Детство Лермонтова - Толстая Татьяна Никитична (бесплатные версии книг .txt) 📗

Екатерина Алексеевна, не стесняясь, захохотала и ответила сестре с кавказским акцентом, приобретенным ею за годы жизни на Кавказе:

— Иной раз на гладком месте тебя стережет беда, а в горах, где мерещится опасность и, может быть, даже действительно есть опасность, с тобой может ничего не случиться!

Беззаботность сестры успокоила Елизавету Алексеевну, и она перестала говорить об опасности, тем более что на другой стороне реки стояла крепость Ивановская, где были две роты солдат.

Шелкозаводск находился близ Георгиевска, в Терской области. Местоположение его радовало глаз, оттуда были видны снежные горы, а в хорошую погоду могучий белоснежный Казбек, облитый розоватым светом солнца. Терек протекал невдалеке и, несмотря на то что посещать низкие, пустынные берега реки, густо заросшие кустарником и деревьями, было небезопасно, Хастатовы возили своих гостей показывать Терек — любимую ими бурную, мутную реку, крутящую мелкие камни на своем пути.

Вокруг жили кумыки, чеченцы и другие горцы. Среди них было немало кустарей и торговцев. Бабушка накупила разных вещей, сукна, ковров, а Мишеньке сделала кавказский костюм: черкеску с газырями [8] и с маленьким кинжалом, мерлушковую шапку и мягкие сапоги.

Горские кони славились, и молоко их кобылиц считали целебным. Мишеньку поили кумысом так часто, что он привык его пить вместо воды. Но особенно нравились ему кавказские фрукты: черный виноград, покрытый белым матовым сахарным налетом, сладкие арбузы, красные, как бархат, с черными спелыми семечками, и душистые дыни, тающие во рту.

Здесь все было прекрасно: люди храбрые, природа роскошная. Животные тоже отличались от российских. Встречались верблюды, высоко несущие голову, мягко ступающие длинными узловатыми ногами; длинноухие ослики, бегущие мелким шагом под хворостиной хозяина; голые темно-серые буйволы, медленно и добросовестно тянущие огромные возы; лошади с грациозными точеными ногами уверенно ставили свои копыта на узкую скалистую дорогу. Все это было необычно и хорошо.

От детей скрывали, что нередко по ночам на линии бывали перестрелки. Тогда Екатерина Алексеевна надевала бурку, снимала со стены ружье и выходила вместе с мужчинами.

Горцы должны были видеть в ней врага, но даже они уважали ее смелость.

Опасность ночных перестрелок не умаляла прелести кавказской жизни, и только осенью Арсеньева с неохотой решила покинуть Кавказ, и то потому, что брат Николай, который задержался под предлогом лечения, получил предписание выехать в Петербург.

Торжественно провожали гостей. На прощание Павел Иванович Петров, который за это лето стал официальным женихом Анеты, подняв бокал, обратился к Арсеньевой со стихотворным приветствием.

От первого путешествия на Кавказ осталось в памяти роскошное небо цвета бирюзы, ярко-зеленые крутые горы и низкие равнины, и на них — всадники, мчащиеся на тонконогих конях.

В наши дни газыри, утеряв свое первоначальное значение пороховниц, делаются как сплошные деревянные палочки и служат только украшением черкески. Долго помнилась горячая голубоватая серная вода с запахом тухлого яйца; в этой воде купались. Воду, которую доставали стаканами из серного источника, тянули через серебряные трубочки, похожие на макароны, чтобы не чувствовать ее вкуса…

Когда путешественники подъезжали к Пензенской губернии, уже лили осенние дожди. Александр Алексеевич ворчал, боясь застудить себе ногу.

Разные дорожные впечатления развлекали и веселили поздоровевших путешественников. Дедушка Александр, наблюдая Мишеньку, как-то заметил сестре:

— Да, приглядевшись к племяннику, я тоже начинаю думать, что он, когда вырастет, будет не офицер, а филозо?ф.

Мальчик, услыхав незнакомое слово, потребовал его разъяснения, и долго бился Александр Алексеевич, стараясь дать ему объяснение поточнее.

Когда приехали в Пензу, узнали новость — сестра бабушки Наталья Алексеевна вместе с мужем своим Григорием Даниловичем и детьми переселились на жительство в Москву. Сторговали дом на Маросейке и уехали, говоря, что пора заняться образованием детей. Бабушка плакала и говорила, что будет скучать.

Миша бродил по чужим комнатам пензенской квартиры и вздыхал в одиночестве. Играть было не с кем, поэтому он опять принялся за мелки. Но за это лето он стал крепко стоять на ножках и научился как следует ходить. Этому он очень радовался, и дядька Андрей уже не выносил мальчика на улицу, а шел сзади, когда Миша гулял по пензенским улицам.

Афанасий Алексеевич бывал по-прежнему часто и торопил ехать в Тарханы. Новый дом был уже готов, ему хотелось уехать в свое имение, но бабушка колебалась, ехать ли в деревню. Все-таки в Пензе спокойно под бдительным покровительством благожелательного губернатора! Но Афанасий Алексеевич сообщил, что Сперанский получил новое назначение: сибирским генерал-губернатором, и он должен вскоре уехать из Пензы. Арсеньева впала в отчаяние. Отныне она должна своими собственными силами защищаться от зятя.

Пребывание в Пензе стало казаться ей бессмысленным, раз Сперанский уезжал оттуда, Арсеньева решила переехать в Тарханы. Она вызвала Абрама Филипповича Соколова, своего управляющего, и велела подготовить дом к прибытию хозяев.

Глава IV

Новый дом в Тарханах

Афанасий Алексеевич предполагал, что сестра приедет с Кавказа раньше и в Тарханах будет к своим именинам, ко дню Елизаветы, 5 сентября. Но, задержавшись в Пензе, Арсеньева решила праздновать новоселье в день рождения Мишеньки, потому что для него строился этот дом. Поехали с расчетом быть ко 2 октября. Хотя Миша родился в ночь со второго на третье, но праздновали второго.

Когда Арсеньева с внуком подъезжали к Тарханам, очарование осени охватило их. Дубовые леса уже были тронуты дыханием холода, и пожелтевшие большие листья узорным золотым заревом возникали среди еще зеленой травы. Щетина сжатых хлебов далеко была видна в полях под огромным небом с волнистыми, тяжелыми лиловатыми облаками.

Показались наконец ворота имения, но это были совсем незнакомые ворота — глаз еще не привык к узору их новой решетки. Когда новые ворота усадьбы раскрылись и путники въехали во двор и покатили по знакомой липовой аллее, они заметили две большие круглые цветочные клумбы перед новым домом, пересеченным двойным рядом балконов.

Новый барский дом был похож на все барские дома: деревянный, оштукатуренный, с мезонином, выкрашенным желтой краской, а двор застроен был одноэтажными длинными флигелями, сараями, конюшнями и обнесен валом, на котором качались и сохли дикие ветлы.

Рядом с домом, на пригорке, выросла небольшая, незатейливой постройки домовая церковь с зеленым куполом, выстроенная в память Марии Михайловны. Издали уже заметен был шпиль новой колокольни.

Когда объехали двор, стал виден парк с червонной и багряной листвой кленов и дубов. Все аллеи и тропинки были покрыты опавшими золотыми, шуршащими листьями. Сквозь переплет тонких ветвей виднелась ясная голубоватая гладь знакомого, любимого пруда и берега?, заросшие осокой. Ветлы склонялись над прудом; старые пни обросли травами и замшели; черная дорожка, протоптанная к дому, спускалась с горки к воде, на неподвижной поверхности которой весело плавали белые утки.

На нижнем балконе дома, на крыльце и перед крыльцом стояли впереди всех Афанасий Алексеевич с большим букетом роз, за ним — Абрам Филиппович с подносом, на котором лежал круглый каравай с серебряной солонкой, отец Федор Макарьев с двумя дочерьми-подростками и маленькой дочкой Марусей, соседи-помещики, все с букетами. Позади стояли дворовые — девушки, наряженные в новые ситцевые платья, и парни в кумачовых рубахах.