Детство и юность Катрин Шаррон - Клансье Жорж Эммануэль (читать книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
Время шло. На деревьях зазеленели листья, потом распустились цветы, созрели фрукты. Но Катрин по-прежнему казалось, что она живет здесь в ссылке, в изгнании. И все — из-за чьей-то непонятной, необъяснимой ошибки.
Наступила осень, а с ней и свадьба Крестного. Для маленькой пастушки это был единственный свободный день за все лето. Но, сидя за свадебным обедом, Катрин не испытывала никакой радости. Отчужденно смотрела она на тех, кто любил ее, а потом предал: крестный — взяв в жены эту застенчивую сиротку, родители — продав ее вторично…
К вечеру дядюшка Крестного запряг лошадь и отвез девочку обратно в Бокаж.
— Ну, Кати, хорошо повеселилась? — спросил ее Пишон.
— Да, хозяин, — вежливо ответила она.
— Тебе, наверное, спать хочется; ложись скорей в постель.
— Хорошо, хозяин.
Листья на деревьях пожелтели, осыпались. Бараны по-прежнему вели себя несносно. Как-то, гоняясь за ними вдоль живой изгороди, Катрин больно уколола палец колючкой. Не обратив внимания на ранку, она побежала дальше.
На следующее утро палец распух и покраснел; к вечеру его стало дергать. Всю ночь Катрин мучили кошмары: она сражалась со своими баранами, которые сделались огромными и выкрикивали голосом хозяина всевозможные ругательства.
К утру палец побагровел, и вся кисть руки опухла.
— Ну, Кати, что с тобой нынче?
— Ничего, хозяйка, сейчас я встану.
Целый день, еле передвигая ноги, она бродила по полям и лугам за своими баранами. Иногда жгучая боль заставляла ее вскрикивать. Вечером девочке пришла мысль дойти до ручья, протекавшего через луг, и опустить в воду больную руку. Проворные холодные струйки заскользили между пальцами, смягчая и притупляя острую боль. Когда Катрин вынимала руку из воды, та выглядела синей и словно неживой, но уже через минуту воспаленный палец с новой силой начинало ломить и дергать. Ночью Катрин плакала, стонала во сне, и хозяйка, которой ее стоны мешали спать, в конце концов рассердилась:
— Всю ночь ты звала мать. Зачем это она тебе понадобилась, скажи пожалуйста? Подумаешь, неженка! Расхныкалась из-за какого-то нарыва на пальце! Пустяки все это!
Хозяин не говорил ни слова, но по его мрачному виду нетрудно было догадаться, что он тоже не выспался. Свое дурное настроение он срывал, как всегда, на животных.
К концу недели кончик пальца побелел и стал твердым. Лежа ничком на берегу ручья и опустив больную руку в воду, Катрин не шевелилась. Вдруг ей почудилось, что быстрые струи унесли ее палец. В ужасе она выдернула руку из воды. Слава богу, все пальцы были целы, но кончик больного пальца вместе с ногтем действительно словно смыло стремительным течением.
Рана заживала долго. Глубокий шрам на среднем пальце остался у Катрин на всю жизнь, а новый ноготь вырос уродливый, похожий на островерхую крышу.
Зима была не за горами, но солнце в этом году упорно светило над Бокажем, словно стараясь удержать убегающую осень. Как-то вечером, когда Катрин вернулась с поля, хозяйка сказала ей:
— Кати, ты скоро поедешь домой. Наш сосед, Лалирэ, недавно был в Ла Ноайли и видел там твоего отца. На днях он пришлет за тобой.
Катрин ничего не ответила.
— Ты довольна? — продолжала хозяйка. — Помнишь, как ты во сне звала мать, когда у тебя болел палец!
— Да, — пробормотала Катрин.
Однако в глубине души она вовсе не была уверена, что действительно довольна. Она по-прежнему чувствовала себя чужой в Бокаже, но при мысли о родительском доме никакой радости не испытывала. Родители, конечно, недолго продержат ее у себя. Через неделю-другую они снова продадут ее кому-нибудь.
Разве так уж важно возвратиться на несколько дней под родной кров? И все же на следующее утро, вспоминая дом-на-лугах, Катрин почувствовала, что в ней пробудилось любопытство. Хозяйка не сказала девочке, почему родители решили забрать ее домой, а спросить об этом фермершу Катрин не решалась. «Должно быть, — подумала она, — Франсуа разбогател на своих веретенах и решил вызволить меня отсюда». Она даже представила себе, как в один прекрасный день во дворе фермы Пишонов появится нарядный экипаж и увезет ее в Ла Ноайль.
Но все произошло гораздо проще: тот же сосед Пишонов Лалирэ, собравшись как-то утром в город, посадил девочку рядом с собой в повозку. Солнце еще светило ярко, но утренний морозец уже пощипывал щеки.
— Ишь как разрумянилась! — шутливо заметил Лалирэ. — То-то обрадуется твоя матушка, увидев тебя!
У него был добродушный вид, у этого Лалирэ, с его маленькими смеющимися глазками и длинным носом. Катрин расхрабрилась и спросила:
— Значит, это правда, что мой брат разбогател?
Лалирэ посмотрел на нее с изумлением.
— Гм… — пробормотал он наконец. — Гм… не думаю…
Катрин опустила голову:
— Тогда почему же меня берут домой?
Удивление Лалирэ возросло до такой степени, что он раскрыл было рот, да так и не вымолвил ни слова, только щелкнул кнутом, и лошадь пошла крупной рысью по ровной дороге. После долгого молчания, когда повозка замедлила свой ход, он наконец спросил:
— А разве фермерша из Бокажа ничего тебе не сказала?
Катрин отрицательно мотнула головой. Лалирэ почесал кончик носа указательным пальцем.
— Ну вот… — начал он, но не кончил фразы, словно не мог или не хотел сказать больше, и стал смотреть на небо, на облака, на обнаженные деревья, на летавших над полями ворон с видом человека, который забыл о цели своей поездки и сомневается, есть ли вообще цель у чего бы то ни было!
Отсутствующее выражение его лица обескуражило Катрин, и она не осмеливалась больше задавать вопросы. «Приеду — сама все увижу», — решила она.
Глава 20
И она увидела. Мать лежала в постели. Подле нее сосало свой кулачок крошечное существо, бледненькое и хилое.
— Поцелуй свою сестричку, — сказала мать, — ее зовут Антуанетта, Туанон.
В лице матери не было ни кровинки. Видны были только одни большие, слишком большие черные глаза.
— Ты рада? — спросил отец.
— Да, — ответила Катрин.
Она не чувствовала ни радости, ни огорчения, но находила ужасно уродливым это маленькое гримасничающее личико. На кухне была еще одна девочка, с красивыми темными глазами, державшаяся очень прямо. Крестная Фелиси, хлопотавшая по хозяйству, подтолкнула девочку к Катрин.
— Ты что, не узнаешь Кати? — спросила она ее.
— Нет, — пролепетала девочка.
Катрин заглянула под стол, чтобы проверить, не ползает ли там на четвереньках, по своей привычке, Клотильда. Но под столом никого не было, и тогда Катрин вдруг осенило: да ведь эта темноглазая девчушка, крепко стоящая на прямых ножках, и есть Клотильда!..
— Клотильда… — сказала она и хотела взять девочку на руки, но та вырвалась и убежала к Франсуа. Брат изменился мало. Он лишь немного пополнел, да на щеках теперь играл румянец. Нога Франсуа по-прежнему покоилась на стуле, но чувствовалось, что ему значительно лучше.
Крестная Фелиси навела порядок в комнате, затем набросила на плечи коричневую шерстяную шаль.
— Значит, так… Раз Кати вернулась, я отправляюсь восвояси. Теперь она будет присматривать за вами, Мария…
Потом, обернувшись к отцу, неловко переминавшемуся с ноги на ногу у кровати, сказала повелительным тоном:
— А вы, Жан, не давайте Марии вставать с постели раньше времени.
Спешить нечего.
Отец, не зная, что ответить, молча теребил кончики длинных усов.
— Вы слышали? — повысила голос Фелиси. Вместо отца отозвалась мать:
— Ну конечно, Фелиси, не беспокойтесь, пожалуйста, за меня.
Толстуха взглянула на мать и печально покачала головой.
— Не нравится мне ваш вид, Мария, — шумно вздохнула она. — В вашей жизни только этого не хватало!
Кивком головы крестная указала на крохотное существо, лежавшее рядом с матерью, взяла свою черную соломенную кошелку, потрепала Катрин по щеке и ушла, отдуваясь.
Теперь Туанон укладывали в деревянную колыбель, принадлежавшую прежде Клотильде. Сама же Клотильда спала вместе с Катрин. Старшей сестре казалось, что рядом с ней большая кукла, одна из тех, которыми она изредка любовалась в витрине игрушечного магазина на Лиможской улице. Катрин очень нравилось возиться с Клотильдой, одевать ее, обувать, причесывать. Но времени у нее было в обрез: приходилось то распеленывать, то запеленывать Туанон, готовить обед, мыть посуду, убирать дом.
