Женька-Наоборот - Лойко Наталия Всеволодовна (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗
Будущий именинник вел себя уже не так беспокойно, как утром или же накануне. Не задумывался, не слонялся без дела, временами что-то зубрил. Достанет из кармана смятую бумажонку, по-видимости шпаргалку, расправит ее и всматривается, вроде старается затвердить. А потом с чего-то все улыбается… Объявил, что завтра встанет не в семь, а ровно в половине седьмого. «У меня, — говорит, — нагрузочка за нагрузочной».
Перед сном, когда Женя уже лежал на тахте, натянув одеяло до подбородка, Надежда Андреевна подошла, погладила его жесткие волосы, сказала с улыбкой:
— Вот и взялся за ум. И товарищи у тебя не такие плохие. Ведь все-таки помогли, а?
Женя ответил не сразу. Кто его знает, о чем он думал, когда, вновь погрустнев, глянул куда-то поверх шкафа и по лицу его пробежала тень. На миг матери показалось, что он хотел ей в чем-то открыться, как это случалось в прежние времена. Но он лишь буркнул:
— Пока помогли. — И сонно прикрыл глаза.
30. Приличный прием
В доме Перчихиных гости. Стол, раздвинутый чуть не во всю гостиную, застлан ослепительно белой скатертью, блюда с закусками украшены свежей зеленью и молодой, взятой на рынке редиской. Ужинать не садятся — ждут Тимошина. Виновник торжества, так сегодня уже несколько раз называли Женю, обряжен в шелковистую тенниску, преподнесенную ему утром родителями, обут в новые, скрипучие, пахнущие кожей сандалии. Волосы Жени, влажные после душа, приглажены, насколько их вообще можно пригладить. Он стоит посреди гостиной, не спуская восхищенного взора с новехонькой электробритвы, полученной от семьи Касаткиных. Прекрасный подарок молодому человеку ко дню рождения, надо лишь потерпеть до той поры, когда ему, его бледным впалым щекам и длинному подбородку, он станет необходим.
Жене такой подарок сильно польстил: знают, кому что требуется! Женина мама проницательней: она сразу догадалась, что бритва эта куплена довольно давно и вовсе не к пятнадцатилетию ее мальчика. Что предназначалась она Касаткину, но, поскольку Зоя Леонидовна прослышала о появлении новейшего, усовершенствованного образца, эту, тоже очень миленькую электробритву, отложили до случая.
В нарядном вишневом платье, в щегольском фартучке, оберегающем это платье, хозяйка дома выравнивает перед приборами хрустальные бокалы, весело отражающие огни люстры. Выровняла, шепнула сыну:
— Ступай на балкон, займи Ирочку.
Ирочка, Ирка-Касатка, — единственная сверстница Жени, приглашенная на его рождение. Будь Женина воля, он бы отпраздновал этот день по-своему. Вчера Валентина Федоровна, столкнувшись с ним в коридоре у физкультурного зала, спросила, собираются ли в семье отмечать его пятнадцатилетие; видно, не случайно спросила. До того стала внимательна, что сама разузнала точную дату. Вообще в восьмом «Б» теперь столько внимательных, что у Жени мелькнула мысль кое-кого пригласить. Не то что уж прямо так пригласить: «Ах, ах! Милости просим!» Но если бы напросились сами, то можно бы и сказать: «Валяйте!» Однако Валентине Федоровне он ничем своих мыслей не выдал, помня про приличный прием гостей. Буркнул: «Да, собираются». И бежать.
Утром Женя дал матери клятву ни в коем случае при посторонних не ронять достоинство своего дома. Вот и тащись на балкон с любезной улыбкой. Отцу небось еще тяжелей. Ему приходится развлекать не одну какую-нибудь Ирку-Касатку — в его комнате народу набилось как в автобусе.
Гостиная, где заканчивает свои хлопоты Надежда Андреевна, почти пуста, в ней на тахте пристроились лишь трое и те заядлые шахматисты. Сгрудились вокруг доски, нисколько не мешают хозяйке, которая быстро и незаметно наводит повсюду порядок. Милый сынок разбросал подарки чуть не по всем стульям. Здесь — альбом с видами Праги, там — поршневая авторучка и сова из уральского камня. Прекрасной расцветки мужские носовые платки разбросаны веером по спинке малинового кресла, на нынешний вечер предназначенного Тимошину. Тут же электрическая бритва и два — увы! — одинаковых Льва Толстых — недурные однотомники в переливчатых переплетах цвета морской волны. Бутылка шампанского, приложенная к одному из Толстых, украшает праздничный стол; коробка конфет, сопровождавшая другого Толстого, пока отлеживается среди лакомств, которые будут поданы к чаю.
Куда же все это деть? Пожалуй, в сегодняшней теснотище выход один — на шкаф!
Достав из кармашка нарядного фартука чистую тряпку, Перчихина смахивает со шкафа пыль. Столько было возни, столько предпраздничных дел, что про него как-то забылось. Вот и ключ попался под руку, пролежал наверху, наверное, больше недели. Одно странно: как он мог сам отодвинуться в дальний угол. Ведь она клала его у самого края. Чудеса, да и только…
Сложив аккуратной горкой подарки, Перчихина слезает со стула, поворачивает в замочной скважине ключ и быстренько обтирает полки. Разве гости не могут проявить интерес к их библиотечке? Как-то Касаткина хвасталась своим изысканным подбором книг. У нее, видите ли, портниха — художница, она растолковала Зое Леонидовне, какой цвет с каким гармонирует, научила расставлять книжные корешки по колерам. Это бахвальство, больно задевшее Надежду Андреевну, до сих пор звучит в ее ушах.
А в ушах у Жени, привалившегося к перилам балкона, надоедливо звучит голос Иры Касаткиной. Ира извертелась, разглядывая знакомые улицы и демонстрируя двум гостьям, вышедшим на балкон, свое здание района, в котором все меняется на глазах.
Еще не стемнело. Отчетливо виден скверик, прилегающий к площади, которую в районе зовут Трамвайной, оттого что трамваи здесь делают круг и снова бегут к лесопарку. Видна аптека, пельменная, бензиновая колонка, но школы, которую пытается отыскать Ира, нигде нет.
— Она же должна быть! Женька, ну, покажи…
Женя, смеясь, разводит руками. Затем показывает на застекленную коробку крупноблочного пятиэтажного дома, возведенную, что называется, под крышу.
— Теперь пашу школу ищи свищи! Вот кто ее заслонил.
Перед длинным желтоватым фасадом чернеют два башенных крана, похожие на гигантских птиц. Одна птица нагнула голову, другая — задрала клюв к небу, застланному облаками, то золотистыми, то красноватыми. Жене вспомнилась поездка на теплоходе. Ира в тот день, как и сегодня, щеголяла в голубом платье, юбка «бочонком». Только причесана была как самая нормальная школьница.
Вероятно, и Ира при взгляде на птиц-великанов подумала об экскурсии по каналу. Опершись локотком о перила, она повернула к Жене розовое лицо:
— Ты очень изменился за этот месяц. Очень!
Женя смущен. Вряд ли Ира забыла, как месяц назад (надо учесть, что Женя тогда был моложе на целый месяц!) он в присутствии толпы пассажиров отругал ее и пригрозил кулаком, да еще выпачканным повидлом.
— Вот еще, меняться! — хмыкнул Женя, хотя знал, что действительно изменился. Особенно за последние дни.
Многие думают, что все дело в отметках или, скажем, «в общей подтянутости» — любимое выражение Пети Корытина, который так и рвется Жене в дружки. Отметки, подтянутость — это, конечно, само собой, но главное все же не в них. Главное — в том, что Женя ни с того ни с сего начал вдруг ладить со своим классом. Почему? Так получилось! Иногда это даже тяжеловато: никого не задень, ничего не делай назло… И все потому, что на него нежданно обрушилось всеобщее уважение и всеобщая, извините, любовь. Хоть бы кто-нибудь объяснил, в чем тут причина. Взять хотя бы злосчастный ремонт четвертого этажа. Женю не только не упрекнули за вынужденный простой, за неприятность с кистями, а начали уверять, что от Перчихина обществу небывалая польза.
Теперь уж держись! Теперь и в колхозе не подкачай. Теперь так и пойдет по закону инерции…
— Дорогие гости, — сказала мама, заглянув на балкон. — Все в сборе, прошу к столу.
За столом пошла череда тостов. Первый, как положено, за виновника торжества. Ели, пили, смеялись. Женя, не роняя достоинства, сначала положил кулебяку на тарелку своей дамы, да так, что ни одна крошка не упала на пышное голубое платье, потом уж обеспечил себя. Женина дама уписывала пухлую кулебяку молча, зато ее мамаша щебетала на всю гостиную. Она сидела рядом с Тимошиным, который оказался сухоньким, желтеньким старичком в франтоватом костюме, и чокалась прежде всего с ним. Ей не понравилось, что Тимошин назвал Женину мать волшебницей-кулинаркой, и она, тоже, впрочем, похвалив заливное и кулебяку, принялась вспоминать вслух «кулинарные опыты нашей милой Надежды Андреевны в нелегкие для нее времена».
