Первый особого назначения - Соколовский Александр Александрович (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt) 📗
Старый мастер наморщил лоб и задумчиво пощипал бородку.
— Хочу заявленьице сделать, — откашлявшись, сказал он.
— А как же, конечно… — Яков Гаврилович несколько раз кивнул головой. — И заявленьице и счетик приложите. Это уж, как водится, для бухгалтерии…
— Не об том речь, — насупился Тихон Фомич и нетерпеливо повел плечом, словно удивляясь бестолковости начальника ЖЭКа. — Хочу устно заявленьице сделать. Оплаты мне никакой не надо. Отказываюсь.
Яков Гаврилович вытаращил глаза.
— Как? — переспросил он, уставясь на старика.
— Вот так, как сказал. Считайте, что для общественности… Как они… — Старик покосился на ребят, на Андрея и с гордостью добавил: — Для двухлетки.
— Видал? — шепотом сказал Женька, подтолкнув Степку локтем. — Перевоспитали.
Сообразив, что Тихон Фомич говорит всерьез и совсем не шутит, Яков Гаврилович засуетился.
— Да как же так? Это… это выходит… Да вам… Вас за такое… Надо благодарность вам…
— Мне благодарности не требуется, — медленно и даже как будто сурово сказал Тихон Фомич. — А вот они… — Он опять покосился на ребят. — Они, правда, постарались.
— Нет, нет, — закрутил головой Яков Гаврилович. — Это надо отметить…
— Да что там! — вмешался Андрей. — Обычное дело. Работал человек на благо общества… Ничего удивительного. А вы уж, Яков Гаврилович, готовы к награде представить. Все правильно. А Тихону Фомичу — спасибо.
…Итак, работа была позади. На два дня, пока просохнет краска, Андрей объявил отдых.
— А там, — добавил он, — снова за дело. Кают-компанию надо все-таки оборудовать. Да и мебель кое-какую для нашей отрядной смастерить не худо.
— А газета! Газета! — закричал Женька. — Заявляю официально, как редактор стенной печати: газету надо выпустить срочно!
Никому не хотелось отдыхать. Все уже привыкли с утра собираться вместе и работать. Поэтому было решено завтра же начать оборудование «кают-компании» и приступить к выпуску стенгазеты «Шило».
Бумагу для стенгазеты принесла из дома Оля Овчинникова — выпросила два листа у старшей сестры, которая училась в техникуме. Краски и кисточки раздобыл Андрей.
Когда высохли покрашенные полы, рамы и двери, Яков Гаврилович пришел в красный уголок в сопровождении пожилого мужчины строгого вида и молодой женщины в сером костюме и больших очках: это были представители райисполкома. Они осмотрели стены, потолки, потрогали пальцами рамы и ушли. И с тех пор начальник ЖЭКа в красный уголок не заглядывал. Отремонтированная комната пустовала. Впрочем, ключ от нее был у Андрея, и приходить в отрядную — бывшую кладовку — можно было в любое время.
И вот, лежа на полу, на животе в этой пустой комнате, Кузя Парамонов старательно выводил на чистом листе плотной бумаги большую зеленую букву «ш». Перед ним на газете были разложены краски, кисточки и стоял стакан с зеленоватой мутной водой. Вертикальные палочки у буквы «ш» торчали вкривь и вкось, и вся буква походила на изображение зеленого забора, на который нечаянно наехал автомобиль. Кузю единогласно выбрали художником, потому что брат у него работал маляром. Кузя проклинал и бумагу, и краски, и злосчастную букву, и свое злополучное родство. Мало того, что его выбрали художником, хотя он совершенно не умел рисовать. Мало того, что ему поручили написать название, стенгазеты «Шило», но потребовали еще, чтобы он непременно изобразил это самое шило, а на его острие насадил пьяницу, хулигана, сплетницу и «злостного неплательщика за квартиру» — это была личная просьба Якова Гавриловича.
Справившись кое-как с буквой «ш», Кузя тоскливо посмотрел на распахнутое окно. Со двора доносились задорные возгласы, смех, стук топора, мягкое пофыркиванье пилы… Там ребята сооружали «кают-компанию».
С тоскою прислушивался Кузя к их веселым голосам. Сердито взглянув на букву «ш», он вздохнул и принялся за «и». Хотя буквы получались и кривые, но с ними все-таки можно было сладить. Шило он, пожалуй, тоже мог бы изобразить. Но как быть с пьяницей, скандалистом, хулиганом, сплетницей и вдобавок со злостным неплательщиком? Пьяница — это еще куда ни шло: красный нос, в руке бутылка… Можно даже синяк под глазом… Хотя нет. Синяк лучше хулигану. А можно и тому и другому. Синей краски хватит… Но как нарисовать сплетницу? Или злостного неплательщика?..
Кузя со злостью вывел первую палочку в букве «и» и от огорчения провел ее так далеко, что она возле нарисованного «ш» стала походить на долговязого Олега рядом с толстым Вовкой Пончиком. Несколько секунд Кузя в немом изумлении смотрел на палочку, а потом встал и решительно направился к двери.
Двор был залит солнцем. Сиреневая прохладная тень окутывала только тот угол двора, где под двумя раскидистыми кленами работали ребята. Пончик старательно отмеривал доски клеенчатым портновским сантиметром. Этот сантиметр он принес из дому и никому не давал. Женька с Олегом переносили доски к скамье и отпиливали по Вовкиным меткам. После этого доски переходили к Косте. Единственным рубанком он обстругивал их на двух наспех сколоченных козлах. Мишка Кутырин старательно обтесывал топором толстые чурбачки — ножки будущих стола и скамеек. Степка и Таня выкапывали ямки, в которые эти чурбачки надлежало вкопать. Шагая через двор прихрамывающей походкой, Кузя видел, как Таня, должно быть шутки ради, подхватила своей лопатой кучу земли и со смехом швырнула в ямку, которую рыл Степка. Тот ловко поймал лоток Таниной лопаты и стал тянуть к себе. Оба хохотали.
— Степа! — окликнул Данилова Костя. — Посмотри, хорошо получается или нет?
Степка с удивлением взглянул на Гвоздева. Разве он больше Кости понимает, хорошо или нет обструганы доски? Вообще Степка все чаще стал замечать, что Костя не может оставаться равнодушным, если видит, как он разговаривает с Таней. Не нравится ему, что ли, что Степка с ней дружит? Почему?
— Ничего, — сказал Степка, подойдя к Косте и потрогав шершавую доску. — Хорошо получается.
Ребята тотчас же обступили Костю, словно он позвал не одного Степку, а всех. Все принялись гладить доску ладонями, и Вовка немедленно занозил руку. Он захныкал, будто бы под кожу ему вонзилась не крохотная щепочка, а целое бревно.
— Давай я вытащу, — сказала Таня, вынимая из отворота кофточки иголку. — Да не дергайся! — прикрикнула она. — Степка, подержи его за руку.
Она быстро подцепила занозу кончиком иголки, выдернула и взглянула на Вовку с насмешкой.
— Вот неженка!
— И ничего я не неженка, — надулся Вовка. — Мне и не больно даже было.
— Не больно! — фыркнул Олег. — А сам хныкал.
— А с тобой не разговаривают! — покраснев, огрызнулся Вовка. — Не знаешь, а тоже… критику наводишь. Такая заноза, если хочешь знать, может залезть в тело и начнет там ходить. Дойдет до сердца и воткнется. Очень просто даже умереть можно.
Женька засмеялся.
— Ой, Пончик! — хохотал он. — Жалко, что Таня вытащила занозу! Вдруг она тебе в язык бы впилась! Предлагаю специально занозить Пончика! Кто «за»?
Вслед за Женькой все стали смеяться над незадачливым Вовкой. Только Кузя стоял, хмуро поглядывая на развеселившихся ребят, видно дожидаясь, когда хохот прекратится.
— А вот и наш Репин! — закричал Женька, заметив его. — Ну что? Насадил на шило неплательщика?
— Никого я не насадил, — дрогнувшим голосом сказал Кузя. — И рисовать я больше не буду. Только всю бумагу испорчу.
— Как это испортишь? — с веселой угрозой воскликнул Зажицкий. — Кто тебе позволит? Наша общественная бумага, а ты…
— Пускай общественная, — упрямо мотнул головой Кузя. — Я не умею рисовать. Говорил ведь, что не умею. Сам рисуй, если хочешь.
Застенчивый, молчаливый Кузя был неузнаваем. Сообразив, что Парамонов всерьез отказывается рисовать, Женька растерянно обернулся к Степке.
