Путешествие из Нойкукова в Новосибирск (Повесть) - Кант Уве (книги бесплатно без онлайн TXT) 📗
— Это ж теория ограниченной войны. И мораль ее.
«Ну и в игры они тут играют!» — подумал Юрген.
Подняв голову, стриженная под мальчишку женщина увидела его. Почувствовав, что его как бы поймали на подслушивании, Юрген поспешил подойти к столу. Игра представляла собой картонку, на которой была нарисована железная дорога с большим количеством маленьких кружков. Дорога проходила через мелкие населенные пункты, окрашенные в разные цвета. Посередине был изображен дядька, и казалось, что у него не только с обеих сторон болят зубы, но что у него явный приступ бешенства. Так что факт остается фактом: здесь, под ореховым деревом, столь успешно отгоняющим комаров и мошек, играли в нечто иное, как в трик-трак или «не сердись».
— А ну-ка, подвиньтесь! Еще один гость пришел, — сказала длинноволосая, но сама ни на миллиметр не подвинулась. Очевидно, предложение это никакого практического значения не имело, а, должно быть, было какой-то цитатой.
Со своим несколько потрепанным букетом Юрген имел довольно глупый вид, и вопрос, не видел ли кто его сестры, тоже мог прозвучать глупо, однако имел то преимущество, что намекал на родственную связь и одновременно оправдывал его появление в саду.
— Она у печи, — сказал один из бородачей.
— Д-да, — подтвердил другой, — она печет сегодня сине-зеленые пепельницы.
— Перестаньте! — сказала коротко стриженная женщина. — Пойдемте со мной. Поищем ее.
Вставая, она толкнула стол — нарочно или нет, кто ее знает, — и все фишки полетели на землю.
— Ах, какие красивые цветы! — сказала сестра Ева. — А ты их держишь, как пучок травы для кроликов. — Ее синий халат был весь испачкан глиной, лицу тоже кое-что досталось.
— Сядь вон там, я сейчас вазу принесу.
Юрген сел в старое плетеное кресло, на вид жесткое и неудобное, но таинственным образом преображавшееся, как только в него садился человек. Оно делалось и мягким и удобным и подходило сидящему, как хорошо сшитый костюм. А если знать правильное слово, то кресло могло подняться в воздух и полететь.
— Му-та-фу, — сказал Юрген.
Но в ответ кресло только негромко скрипнуло. Не такое это простое дело — найти правильное слово!
В маленькой белой комнате с волшебным креслом и столиком на одной ноге царил полумрак. Про столик тоже можно было сказать, что ему ничего не стоит накрыть себя скатертью-самобранкой — появится и красное вино, и жаркое, и серебряные ложки и ножи.
Зашевелилась занавеска, и сразу послышался шум прибоя.
— Ну, море-то у нас есть, — сказал смотритель.
— Что это ты сказал? — спросила только что вошедшая Ева, держа красивую вазу в руках.
На самом деле это была не ваза, а бутылка из темно-синего стекла. Тысячи людей веками передавали ее из рук в руки, и от этого она немного скособочилась, но краска сохранилась. Ваза была очень красива.
— Я сказал, что море здесь слышно.
— Да что ты? Роберт его тоже всегда слышит.
Вечером подали кресс-салат, бутерброды и красное вино. Сначала говорили о салате, потом о бутербродах и красном вине, а еще позднее — о литературе. Длинноволосая женщина, например, сказала:
— Главное — это второстепенно. Однако второстепенное тоже второстепенно. А вот то, что за этим второстепенным, — это и достойно воспроизведения.
Потом тот бородач, который знал, как «дерьмо» по-французски, спросил Юргена, какая его любимая книга.
— Впрочем, в твоем возрасте все это еще очень неопределенно. Верно я говорю?
— Нет, — ответил Юрген. — Определенно. Моя любимая книга — «Всадник на белом коне» Теодора Шторма.
— Теодора Шторма? — переспросила длинноволосая женщина. — О! Это очень интересно.
— Я пойду наверх, к Роберту, — сказал Юрген.
Когда вдали на горизонте показались башни нашего любимого Нойкукова (аляповато окрашенная колокольня св. Георгена, труба газового завода, телевизионная антенна столяра Абрагама и три серебряных силосных башни народного предприятия концентрированных кормов), блудный сын этого города еще раз соскочил с седла, привязал запыхавшегося «белого коня» к дереву и задумался.
Если говорить точно, с точностью до миллиметра, то до самого Новосибирска, столицы физиков и математиков, он не доехал, но был очень близко. В доме Люттояна он приблизился к нему вплотную. И вообще с этим новым двигателем, работающим на Люттояновой смеси, использующей фактор Плюкхана, Юрген здорово подвинулся по Транссибирской магистрали. Он уже видел Новосибирск. И в следующий раз он там непременно приземлится. Надо будет только получше подготовиться. «Итак, экспедиция прошла успешно!» — отрапортовал он Юргену Рогге. Но тот: «Это еще как сказать! Правда, лучше мне не вмешиваться, но мне кажется, что ты отправился в путь из-за Бригитты Вальтер, или как ее там звали? Сусанны Альбрехт? Давно это все было. Разве всех запомнишь? Под конец ее, кажется, назначили дежурить на спасательной станции. Кому-то надо развлекать этих парней. Что ни говори, служба у них тяжелая. Д-да. Ах, как горько! Но ведь и хрен горек, а душу веселит. Ничего мне не горько! Только вот удивляться никак не перестану. Словно бы проснулся, а чемпионом района не стал. Хотя бы по ловле форелей на спиннинг! Что же, по этому поводу горько плакать прикажете? Нет уж! Но странно: что-то с тобой было все это время и вдруг — нет ничего! Идешь себе по улице и думаешь: „Сусанна Альбрехт тебе все равно что Анетта фон Дросте Хюльсхоф“» [8].
«Как, как»?
«Да это поэтесса такая. Она же это жуткое стихотворение написала — „Мальчик в болоте“. Нет, нет. Ничего горького не осталось. Все прошло.
Да и вообще много кое-чего прошло. И миновало. Папоротники и мхи, например. Тайнопись. Да и почти весь Нойкуков. В Нойкукове смотрители не нужны. Там можно родиться, в школу ходить, съесть довольно много картошки и капусты. Но остаться? Смотритель в нем не останется. Будущий смотритель кое-чему там научится, но и только. Для доктора Блюменхагена, пожалуй, хватит, а вот для профессора Люттояна — никак нет! Сам Блюменхаген так говорит, и Блюменхаген прав. И мать права, по-своему, конечно. И Джони Рабе по-своему прав.
Все правы. Все, кто хочет от него того, чего сами не достигли, и больше всех надо Люттояну, потому он больше всех и прав».
«Да-да, — говорит Рогге. — Ты только не спеши. Я сейчас чемодан упакую. Немного времени у нас еще есть».
Въехав в город, он смотрит на него как будто в последний раз.
Господин Прюверман вышел взглянуть, какая нынче погода, увидел Юргена и говорит фрау Прюверман:
— Видишь, вон младшенький Рогге едет. А посадка-то какая! Словно на коне скачет.
— Несуразный ты человек! Чего тебе только не мерещится! — говорит фрау Прюверман.
Мимо, мимо! Вот он уже проехал окна Прюверманов, на одном из которых висит термометр. «Мини-макс». До этого — мимо небезызвестного дома на Фогельзангштрассе, а сейчас едет мимо второй политехнической школы. Надо бы именем Плюкхана ее назвать. Хорошее имя. Вот уж и «Часы — оптика» — Иоганна Фридриха Мёллендорпа. Хозяин стоит и качает головой: партию солнечных очков до сих пор не прислали! Дальше — мимо «Заходите к Рабе!», но там жалюзи спущены. Джони Рабе все еще в Болгарии. А теперь лавка фрау Дювель — сама она вышла прогулять свой шиньон. Вон Эрих Клифот прохаживается мимо магазинчика отца. На перекрестке стоит младший лейтенант Хольтфреттер и строго смотрит испытующим взглядом: «Соблюдайте правила уличного движения!» И вот он уже и дома.
Травой дороги за его отсутствие не заросли. И дом не скрылся в зарослях роз. И Нойкуков за это время не впал в вечный сон. Нет-нет! Жители его заняты своими делами, и Эрих Клифот с Дорис, и Мёллендорп со своими линзами и тикающими часами. И пекарша фрау Шлееде по-прежнему снабжает население булочками и пирожными, и садовник Тюбке кое-что успел посадить, а кое-что и прополоть за это время, и фабрика концентрированных кормов непрерывно производит эти самые корма. И младший лейтенант Хольтфреттер добился улучшения общественного порядка и дисциплины. Может, кто-нибудь и родил ребенка за это время, а из этого ребенка, может быть, новый Гёте, Эйнштейн или капитан нашей сборной Густав Адольф Шур вырастет. А то и какая-нибудь оперная звезда. А может, изобретатель автомобиля, не загрязняющего окружающую среду, или первооткрывательница порошков от гриппа, или какой-нибудь форвард, бесподобно забивающий голы, а то и просто добрый человек. А всегда готовый поделиться Нойкуков пошлет их туда, где они принесут максимальную пользу. Не то со временем толчея может образоваться в Нойкукове. Нельзя ведь, чтобы выдающийся изобретатель ничего другого не делал, как регулировал карбюраторы в гараже Городского Совета, певица бы только в Доме железнодорожника арии пела, первооткрывательница в аптеке микстуру от кашля продавала, а несравненный форвард только бы и занимался тем, что нагонял страх на вратарей дворовых команд.
