Метели ложаться у ног - Ледков Василий Николаевич (книги онлайн бесплатно серия TXT) 📗

— Меня-то вместе с моими детками ты убьешь, но сам ты… разве никого не ждешь? — сказала будто бы рыба, и Делюк ясно уловил её голос. — Стрела рикошетом может угодить и в него!

Делюк опустил лук, кольнуло больно в груди, и ещё от более резкой боли, ударившей вдруг в голову, он медленно закрыл глаза и ушел в думы. Памятью зрения он снова увидел свой далекий чум и юную Ябтане со счастливой улыбкой на пухлых губах. Другой Делюк не представлял её и не хотел видеть. «Кого же я жду? — спросил он мысленно, и широкая улыбка озарила всё его лицо. — Ябтане! Это ты, Ябтане…» Он хотел сказать: «Несешь радость!», но шум воды возле ног вернул его к действительности. Когда он снова открыл глаза, огромный косяк рыб почти уже проходил, ныряли в омут и стремительно взлетали вверх последние рыбины.

— Что ещё ждешь? Ехать надо, пока не подошел новый косяк! — услышал он голос Сэхэро Егора.

— Ехать так ехать, — сказал машинально Делюк, стеганул вожжой по спине передового.

Олени ринулись в воду, метнув широко брызги. Пенящаяся вода остервенело била по ногам оленей, волокла боком по камням тяжелую нарту вместе с Делюком.

— Крут характер у Хыльчува! — сказал Делюк уже на том берегу, когда подъехал к нему Сэхэро Егор.

— Ты её ещё не видал в полную воду, — сказал Сэхэро Егор. — Когда дожди, не играла бы она с тобой.

— Это понятно, — обронил Делюк и поехал дальше.

На третьи сутки путники прошли не очень-то широкую полосу Святых сопок, и их глазам открылась большая вода залива, стальная, с синеватым отливом от большого неба.

— Сколько воды! — не удержался от восторга Делюк, вглядываясь в гладь залива Святых сопок. — Сколько неба, столько и воды!

Делюк глянул на небольшую полосу прибрежной равнины и схватился руками за голову. В глазах у него зарябило от многоцветия маленьких чумов и небольших деревянных строений, напоминающих по форме крыши провалившихся под землю изб. Земля между чумами и деревянными строениями шевелилась от мельтешащих, маленьких издали фигурок людей.

Занятые своим, люди не сразу заметили подъехавшие без шума двести с лишним упряжек. Да и, собственно, не до них им было — на санях ещё со вчерашнего вечера лежал вздувшийся от воды покойник, предводитель войска Тарас Микул Тайбари, который случайно утонул на морской охоте, когда перевернулась его лодка. Об этом теперь, конечно, никто не говорил вслух, все думали молча, как им быть, что делать, да и приехавшие не сразу узнали о случившемся. Положение было плохое, все были в растерянности: хоть срывайся с места и кати обратно!

Делюк же ещё больше удивился, когда взгляд его упал на склоны прибрежных сопок. Земля до горизонта была усеяна оленями. Животные паслись, густо облепив подсоленный морем берег и все прибрежные холмы, сопки. На обдутых морскими ветрами пастбищах им привольно было нагуливать жир после знойного лета, неистовства кожного и носового овода, невыносимого гнуса влажными вечерами и ночами, когда всё тонет в болотных испарениях.

В огромном стойбище возле Святых сопок пахло морем, свежей стружкой и ворванью, от которой в первое время подступала к горлу тошнота. Люди ремонтировали нарты, строили нехитрые жилища, похожие на крыши изб без стен, разбивали рядом с ними маленькие чумы для костров, чтобы готовить еду, а ночью двум-трем человекам можно было в этих чумиках спать, запасались ремнем из шкуры морского зайца и крупного лысуна, пялили шкуры нерпы, сушили сено, собирали ворвань, чтобы ею смачивать и поджигать стрелы. Ворванью надо будет обливать и сухое сено для поджога домов. Около сотни мужчин по очереди ходили к оленям, пасли их, охотились на дичь, ловили в мелководных горных реках гольца и семгу. Все же остальные смотрели на море [63], а те, кто были на берегу, мастерили стрелы, ковали и точили железные наконечники к ним.

Приехавшие вместе с Делюком и Сэхэро Егором люди с ходу принялись за дело. Одни строили из плавника жилища, другие ремонтировали сани, третьи подались на рыбалку и охоту. Пошли пешком, потому что оленей отпустили на вольный выпас после долгой, изнурительной дороги.

Все люди трудились не покладая рук. Осенними, довольно темными уже вечерами пылали костры, отблеск которых, наверное, был виден на той стороне залива в большом селении Носовая, куда с верховых печорских деревень каждое лето спускались безоленные люди на лов семги. Там были ненцы, коми и русские. Свои люди — они родились здесь и их землей-матерью была тундра. Земля здесь жила только красной рыбой и нежной белорыбицей — омулем, нельмой, сигом, пелядью и слезящимся жиром и тающим во рту печорским зельдиком. А от такой сорной рыбы, как сорога, язь, корюшка, навага, камбала и сайка, презрительно отворачивали морды даже собаки. Ненцы, баловни судьбы, не считали за рыбу и щуку, и хариуса, и налима. Не ловили их и не ели, многие считали этих рыб своими родичами — от них, мол, пошли и вспыхнули роды Пыря, Туи, Нёя [64].

В тундре с незапамятных пор складывались легенды о зверях, птицах и рыбах, как о живых людях, рассказывались сказки, пелись песни, а чучела тех же зверей, птиц и рыб, иногда их высушенные тела возились в священных санях представителями тех родов, которые считали себя их потомками. Пырерки, например, в священном вандее обязательно возили вяленную на солнце огромную Пырю — Щуку или её зубастую голову…

Долгими зимними вечерами возле костров люди рассказывали друг другу сказки, легенды, пели песни. Они всегда в чести, и их всегда увлеченно рассказывают и поют в стойбищах охотников, оленеводов, рыбаков, в редких прибрежных селениях, где оседает немало безоленных ненцев. Приезд или появление сказочника, певца — всегда большой праздник в тундре!

Осень года Раненого орла рано дохнула холодными ветрами. Потянет ветер с заката — дождем поливает, пенные валы на море катит, травы стелет по земле. Подует с полуночи — снег вперемежку с дождем валит. Только когда с восхода и полдня дует — проглядывает солнце, белое, вовсе не греющее ни земли, ни души.

Редко выглядывало солнце из-за нагруженных дождями облаков, редко падали на землю тихие, безветренные вечера, ночные туманы сменяли серые, пасмурные дни, когда затормаживаются в промозглости и мысли, и бег времени, но чаще с утра до ночи плакало небо дождями. Уныло и серо было на земле. Скучно.

На большом привале карских, уральских и большеземельских ненцев на берегу залива Святых сопок трехтысячное войско уже вторую неделю выбирало себе вождя и предводителя вместо утонувшего на охоте Тараса Микула Тайбари, воины которого семь, три и два года назад почти до основания сжигали То-харад — гнездо хэбов [65] на берегу Пустого озера. Сильными духом и смелыми были люди под его началом, выходившие с вересковыми луками против стрелецких пищалей. Это о них, людях Тараса Микула, писали в летописях и ходили легенды, что «не берет их ни пуля, ни нож, стойбища их видны только издали, подойдешь ближе — сквозь землю уходят».

Тараса Микула Тайбари как вождя и воина в кольчугах, на его боевом вересковом луке со всеми почестями похоронили на третий день после смерти на вершине одного из самых высоких пиков Святых сопок возле сотен идолов, которые в честь него были любовно вырезаны его верными друзьями из березовых, черемуховых и дубовых чурбаков, но вот подходящую кандидатуру на должность вождя и предводителя войска всё ещё не могли найти — хоть распускай войско! Назывались имена самых уважаемых и авторитетных людей. Это были хозяева многотысячных оленьих стад, именитые шаманы и обыкновенные силачи, поднимающие одной рукой трехгодовалого хора, но затянувшимся спорам не было конца.

— Сэхэро Егора! — крикнул однажды кто-то из толпы и добавил злорадно: — Пусть он здесь, в налете на То-харад, покажет свою удаль!

Кто-то прыснул, желая преврашть всё в ехидный смех, унизить неуловимого смельчака, но, увидев возле себя широкого в кости Сэхэро Егора, осекся и закрыл рот рукой. Сэхэро Егор взглянул на него свысока, как хор на лончака [66]. С минуту он ещё помолчал, вслушиваясь в шум затихающего волнения.