Дроздово поле, или Ваня Житный на войне - Кунгурцева Вероника Юрьевна (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .TXT) 📗
Шишок заорал:
— Ага, купился, трус! — и бросился в сумасшедший пляс.
Ваня прошелся колесом. Златыгорка с Яной на руках взвилась в воздух, самовила подбрасывала девочку кверху и ловила. Дитенок визжал от восторга. Птахи порхали вокруг них с криками, «ух», «еще раз!» и «ну, Сопля, полетела!»
А Яна Божич вопить тут принялась:
— Обманули дурака на четыре кулака!
Цыганка трясла плечами, притопывала и орала:
— Какие вы русские, вы — ромалэ!
Лешачонок Березай проговорил гнусавым вокзальным тенорком:
— Уважаемые пассажиры! Не оставляйте без присмотра свой багаж и не доверяйте присмотр за ним другим пассажирам.
А Боян Югович даже всплакнул, дескать, братцы мои, братцы мои, — мы их надули, натовцев-то!
Глава 15
Бура и шахматы
Сели на велосипеды и, скатившись с горы, приехали к липовой дороге: два танка оказались целыми! Подмигивая и ухмыляясь, Шишок принялся сдувать игрушки — дескать, они нам еще пригодятся, остальным велел скатывать остатки дороги-самобранки.
Не успели сложить резиновые дутики и черный полиэтилен в тюки, как вдруг земля задрожала. По привычке посмотрели вверх, — все плохое в последнее время шло оттуда, — но на этот раз небо было чистым, поганые бомбардировщики его не искажали. Дрожь земли усилилась: и вот в клубах пыли показалось стадо коров, которое неслось прямо на них. Глаза у коров были безумные, казалось, вместо добрых коровьих глаз им вставили косые волчьи.
— По коням! — заорал домовик, но все и без него уж оседлали велосипеды и прыснули в разные стороны от взбесившегося стада.
Ваня Житный летел за домовиком и так крутил педали, что икроножные мышцы готовы были лопнуть. Лешачонок обогнал его и, оглянувшись, крикнул:
— Уважаемые пассажиры, будьте внимательны и осторожны: скорый поезд прибывает на первый путь, платформа номер два!
Гордана, склонившись к рулю, наравне с Ваней ехала, правда, далеко в стороне — бахромчатая шаль развевалась за спиной, навроде черно-красных крыльев. Как бы не упала цыганская гонщица!
Вдруг по его голове колесо покатилось, Ваня успел пригнуться: это Златыгорка на велике взлетала, в руль вцепилась — и летит, а девочка у ней на закорках. Мальчик обернулся взглянуть, что там с остальными…
Корова Росица Брегович в противоположную сторону понеслась — но вроде монолитное стадо ее не заденет… Но… вот вопрос: не побежит ли комолая корова за своими?! Впрочем, тут Ваня другое заметил — и забыл о корове: Боян Югович опять отстал!.. Стадо было совсем рядом и сворачивать не собиралось — сейчас Боян окажется в самой сердцевине и его стопчут. Неужто от шиптарского сербореза ушел историк для того, чтоб погибнуть под копытами коров?! Но тут посестрима тоже, видать, заметившая что Юговичу сейчас не поздоровится, повернула обратно и, направив велик к земле, сняла тщедушного историка с его «коня», выцепив из-под самых копыт передовых коров, и, мазнув бешено крутящимися колесами по рогам, вспорола воздух. Велик историка, поддетый рогами, ажно кверху взлетел и упал на спину одной из буренок.
И вот сумасшедшее стадо пронеслось мимо: одинокое колесо юговского велосипеда катилось вслед за пылящими коровами, второе в восьмерку свернулось и подпрыгивало, а прочие велосипедные детали погнулись так, что их и узнать было нельзя.
Комолая корова, пропустив стадо мимо себя, побежала к запыхавшимся велосипедистам — значит, людское начало в ней все ж таки возобладало! Ваня поинтересовался: дескать, что это с коровами, Росица, ты не знаешь? Коровка что-то промычала в ответ — но, конечно, никто ничего не понял.
Сели на велосипеды и выехали на грунтовую дорогу. У крестьянина, проверявшего на полях пшеничные всходы, спросили, мол, не знает он, уж не сибирская ли язва у местного скота аль другая какая болезнь: бешенство, к примеру?.. (Ваня беспокоился о Росице: они-то скотьими болячками, скорей всего, не заболеют, а вот комолая корова — неизвестно…)
Но крестьянин ответил: нет, дескать, о такой напасти он пока не слыхивал. Тут Шишок встрял в разговор: а чего тогда коровы у вас носятся, как бешеные, прямо все на своем пути сминают…
Крестьянин со вздохом отвечал: а это, дескать, ферму недалеко отсюда разбомбили, а было там больше двух сотен коровушек, небось, спасшиеся коровки-то и взбесились, а полегло их там — страшно глядеть, разделали бомбы буренок так, как никакому мяснику и не снилось, ох-хо-хо ведь!
— Тьфу! — сплюнул домовик. — Зла не хватает!
Поехали дальше. Боян Югович теперь сидел за рулем, а Шишок, вновь утративший руку — на багажнике велосипеда. Остановились перекусить, подальше от дороги отошли, чтобы пыль не глотать — и в кустах наткнулись на погибшую коровенку. Уж и черви ползали по ней, занимаясь своим исконным промыслом. Златыгорка увела Яну в сторону и, по своей привычке, принялась лук гнуть да стрелки выстругивать. А Шишок, почесав голову под красным беретом, глубокомысленно заявил:
— Смерть — это феодальная раздробленность жизни!
Уловив немой вопрос во взгляде мальчика, пояснил:
— Ведь труп животного, хозяин, кишит червями, как множеством новых жизней…
И о смерти им еще раз в тот день напомнили… Спрямляя пути к Грачанице, повернули на проселочную дорогу и оказались на сельском кладбище. И сюда, знать, угодила натовская бомба!.. Гигантская воронка зияла посреди кладбища, как спуск к адовым кругам. Земля вокруг воронки, утянувшей внутрь коры с десяток могил, была взрыта. Валялись осколки мраморных памятников, деревянные кресты развалились на пары обычных досок, лежали, завитые в странные украшения, стебли железных оградок — чудовищный ювелир постарался для неведомой дамы.
Цыганка, пожимая плечами, говорила: дескать, ну разве можно так промахиваться! Ладно, автозавод они разбомбили, думая, что Гордана в цехе штамповщицей; ладно, в тюрьму попали — могла-могла она там сидеть, что уж говорить; ладно, ферму угрохали, — да, и скотницей могла Гордана быть; так ведь на кладбище-то она еще не лежит — это натовским генералам должно быть известно!
Ваня Житный обратил внимание, что на некоторых уцелевших могилах стоят странные сдвоенные памятники: даты рождения и смерти одного из умерших проставлены, а рядом — только год рождения и… ничего больше. Боян Югович пояснил, что это супруги… Но мальчик все равно не понял — дескать, а что: Далибор Малкович — он бессмертный? Почему там, где дата смерти, только прочерк стоит? Серб сказал: мол, он еще по земле ходит, этот Малкович, а как умрет, подложат его к жене Дубравке, и на том свете супруги непременно воссоединятся! Домовик похвалил чужой обычай: дескать, и в жизни, и в смерти у супругов одно ложе — так и должно быть! А жаворлёночек, сидевший на крестовине, прочирикал: мол, он бы и товарищей вместе хоронил, ежели они, скажем, не женатые…
Калики перехожие катили рогатые велики прочь от оскверненного бомбой кладбища — и как-то вдруг сразу стемнело! Не видать ни зги — тьма нависла над всем Косовским краем: электростанции-то, знать, тоже в руинах.
В потемках, подскакивая на ухабах, приехали в пустующее село — видать, к нему кладбище и относилось. Правда, теперь в какой дом ни зайдешь — ни одного живого человека: знать, все, кто не умер, ушли.
Пропустили те дома, где полы кто-то упер, и те, где рамы оказались вырваны, и те, где дверей не было. Кое-как отыскали более-менее сносный дом: только стекол в окнах не хватает — так ведь это сущие пустяки! Занавесили окошки сбереженными кусками черного полиэтилена, фонарики включили, свечи запалили: вот и ожил дом! Последки домашнего скарба сдвинули в сторону — знать, второпях уходили жильцы-то! Вон даже настенные часы сохранились, правда, стрелки на месте стоят… Снял домовик часы, по своим поставил, завел — пошли, тикают за милую душу!
На перевернутых дощатых ящиках собрали ужин. Уселись на сдутые танки — чем не кресла! Напились, наелись, спать полегли на тех же сморщенных танках, как вдруг стук в дверь раздался, и голоса: дескать, есть тут кто живой?..
