Приключения без путешествий - Ланской Марк Зосимович (библиотека книг .TXT) 📗
— Орехов!
— Здесь!
— Входи.
По шаткой деревянной лестнице Виктор повел Шурика и Федорова наверх в мансарду. После яркого дневного света глаза не сразу разобрались в темноте, пробитой одним лучиком карманного фонаря. Было жарко. Остро пахло керосином.
Один из бойцов отбивал доски, закрывавшие оконный проем. Отлетела одна доска, потом вторая, и в комнату белыми клубами хлынули свет и мороз. Шурик сначала увидел только опрокинутый стул и осколки разбитой лампы.
— Узнаёшь? — спросил Виктор, показывая на угол, где спиной к стене на полу сидел человек с руками, туго схваченными ремнем.
Шурик шагнул вперед и увидел окаменевшее лицо Тихона Фомича. Их глаза встретились. Тихон передернулся и стиснул зубы.
— Он самый! — подтвердил Шурик.
— Больше от тебя ничего и не нужно, — весело откликнулся Виктор. — Отправляйтесь отдыхать.
Уже на лестнице их догнал старший. Он крепко пожал им руки и сказал:
— Благодарю за службу, товарищи комсомольцы!
Шурик смущенно молчал. Федоров ответил за обоих:
— Служим Советскому Союзу!
Позвонили из штаба: "Орехову в 15.00 явиться к командиру полка". Шурик с довоенных дней не был в управлении милиции. Последний раз он прибегал сюда после окончания восьмого класса, чтобы похвастаться перед Виктором отметками и договориться с ним о летних "мероприятиях".
Предъявив часовому свое удостоверение, Шурик темными коридорами прошел к указанной ему двери. Он постучался, услышал голос Виктора и, переступив порог, отрапортовал:
— Товарищ командир полка! Боец Ленинградского комсомольского полка Александр Орехов явился по вашему приказанию.
— Здравствуй, боец Орехов! Как здоровье богатырское? Остался еще порох в пороховнице?
— Есть, — улыбнулся Шурик. — Как там этот Тихон?
— Какой он Тихон! Такой же, как ты Ганс. Старый немецкий шпион… Это, друг, мы крупную рыбину вытащили, с твоей помощью, так и записано.
— Да разве я один? Если бы не Оля, мы бы ушли.
— Знаю и про Олю, обо всем патруле доложено начальству.
— А как это он?..
— Тонко работал… Адрес ленинградский он у вашего жильца выпытал, когда тот уже в плен попал. А потом — дело техники. Протез ему изготовили хитрый, накладной, со скрипом. А документы все — и заключение медицинской комиссии, и белый билет — сработали по первому классу точности. Вот он с беженцами сюда и пожаловал. И в военкомат заявился, все честь честью. А потом развернул свою рацию, но действовал осторожно. Ракетницей только один раз воспользовался, во время первого налета, и то чуть не попался, но сумел тебе очки втереть…
— Так разве я мог… Он так здорово зажигалки гасил.
— Еще бы! Доверие завоевывал. К тому же он вовсе не хотел, чтобы такая удобная квартира сгорела, — невыгодно было. А вот во время последней бомбежки у него сорвалось. Тут ты ему здорово помешал. Хотел он тебя с пятого этажа сбросить — несчастный случай инсценировать, надеялся, что в такие дни никто разбираться не будет, — да не вышло. Он и драпанул. И опять ему протез помог. С ноги-то он сбросил, а на руку у него запасной был. Стал одноруким, только в большие холода прятал руку за пазуху, боялся отморозить. Этот фокус недолго его выручал. Его рация уже на крючке крепко висела, круг сжимался. А тут кстати и патруль бдительность проявил. За что тебе и награда полагается.
Виктор вытащил из ящика стола помятый конверт и протянул Шурику.
Такими круглыми красивыми буквами мог писать только один человек на свете — мама. Шурик держал листок, вырванный из тетради в клетку, и смотрел на буквы, как на чудо. Буквы никак не хотели складываться в слова, они существовали каждая отдельно и твердили одно и то же: "Мама пишет! Мама жива! Мама пишет!"
Письмо было адресовано Виктору. Елена Николаевна кратко сообщала, что долго выбиралась с нашими частями из окружения и что на ее два письма она не получила от Шурика никакого ответа. Она умоляла Виктора разыскать следы Шурика и написать ей. Жила она недалеко от Ленинграда, за Волховстроем, и служила в госпитале сестрой.
Долго читал Шурик эти несколько строчек и не мог начитаться.
— Почему же я ее писем не получил?
— Ничего удивительного. Либо в пути пропали под бомбой, либо здесь почтальон умер, не донес. Да и дома твоего уже давно нет.
— А вы уже написали ей?
— Нет еще… Напишу, а ты поедешь и сам передашь.
— Куда поеду?
— К матери…
— Не хочешь?
— Когда поеду к ней?
— Завтра.
Шурик с недоумением посмотрел на Виктора:
— Как это я поеду?
— Очень просто. За хорошую работу во взводе даю тебе десять дней отпуска, а поскольку отпуска сейчас не в моде, выпишу тебе командировку в Волховстрой. Завтра на ту сторону пойдет наша машина, с ней и поедешь.
— А как же взвод?
— Взвод взводом и останется. Или, думаешь, без тебя мы тут не справимся?.. Я тебе вот что еще хочу сказать… По годам ты у нас в полку вроде как внештатная единица. Поэтому возвращаться тебе не обязательно. Если мать будет настаивать и самому там понравится, оставайся, — я в обиде не буду, наоборот — советую.
— Дядя Витя, — чуть не заплакал Шурик, — что ж, вы избавиться от меня хотите? Не нужен я вам… Ребята останутся, а я…
Виктор присел рядом с ним на ручку кресла и самым добрым голосом сказал:
— Слово даю, не потому посылаю, что не нужен ты. Сам знаешь, что работал не хуже других. Но, во-первых, тебе нужно подкормиться, отощал ты больно. Ребята повзрослев, повыносливей, а ты свалиться можешь. Во-вторых, мама твоя беспокоится, — шутка ли, сколько ей досталось! А сердце у нее больное. Так что ехать тебе обязательно. А насчет возвращения там видно будет. Посоветуешься с матерью. Вернешься — примем. Останешься — тоже за тебя рады будем. Ясно?
Шурик кивнул головой.
— Теперь отправляйся во взвод, доложи Игореву, а завтра в это время приходи, документы будут оформлены, и поедешь.
— А письмо можно с собой взять?
— Конечно, бери. Там и адрес указан, пригодится.
Забыв по-военному повернуться, Шурик вышел из кабинета.
Во взводе сообщение о том, что нашлась мать Шурика и что он едет к ней на свидание, вызвало такой веселый переполох, как будто была одержана победа над немцами. Ребята хотели было качать Шурика, но сил не хватило, и его только повалили на койку и изрядно помяли. Совсем нехорошо вели себя девушки. Они обнимали и целовали Шурика как маленького и начали собирать со всего взвода самые целые и теплые вещи, чтобы снарядить его в дорогу.
Оля Светленькая бегала вокруг него, как курица вокруг последнего цыпленка, и озабоченно приговаривала:
— Ой, замерзнешь, боец Орехов, честное-пречестное, замерзнешь. Я тебе свои рейтузы отдам…
Шурик отмахивался от нее обеими руками. А Леня Федоров подзуживал:
— Ты, Оленька, сшей ему из своего одеяльца набрюшничек. Знаешь, как тепло от набрюшничка.
Оля на миг остановилась, обдумывая это предложение, и только смех всего взвода подсказал ей, что Федоров шутит.
— Шурик, ты оттуда сухарей привези, — наставлял Душенков. — Там знаешь какие сухари — ржаные! Как сахар!
— А еще концентрат есть такой, суп гороховый, — подхватывал Леня, — в таблетках. Одну таблетку на ведро воды — мировой борщ получается, с мясом! Не забудь.
Шурик впервые подумал, что по ту сторону Ладоги он сможет досыта наесться, и почувствовал себя виноватым перед товарищами.
— Я, ребята, все привезу, — обещал он. — Все, что достану, привезу, вот увидите.
— Ладно, брось, — похлопал его по плечу Федоров, — разыгрываем тебя. Сам хоть поправляйся.
— Нет, правда, привезу, — повторял Шурик и словно просил: "Вы не сердитесь на меня, я бы не поехал, да так случилось…"
Рано утром Шурик позвонил Виктору по телефону.
— Уже готов? — спросил Зубов. — Не терпится? Приходи часа в три.
— Я, товарищ командир, с одним вопросом. Помните, я вам о Славике рассказывал?
