Мур, и я полагал, что она обыкновенная, бойкая и деловитая сельская домохозяйка, берущая постояльцев на лето, с тем чтобы немного подзаработать.
— Именно этим Лесли и занимается, — сказала Аня твердо. — Хотя это ей и не совсем нравится. Надеюсь, вас не будет раздражать присутствие Дика. Но даже если вам и будет немного неприятно, пожалуйста, не показывайте этого Лесли. Иначе вы причините ей ужасную боль. Дик — просто большой младенец, но иногда довольно докучлив.
— Нет-нет, я ничего не имею против его присутствия. К тому же не думаю, что я буду проводить много времени в доме… если не считать часов завтрака, обеда и ужина… Но до чего все это грустно! Жизнь у нее, должно быть, нелегкая.
— Это так. Но она не любит, когда ее жалеют.
Лесли уже вошла в дом и спустя несколько мгновений встретила своих гостей на парадном крыльце. Она приветствовала Оуэна Форда с холодной вежливостью и деловым тоном сообщила ему, что комната и ужин для него приготовлены. Дик с довольной улыбкой неуклюже подхватил саквояж и, волоча ноги, понес его наверх. Так Оуэн Форд был водворен в качестве жильца в старый дом среди ив.
Глава 24
«Книга жизни» капитана Джима
— У меня есть идея — пока она похожа на маленький, невзрачный кокон, но из него, возможно, выйдет великолепная бабочка осуществленной мечты, — сказала Аня Гилбрету, когда добралась в тот вечер домой.
Гилберт вернулся раньше, чем она ожидала, и уже лакомился земляничным пирогом Сюзан. Сама Сюзан присутствовала тут же, на заднем плане, как довольно суровый, но милосердный дух-хранитель, и находила в том, что смотрела, как Гилберт ест пирог, ничуть не меньшее удовольствие, чем он в том, что ест его.
— В чем заключается твоя идея? — поинтересовался он.
— Пока не скажу — сначала я должна выяснить, осуществима ли она.
— Что за малый этот Форд?
— Очень приветлив, и внешность довольно приятная…
— — Ax, — доктор, дорогой, такие красивые уши! — с жаром вставила Сюзан.
— Думаю, ему лет тридцать или тридцать пять. Он говорит, что собирается писать роман… У него мелодичный голос, восхитительная улыбка, и одет он к лицу, но почему-то выглядит как человек, чья жизнь не очень-то легка.
Вечером следующего дня Оуэн Форд зашел к ним, чтобы передать Ане записку от Лесли, и они провели предзакатный час, беседуя в саду, а затем покатались под луной по гавани в маленькой лодке, приготовленной Гилбертом для летних прогулок. Оуэн очень понравился и Ане, и Гилберту. У обоих возникло такое ощущение, будто они знакомы с этим человеком много лет, — ощущение, служащее отличительным признаком подлинного взаимопонимания, характерного для отношений между всеми теми, кто принадлежит к племени, знающих Иосифа.
— Очень мил! Не зря у него такие уши, — заявила Сюзан, когда гость удалился. Он сказал ей, что в жизни не ел ничего вкуснее ее слоеного торта с земляничным вареньем, и отныне сердце впечатлительной Сюзан принадлежало ему навеки. — Он обладает обаянием, — размышляла она, убирая со стола остатки ужина. — Очень странно, что он не женат, ведь такому мужчине, как он, стоит только сделать предложение, и ни одна женщина не сможет отказать… Впрочем, может быть, он вроде меня и пока еще не встретил свою суженую.
Сюзан была погружена в весьма романтические раздумья все то время, пока мыла посуду после ужина.
Два дня спустя, под вечер, Аня взяла Оуэна Форда с собой на маяк, чтобы представить его капитану Джиму. Клеверовые поля, протянувшиеся вдоль берега гавани, белели в сумерках, овеваемые западным ветром, и капитан Джим располагал одним из своих красивейших морских закатов, чтобы блеснуть им перед гостями. Сам капитан только что вернулся с другого берега гавани.
— Пришлось сходить туда, чтобы сказать наконец Генри Поллоку, что он умирает. Все остальные боялись сказать ему это — думали, он придет в ярость. Он, казалось, был полон решимости жить и жить и строил кучу всяких планов на осень. Его жена решила, что следует сказать ему правду и что я буду самым подходящим человеком, чтобы раскрыть ему глаза и объяснить, что ему уже не поправиться. Мы с Генри — старые приятели, много лет плавали вместе на «Серой Чайке». Ну, пришел я, сел у постели Генри и говорю ему, прямо и просто, так как если что-то должно быть сказано, то ни к чему тянуть время. «Приятель, — говорю я ему, — похоже, ты получил приказ о последнем выходе в море». Говорю, а сам вроде как дрожу внутренне, так как ужасное это дело, когда приходится говорить о неотвратимой близкой кончине человеку, который и не подозревает о том, что умирает. Но вдруг — вы только представьте, мистрис Блайт, — Генри поднимает ко мне худое, морщинистое лицо, смотрит на меня своими веселыми старыми черными глазами и говорит: "Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю, Джим Бойд, если хочешь меня просветить. А это известно мне вот уже больше недели". Я онемел от удивления, а Генри засмеялся. «Входишь ты ко мне, — говорит, — с лицом, торжественным, как надгробный камень, и садишься тут, сложив руки на животе, и сообщаешь мне такую вот заплесневелую новость! Эх, Джим Бойд, смех, да и только!» — «Кто сказал тебе об этом?» — спрашиваю его как-то глуповато. "Никто, — говорит. — На прошлой неделе во вторник я лежал здесь ночью без сна… и я просто знал, что это так. У меня и раньше были подозрения, но в ту ночь я знал. А виду я не подал ради жены И я очень хотел бы построить сам тот амбар, так как Эбену ни за что не сделать его так, как надо. Но так или иначе, а теперь, когда ты, Джим, сказал, что думаешь, и облегчил тем душу, улыбнись и расскажи мне что-нибудь интересное…" Вот так. Они боялись сказать ему, а он все это время знал. Удивительно, как природа заботится о нас — не правда ли? — и сообщает нам то, что нам следует знать, когда приходит положенный час. Я еще не рассказывал вам, мистрис Блайт, историю о том, как Генри подцепил себя за нос рыболовным крючком?
