Том 22. На всю жизнь - Чарская Лидия Алексеевна (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Я гляжу на него, закусив губы, и жду доклада о приходе молодого господина — тех трех слов, над которыми я так добросовестно билась с злосчастным Галкой.
Под моим взглядом он вытягивается в струнку, прижимает растопыренные пальцы к бокам и громким голосом, совсем по-солдатски, рапортует:
— Так что их высокородие пожаловали, поручик Ермилов.
И, сделав поворот налево кругом, направляется равномерным шагом к двери, ужасно стуча ногами грозя сокрушить и подмостки, и кулисы, и самую дверь. Затем, точно спохватившись и как бы вспомнив что-то, возвращается тем же солдатским маршем назад и заявляет громогласно:
— Виноват, барыня. Владимер Ляксандрович Каша пожаловали.
И снова исчезает со своим невозмутимым видом под оглушительный хохот публики.
В первую минуту мне кажется, что все пропало. И меня тянет убежать за кулисы, где Невзянский шипящим шепотом ругает Галку.
Но это желание мое минутно. Смех по ту сторону рампы понемногу смолкает. Появляется рыцарь Трумвиль в образе изящного блондина, и пьеса идет своим ходом. Понемногу инцидент с Галкой забывается. Публика смеется уже пьесе.
Рыцарь Трумвиль, против ожидания, мил и забавен со своим застенчиво-угрюмым видом и угловатыми манерами провинциала, так подходящими к роли. Нет, он положительно создает даже тип. Это сюрприз, да еще какой приятный. Новая волна захватывает меня, и я забываю снова все: и зал, и публику, и Галкин неудачный выход. Мой голос звенит уверенно, задорно и весело. А когда мы оба прыгаем и скачем по диванам и креслам, спасаясь от мыши, весь зрительный зал сотрясается от смеха.
Занавес сдвигается под долго не смолкаемый гром аплодисментов.
— Браво! Браво! — доносится до нас из зала.
— Браво! Браво! — кидаются ко мне за кулисами Тимочка и Невзянский. — Вы настоящая актриса. Неужели играете впервые?
— Конечно, впервые.
Маша Ягуби жмет мою руку. Прибежавшая "из публики" Дина Раздольцева виснет у меня на шее.
— Дуся! Милочка! Вот удружила-то! Вот восторг!
И она скачет вокруг меня, забыв свое впервые одетое в шестнадцать лет длинное платье.
Приходят и «Солнышко», и мама-Нэлли к нам за кулисы.
— Хорошо! Молодцы оба! — говорит отец.
А мама-Нэлли, схватив нежной рукой мои плечи, отводит меня в сторонку.
- Прекрасно играла, моя девочка. Откуда такой навык и уменье?
— Не знаю, — говорю я простосердечно и целую ее розовую щеку.
За тяжелым занавесом в это время уже убирают и приготовляют для танцев зрительный зал.
Два месяца проходят незаметно. Белая пелена снега кроет и землю, и деревья. На большом озере, по примеру прошлого года, устраивается каток. Каток и ледяные горы. Но и то другое не для меня.
Рыцарь Трумвиль однажды сказал Брандегильде:
— Мне кажется, что скоро наш замок огласится звонким детским голоском, и судьба пошлет нам чудесную маленькую принцессу Трумвиль. Надо приготовиться достойно ее встретить.
Радость охватила меня.
Наконец-то!
Мне захотелось визжать на весь «замок», закружиться и завертеться.
Маленькая синеокая (непременно синеокая!) принцесса с черными локонами! Моя воплощенная мечта!
Да, теперь уже не до катка, не до лыж и не до верховой езды. Эта зима принесет мне иные радости.
В нашем «замке» появилась новая личность, бледная, худая, маленькая портниха Мариша. Из-под ее рук выходят такие чудесные вещи: кукольные чепчики, кукольные рубашечки, свивальники, кружевные одеяльца, достойные принцессы.
Я, разумеется, не могу, не умею шить, но я, пока она шьет, гляжу на нее и мечтаю. Мечтаю о маленькой синеглазой принцессе с черными локонами, о маленькой эльфочке, что таинственно спустится к нашему «замку» вся радостная, светлая, несущая счастье роду Трумвиль.
Непременно принцесса. О принце я как-то и не думаю даже. Ее портрет перед моими глазами. Собственно говоря, это не портрет, а красивая гравюра с изображением очаровательной девочки, похожей на фею, розовенькую, синеглазую и чернокудрую фею.
— Мариша, — говорю я, приближаясь к портнихе, — скажите: это огромное-огромное счастье, не правда ли, иметь собственное дитя?
— О да, счастье, но только не для тех, у кого есть нечего! Вон у меня их семеро. С ума сведут.
— О, какое варварство!
Я замираю, собираюсь в комочек, ухожу себя, вся моя радость исчезает мгновенно. Глаза испуганно поднимаются на мою собеседницу.
— Дети — радость жизни, — говорю убежденно и ухожу к себе в спальню.
Потом долго копошусь, выдвигая ящики комодов и шкафов, собираю старое платье, ненужные вещи и с целым ворохом возвращаюсь к Марише.
— Вот, возьмите это себе, перешейте для детей ваших. А вот и денег немного. Все это вам присылает будущая маленькая принцесса замка Трумвиль.
Она широко раскрывает глаза, ничего не понимая.
— Какая принцесса? Какой замок? — И вдруг вспыхивает до ушей. — Благодарю вас. Благодарю. Вы так добры.
— Совсем не добра. Нисколько. Я только хочу, чтобы маленькая фея-принцесса прилетела на землю, вся обласканная лучами всеобщей любви.
Слетай же скорее ко мне с далеких небес, моя голубая мечта, моя маленькая фея!
Ненастный зимний полдень. Туман повис над городом. Серые сумерки царят с самого утра. Рыцарь Трумвиль на службе. Мариша шьет, чуть слышно мурлыча под нос. Стучит ножная швейная машина в столовой. В гостиной, по обыкновению, топится камин. Перед камином разостлана мягкая козья шкура. На ней я и Мишка.
Мишка прикорнул поближе к огню. Я полулежу на белом меху, сияющая и притихшая, как это всегда бывает со мною при мыслях о принцессе. Но Мишка сегодня что-то беспокоен. Не урчит, а как-то ропщет, словно жалуясь; поглядывая на меня бегающими из стороны в сторону маленькими глазками. В них какой-то странный, беспокойный блеск. Недавно он поцарапал руку Корнелию, кучеру-солдату, и страшно ревел накануне над чашкой варева из овсянки.
Уходя сегодня на службу, рыцарь Трумвиль сказал, целуя мне руку:
— Не пускай в комнату Мишку, он что-то не нравится мне нынче, детка.
Но разве можно не пустить эту славную, переваливающуюся с ноги на ногу тушу в теплой шубе к огню, около которого он так любит понежиться. И потом, он так умеет слушать мои пылкие, восторженные рассказы о принцессе.
— Она будет синеглазая, светлоокая, — говорю я ему, — и локоны у нее будут как тучки на небе. А губки… Ах, Мишка, Мишка, ты не можешь себе представить, какие у нее будут губки, — шепчу я, не сводя глаз с пламени, в котором, кажется мне, вот сейчас увижу мою очаровательную, маленькую девочку. Мишка, вся она будет как маленькое солнце. Вся подобная солнцу. Слышишь? И ты будешь играть с нею и возить ее на своей огромной спине.
Я перебираю теплую шкуру Мишки, а сама, не сводя глаз с пламени, начинаю шепотом импровизировать стихи, посвященные принцессе. С уст моих срываются рифмованные строфы, в то время как глаза прикованы к огню, а руки застыли на морде Мишки, который с тихим урчаньем, ласково, как собачка, лижет розовую ладонь своим шершавым горячим языком.
Да, я его вижу, вижу! В ярком пламени камина синие глаза и румяные уста великолепной маленькой принцессы Трумвиль.
