Экипаж боцмана Рябова (Рассказы и повести) - Коковин Евгений Степанович (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
Илюша закатал штаны, скинул ботинки и побрёл под помост пристани, к столбу, где была привязана небольшая вертлявая лодка.
Отвязав лодку, мальчик подвёл её к берегу и скомандовал:
— Садись!
В городе Наташа каталась и на лодках, и на шлюпках, карбасах, байдарках, моторных катерах и яхтах. Вот только по морю на лодке она ещё никогда не плавала. Медвежья называлась заливом, бухтой или, по-северному, губой. Но ни на залив, ни на бухту Медвежья не походила. Открытых берегов у бухты не было. Были обширные мели, сомкнувшиеся почти в кольцо. Чаще всего эти мели были покрыты водой. Чтобы пройти в бухту через неширокий пролив-фарватер, капитану нужно было хорошо знать этот путь и расположение отмелей. Немало самых разнообразных судов нарывалось на отмели Медвежьей губы, подолгу сидели в ожидании большой воды или помощи от других судов, а иногда в осенних штормах суда так и погибали на банках — песчаных мелях.
Но сейчас на море и в бухте было тихо. Едва заметная гладь, как мёртвая зыбь, мирно накатывалась на берег. Только на отмелях вода чуть рябила. Но было ощущение огромнейшего Ледовитого океана. И в океане — крошечная скорлупка, а в скорлупке — три отважных, три отчаянных морехода! Вот об этом тоже можно будет рассказать дома, конечно умолчав о штилевой погоде.
Ребята всласть накатались по заливу, поочерёдно сменяя друг друга на вёслах. А накатавшись, поставили лодку на прикол и, довольные, усталые, голодные, отправились обедать.
— На лодке катались! — сказала Вера Андреевна. — Видела, видела, не отпирайтесь. Ох, Игорь, узнает отец!..
Но тётя Вера не очень сердилась.
Приехал с охоты Ефим Валей, отец Илюши. Охотник он был удачливый, со счастьем. Это признавали все, даже другие опытные охотники.
Но счастье-то счастьем, а откуда оно придёт, это счастье, если охотник не знает местности, где и какая обитает птица, куда она перелетает, покидая гнездовье? Какая будет удача, если расставить капканы там, где нет лемминга — тундровой мыши? На лемминга охотится песец, белый и голубой, — красивый и ценный пушной зверёк. Уйдёт лемминг с одного места на другое, за ним перекочует и песец. Хороший охотник знает повадки зверя и птицы, знает их крики и воркованье, их ухищрения в борьбе с другими зверями и птицами, знает их хитрости и увёртки в бегстве от преследователей. Без этого знания нет охотника. В этом знании прежде всего и заключались удачи и счастье Ефима Валея.
На этот раз Ефим не привёз ни белого, ни голубого песца. Не привёз он и гусей — ни белых, ни бело-голубых, ни гуменников, ни гаг. Не было у него и чаячьих и гагачьих яиц. Летом на песца и на птицу охота запрещена.
Ещё зимой невесть откуда пришедшие волки стали беспокоить оленьи стада. Пропадали олень за оленем. Дважды островные охотники и оленеводы устраивали облавы, устанавливали по тундре большие капканы с тугими стальными клешнями. Одного волка всё-таки затравили. Остальные ушли и надолго притихли. Но редкий случай: волки появились около оленьих стад летом, когда в тундре добычи хватает. Каждый раз приезжая в становище, пастухи жаловались: обижают волки.
Не привёз Ефим Валей песцов и птицу, привёз убитого им огромного бело-палевого полярного волка — вожака стаи, грозу оленьих стад.
В малице, тобоках, подпоясанный широким ремнём, с ножом в деревянных ножнах, Ефим Валей казался неуклюжим, медлительным, медведистым. Как он мог ловко управлять оленьей упряжкой или тяжёлой моторной дорой в штормовую погоду? Как мог он, такой увалень, мчаться на широких, подбитых нерпичьим мехом охотничьих лыжах, преследуя в тундре зверя? И как без промаха в лёт стрелял быстрокрылых птиц?
Но неуклюжесть охотника только кажущаяся. Он был силён и вынослив, ловок, быстр и лёгок на ногу.
Ефим охотился и в море на тюленя — морского зайца, лысуна, нерпу. Был он и умелым рыбаком: ловил гольца, селёдку, камбалу, ерша и мелкую полярную треску — сайку. И на этом промысле его редко покидала удача.
Как большинство пожилых ненцев, Ефим Валей не умел плавать. Учиться было негде — в Ледовитом океане много не накупаешься. Да и некогда — жил в тундре, в чуме, с детства пас оленей. Но и не умея плавать Ефим в любую погоду безбоязненно выходил в океан на доре, карбасе и даже на крошечной стрельной лодке.
В молодости уехал Ефим Валей в город, на Большую землю. Поступил на курсы шофёров, закончил их, поработал немного на машине. Но соскучился по родному острову, по Заполярью. И вернулся домой.
— Эх ты, беспокойная голова! — посмеялся председатель колхоза. — Не захотел жить в городе, тогда иди на наш бот мотористом. Или опять пасти оленей хочешь, или охотничать?
Плавал Ефим мотористом на боте, перевозил грузы с рейда от парохода, вывозил зверобоев на промысел. А когда началась Отечественная война, призвали его в Красную Армию и направили на краткосрочные курсы водителей бронемашин. Воевал, отступал и наступал, горел в машине, лежал в госпиталях, с победой дошёл до Берлина. Житель тундры, бывший пастух и погонщик оленей, на машине с боем ворвался в столицу Германии, освобождал народы Европы.
Потом он с боевыми орденами вернулся на свой заполярный остров и занялся в колхозе зверобойным промыслом.
Войдя в дом, Ефим смущённо и грубовато обнял жену, чмокнул в щёку сына, спросил:
— Ну, как жили?
Снял малицу и тобоки и остался в пёстрой холщовой рубахе. У него были весёлые и лукавые, чуть припухшие от ветров глаза и забавная, на удивление реденькая, маленькая бородка, такая редкая, что, пожалуй, все волосинки в ней можно было пересчитать.
Ефим сел на стул, закурил трубку, с любопытством взглянул на Наташу.
— Гостья? Ну, здравствуй, гостья!
— Это Наташа. С Большой земли, — сказал Илюша.
— Саво, Наташа! Саво! Илья! Умоемся и есть будем. Проголодался, оленя съем.
Тётя Люба-Мэнева уже хлопотала у плиты.
— По-нашему так, — сказал Ефим, — сначала гостя накормить, потом говорить. Так, Илья?
— Так, — кивнул Илюша. — Только она здесь уже несколько дней. Мы её угощали, и мы уже говорили.
— Ну, а теперь угощать буду я. И говорить будем я и гостья. Садись, гостья дорогая!
— Мы уже завтракали, — смущённо сказала Наташа.
— Со мной не завтракала.
— Нельзя, нельзя отказываться, — зашептал Илюша. — Садись.
Наташа присела к столу. Тётя Мэнева опять заставила стол мисками и большими тарелками с самыми вкусными кушаньями. Ах как любят ненцы ещё недавно незнаемые ими пельмени, как любят лакомиться оленьими языками и мороженой строганиной!
И как любят чай! Пока Ефим не допил четвёртую кружку чая, он сказал всего несколько слов, хотя всё время улыбался, словно подбадривал, молчаливо угощал Наташу.
— Теперь трубку, и можно потолковать, — проговорил он, вставая из-за стола. — Рассказывай, что же ты тут поделываешь?
— А мы на оленях катались и на лодке по Медвежьей губе, — опередил Наташу Илюша. — А теперь пойдём в тундру искать хаерад-цветок.
Ефим не сердито, но укоризненно взглянул на сына.
— Илько! — только и сказал он.
И Илюша понял: отец спрашивает не его, а Наташу.
Отец не любит болтливых и лезущих вперёд, чтобы показать себя. Но Илюша не болтлив. Просто слова у него вырвались как-то нечаянно.
— Ты почему молчишь? — спросил Ефим у Наташи.
— Илюша правильно сказал: мы хотим пойти в тундру искать хаерад-цветок.
Ефим хитро улыбнулся.
— Это хорошо — искать хаерад. Только где вы его найдёте? Я весь остров исходил и изъездил, а хаерада ещё не встречал. Но раз задумали — идите. Не найдёте — остров посмотрите, много узнаете. Польза будет.
— А вы? Разве вы с нами не пойдёте?
— Я? Не до тундры мне сейчас. Дома давно не был, дома дел много, а потом — по рыбу. Да и неудачливый я по хаерадам. Я удачливый на песца, на лисицу, на нерпу, на гагу.
Наташа и Илюша приуныли. Конечно, путешествовать по тундре интересно, но в сто раз интереснее, когда рядом идёт настоящий, бывалый охотник-зверобой…
