И настанет весёлое утро (сборник) - Токмакова Ирина Петровна (читать полную версию книги TXT) 📗
– Ивушкин, – сказала Луша грустным голосом, – Ивушкин, возьми-ка ты в руки хороший прут!
– Это ещё зачем?
– Отстегай свою глупую старую лошадь!
– Да ладно, Луш!
– Отхлещи её, чтоб неповадно было ей так раскисать, так доверяться тому, кому верить нельзя. Боюсь, никогда мы через этот овраг не перейдём. Никогда. Я сделалась какая-то слабая. Мне что-то страшно.
Они долго молчали, и казалось, этому молчанию не будет конца. Как же им быть? Развигор обещал им помочь, так их уверил в своей дружбе и вроде бы окружил заботой. А теперь что? Вот снова стоят они над крутым склоном, беспомощные. И никакого моста и в помине нет, а там где-то пропадает маленький лосёнок Люсик, и плачет, и волнуется, ждёт бедная его мать с переломанной ногой.
– Луш, хватит так стоять, надо что-то делать! – встрепенулся наконец Ивушкин.
– И то – хватит, – сказала Луша уже другим, бодрым голосом. – Помогать нам некому. Мы с тобой бояться не будем.
Ивушкину при этих словах показалось, что в душе его страх перед оврагом отступает, а его место занимает злость на Развигора и желание не зависеть от такого неверного, ненадёжного существа. И по мере того как исчезал страх, проступали очертания моста, точно он сам собой наводился через овраг. Вот одна лёгкая дощечка. А вот рядом вторая. Вот увиделась и третья. Выросли тонкие перильца. Светлина сказала правду. Мостик стал ясно виден, как только ими овладела решимость и отвага.
– Видишь, Ивушкин, видишь! – обрадовалась Луша. – Никогда не надо падать духом! А ну-ка быстренько садись на меня верхом и зажмурься. У тебя от высоты может закружиться голова.
– А ты как же? – спросил Ивушкин.
– У меня в жизни больше никогда голова кружиться не будет! – решительно заявила Луша. Лушины копыта твёрдо и уверенно застучали по дощечкам.
Они благополучно перебрались на другую сторону бездонного оврага.
Деревья на этой стороне росли часто-часто. И был густым кустарник и подлесок. Солнечные лучи проникали сюда с трудом и казались тоненькими, редкими, косо натянутыми между небом и землёй золотыми нитками. Лунные и звёздные лучи не проникали совсем.
Шелест этого леса был особенный: сначала раздавался просто шорох, и всё, а потом из него, как деревья из тумана, начинали выступать слова, после они снова погружались в шорох и становились непонятными.
– Луш, слушай. Луша прислушалась.
– Ивушкин, по-моему, деревья поют.
– Но только не всегда понятно. Иногда просто шелестят, и всё.
Они оба затаили дыхание и прислушались.
– Слышишь, Ивушкин, слышишь? Вот опять шелест превращается в слова.
И действительно, Ивушкин различил слова странной песенки.
Потом звуки песенки стали затихать, слова забормотались и перешли в шелест листьев, а потом стали опять немного превращаться в слова, ещё чуднее прежних:
Потом опять листья зашелестели неразборчиво, и снова зазвучали слова:
И потом снова песня перешла в шелест, и Луша с Ивушкиным почувствовали, что они не запомнили из этой песенки ни единого слова.
– Луша, – сказал Ивушкин, когда песенка уже больше не возобновилась, – через овраг-то мы с тобой перебрались, но ведь нам ещё тёмное поле надо перейти. А где оно?
Да, вот вопрос! Поля никакого не было, вокруг были одни только поющие деревья. Рядом рос малюсенький невзрачный кустик. Он не пел. Стоял молча. Поэтому Луша решилась обратиться к нему.
– Послушай, дружочек, – сказала она, – ты не смог бы нам объяснить, как нам пройти к тёмному полю?
Кустик заметно испугался.
– Ой, а зачем вам? Говорят, там темно и страшно. Правда, я сам не видел.
– Нам нужно перейти через поле, – сказал Ивушкин.
– Ой! – опять ойкнул маленький куст. – А вы не боитесь?
– Нет! – отрезала Луша. – Так знаешь ты или не знаешь, как туда пройти?
– Надо идти по тополям.
– Лошади не умеют ходить по деревьям, – сказала Луша, и к её голосу примешалась капелька отчаяния.
– Да нет, – успокоил кустик. – Я не то хотел сказать. Просто от тополя к тополю. По стволам. Они выходят к тёмному полю. От них я про него и слыхал.
– Ах вот что!
Луша немного успокоилась, вдохнула воздух мягкими влажными ноздрями, повела головой.
– Вон там, Ивушкин. Вон оттуда пахнет горьковато-сладковатым тополиным духом. Ты устал? Пойдёшь или поедешь?
– Не устал я, Луш. Я пойду рядышком.
И они двинулись на тополиный запах.
Один большой тополь действительно рос неподалёку. Он тут же им указал, куда идти дальше, а там второй тополь направил их к третьему, третий – к четвёртому, и так тополя передавали их «из рук в руки», пока не кончился поющий лес и они не очутились на опушке. Последний тополь махнул веткой, указывая направление. Они в этом направлении и собрались идти, но только успели шагнуть шаг, как вдруг точно кто-то мгновенно выключил солнце, и луну, и звёзды, и сделалась кромешная слепая темнота. Вроде бы даже стало холодней, но это только показалось, потому что глаза перестали что-либо различать.
– Луша, ты где, Луша? – забеспокоился Ивушкин.
– Здесь я. Подойди ко мне, Ивушкин. Ивушкин подошёл, нащупал рукой тёплый Лушин бок, ухватился пальцами за гриву.
Вдали пробежали несколько огоньков. Один, другой, третий… Но они ничего не осветили, и от них стало как-то тоскливо. Ивушкин вспомнил, что говорила Светлина. Это, видно, и были блуждающие огни. Но почему они появились? Разве Ивушкин и Луша, отложив свои дела, отправились на поиски Люсика не со светлым чувством?
– Луш, разве это плохо, что мы пошли лосёнка искать?
– По-моему, нет, – ответила Луша задумчиво.
– Почему же тогда мелькают эти тоскливые огоньки?
Луша не успела ответить, потому что по полю пробежал слабый мерцающий синеватый луч.
«Как прожектор в кино про пограничников», – подумал Ивушкин.
Луч дрогнул, остановился, приблизился к земле и улёгся спокойно, высветив дорогу, которая перерезала поле прямо поперёк.
– Видишь, Ивушкин, – сказала Луша, – никогда не надо падать духом раньше времени. Вот и дорога. Ну, садись верхом, и поехали.
Ивушкин забрался Луше на спину, и они двинулись вперёд – по голубоватому лучу. Это был хороший, добрый луч, он в конце концов приведёт их туда, куда надо. И всё в конце концов получилось неплохо. Потому что дальше было так.
Казалось, тёмному полю не будет конца. Они всё шли и шли, вернее, шла Луша, а Ивушкин сидел у неё на спине и вглядывался, вглядывался. Никогда в жизни не встречал он такой темнотищи. Даже когда однажды в Худяках в клубе погас свет на фильме «Карлсон, который живёт на крыше», так в зале какое-то всё-таки было мерцание света от человеческих рук и лиц. А потом кто-то зажёг спичку. А тут – ну ничего, ничегошеньки не видно вокруг, точно совершенно ослеп. Ивушкин так бы и решил, да глаза его всё-таки различали луч, лежащий вдоль всей длины дороги.
