Дом на горе - Мусатов Алексей Иванович (электронные книги без регистрации .txt) 📗
И чем внимательнее Галина Никитична присматривалась к школьникам, тем всё более убеждалась, что класс не из лёгких.
Учительница нередко замечала, как Костя Ручьёв схватывался в яростном споре с её братом. Каждого из них поддерживали приятели, и весь класс делился на два лагеря.
Вот и сегодня в большую перемену вновь разгорелся спор. Костя достал тетрадку и объявил запись желающих работать в школьной бригаде высокого урожая.
— Опять просо будете выращивать? — невинным голосом спросил Кораблёв.
— Будем! — вспыхнул Костя.
— Тогда не зевай, народ, записывайся! — засмеялся Витя. — Рекордный урожай обеспечен! У Ручьёва уже есть опыт в таких делах…
— Ты его опыт не цепляй… Незадача у каждого может быть, — вступился за Ручьёва Митя Епифанцев. — Почему ты особняком держишься, в бригаду к нам не идёшь?
— Мне и прошлого лета хватит. По горло сыт… — отмахнулся Кораблёв.
— Чудной ты! — удивился Митя. — В колхозе живёшь, а колхоз тебе как дом неродной.
— Кто чудной — это ещё дело тёмное. Ты как думаешь? Если человек в деревне родился, так для него весь свет на травках да зёрнышках клином сошёлся? А если я математику люблю… Инженером желаю стать. Зачем мне твоя травка?.. Собирайте уж вы в бригаду тех, кому математика не по зубам.
— Ах, вот как? — бросил Костя. — Один ты у нас великий математик!
— Великий не великий, а на тройках не катаюсь. Да и вам от меня перепадает…
— Задаёшься, Кораблёв?
— И не думаю. Сами же ко мне с задачками бегаете. Я не навязываюсь.
Костя скрипнул зубами и подошёл вплотную к Вите:
— Больше я у тебя по математике слова не спрошу. Баста! И ребятам закажу…
— Ничего… туго будет — прибежите, — улыбнулся Витя.
…Галине Никитичне казалось, что вот улягутся летние впечатления и ребята привыкнут друг к другу, сблизятся.
Но время шло, а класс бурлил, как в первые дни.
Учительнице всё чаще приходилось выслушивать жалобы преподавателей: то восьмиклассники завели на уроке спор на постороннюю тему, то затеяли перестрелку горохом, то устроили «психическую атаку самоходных парт» на учительницу немецкого языка.
Галина Никитична задерживала ребят после урока и проводила собрание.
Но выявить виновников было почти невозможно. Класс или упрямо молчал, или говорил, что виноваты все тридцать человек.
Чаще же всего ответственность за проделки ребят принимал на себя староста класса, добродушный увалень Сёма Ушков, про которого школьники говорили, что с ним не пропадёшь.
— Моя вина, недосмотрел, — с простодушной улыбкой признавался он учительнице. — Погодите чуток… уж я их приберу к рукам!
Но проходил день, другой, и всё повторялось снова.
Однажды на уроке химии кто-то из восьмиклассников натёр чесноком столы. Сколько ни допытывалась Мария Антоновна, кто это сделал, класс продолжал молчать. И только Сёма Ушков с серьёзным видом принялся доказывать, что, как видно, по недосмотру произошла химическая реакция и выделился чесночный запах.
Надо сказать, что школьники недолюбливали Марию Антоновну и самые озорные шутки обычно проделывали на её уроках. Объяснялось это, пожалуй, тем, что преподавательница химии была сухим, замкнутым человеком, в колхозе жила отчуждённо, в дела школьников не вникала и по поводу каждой ребячьей проделки писала записки родителям или жаловалась Фёдору Семёновичу.
Вот и сейчас возмущенная Мария Антоновна заявила, что она немедля обо всём доложит директору школы, и вышла из класса.
— Жаловаться побежала! — засмеялся Сёма Ушков. — Не робей, ребята, как-нибудь отговоримся.
— А всё равно чеснок в ход пускать — это уж свинство! — сердито сказал Митя Епифанцев. — Сознавайся: кто это сделал?
В классе разгорелся спор: искать виновника или отвечать всем вместе? Не успели ребята ни до чего договориться, как в дверях показалась учительница химии, а с нею Галина Никитична.
— Вот, полюбуйтесь на своих! Это какой-то заговор молчания! Круговая порука!..
Мария Антоновна дрожащими руками собрала книги и шагнула к двери.
— Мои уроки здесь не нужны. Пока виновник не будет наказан, я не вернусь к вам, — сказала она и вышла из класса.
Галина Никитична медленно открыла форточку. Свежий воздух обдал её разгорячённое лицо.
Класс выжидательно молчал.
А Галина Никитична, стараясь скрыть своё волнение, всё ещё стояла у форточки. Что было делать? Вновь разразиться упрёками, требовать назвать виновника? Всё это уже было испробовано и не помогло. Но и молчать больше было нельзя. Она обернулась к ученикам.
— Один из вас совершил недостойный поступок, — тихо сказала она, — а остальные двадцать девять человек сидят и думают: «Мы ни в чём не виноваты, наша хата с краю». Нет, вы виноваты так же, как и тот, тридцатый. Так же, как и он, вы не любите ни свой класс, ни учителей. И мне нечего вам больше сказать… Я вам так же не нужна, как и Мария Антоновна. Прощайте!
И не успели ребята опомниться, как учительница исчезла за дверью.
Коридор был пуст. Галина Никитична почти бегом скрылась в «живом уголке» и заперлась на ключ. Слёзы брызнули у неё из глаз.
А она-то вообразила, что может работать, как настоящий педагог, сумеет воспитывать детей! Фёдор Семёнович просто-напросто в ней ошибся и теперь, конечно, раскаивается, что пригласил её преподавать в свою школу…
Домой Галина Никитична вернулась в сумерки. Витя пришёл из школы раньше сестры и успел обо всём рассказать отцу.
— Что, дочка, тяжёленька почва досталась, камениста? — спросил Никита Кузьмич. — Ждёшь цветов, а лезет чертополох…
— Такой уж у нас класс… — пожаловался Витя. — Собрались с бору, с сосенки… На наших ребят какого-нибудь майора в отставке напустить… чтобы голос да нервы железные! Тогда, может, и послушаются. — И брат снисходительно окинул взглядом тоненькую фигурку сестры.
— Да-а… хватишь теперь горького полной чашей, не возрадуешься! — вздохнул Никита Кузьмич, садясь за стол. — Укатают сивку круты горы… Да ещё эту школьную бригаду зачем-то придумали…
Галина Никитична мельком посмотрела на отца и брата: как они похожи друг на друга! Лицом, жестами, мыслями…
— Раскаркались тут… «укатают», «не возрадуешься»! — вступилась за Галину мать. — А кому же по первопутку легко бывает? Не такие уж у нас ребятишки страшные, как вы малюете. Будет ещё и лад и мир.
Мать накрыла на стол, но Витя от обеда отказался, сказав, что ему надо срочно заниматься.
— А ты бы со старшими посчитался, — вполголоса заметила сестра. — Опять матери лишние хлопоты!
Витя пропустил её замечание мимо ушей.
Галина Никитична покачала головой.
В школе Витя вёл себя сдержанно, ровно, но после занятий он точно преображался. Домой возвращался неразговорчивый, хмурый.
Когда все садились обедать, он заявлял, что не хочет есть, и уходил на улицу играть в лапту или городки. Но потом, проголодавшись, принимался шарить в печи, всё ставил вверх дном и наконец садился заниматься. Тогда в доме всё замирало: отец ходил вокруг него на цыпочках, мать старалась отложить домашние дела на утро.
Но больше всего Галину Никитичну удивляло отношение Вити к матери. Он не обижал её, не ссорился с ней и, как должное, принимал все её услуги. Он просто не замечал её.
Обед закончился. Анна Денисовна убрала со стола и, заглянув сыну через плечо, спросила, много ли ему задано уроков.
Витя с недоумением оглянулся на мать:
— Хватает… На сегодня квадратные уравнения по алгебре да ещё две теоремы по геометрии. Может, подскажешь?
— Что, мать, села в лужу? — Никита Кузьмич выразительно поднял палец: — Премудрость, наука! Куда нам с тобой в подсказчики, не те головы… Давай-ка лучше не мешать парню. — И он, довольно посмеиваясь, направился в соседнюю комнату.
Следом за ним вышла и жена.
Галина Никитична подсела к брату:
— Почему ты с матерью никогда не поговоришь?
— О чём с ней говорить? — удивился Витя.
— Мать всем интересуется: как учишься, какие новости в школе… Да и сам про её дела никогда не спросишь.
