Степная радуга (Повесть-быль) - Разумневич Владимир Лукьянович (книги без регистрации .TXT) 📗
Кирька шагнул за дверь. Его костлявая фигура, словно тень, скользнула вблизи окна и пропала. Татьянка сказала сестре:
— И ты ступай, Дуняша. Не ровен час — опередит Вечерин. Делай свое дело без оглядки. За малышами, когда проснутся, я поухаживаю.
Повязала Дуня косынку на голову, побежала бедняков созывать.
Как и предсказывал Кирька Майоров, добро, извлеченное из бани, и на пяти повозках едва уместилось. Комбедовцы погрузили мешки и повезли к амбару. Перед тем как отнести зерно под крышу в общую кучу, взвесили.
Пшеницы оказалось ни больше ни меньше — ровно двести шестьдесят пудов.
— К Вечерину можно, стало быть, не ходить, — усмехнулся Кирька. — Все свои лишние запасы он сам для нас уготовил, в одно место сгрудил. Облегчил задачу. Нас мудрецами обозвал, а сам-то вона как перемудрил. С кукишем и остался.
Веселой гурьбой въехали комбедовцы на опорожненных подводах в село.
У вечеринского дома толпились люди. Спохватился хозяин, видать, да поздно — зерно-то его уже под надежным замком в бедняцком амбаре. Стража там с ружьями, не подпустит близко.
Взобрался на крыльцо Аким Андриянович и машет кулаками, злобу свою перед дружками изливает, по-бычьи косится на повозки, что проезжают по переулку мимо пожарной вышки. Того и гляди, вся его озверелая компания рванется навстречу комбедовцам.
Дуня просит Кирьку Майорова, сидящего за кучера на повозке, свернуть направо, к школе, и гнать лошадь вскачь, чтобы избежать ненужной стычки.
В солнечном небе что-то заурчало громко и сердито. Комбедовцы недоуменно вскинули головы. Суровое урчание усиливалось, приближалось.
Кирька раньше других увидел в небесной голубизне черное и крылатое чудовище. Гигантским жуком кружилось оно в вышине и жужжало надрывно, рокочуще.
— Нечистая сила, — перекрестился Кирька и в ужасе закрыл глаза. — Сатаной послана из небесного ада. Быть, стало быть, беде…
— Да полно тебе! — отмахнулась Дуня.
— Жужжит-то как. Пострашнее сатаны.
— Будто ты сатану когда слышал?
— Аэроплан белогвардейский, — объяснил Ефим Сотников. — Видишь, крылья трехцветными кругами отмечены. Повидал на фронте. Начнут шипеть да стрекотать, прямо хоть уши затыкай. Германские — те еще злее. Мы их по черным крестам распознавали. С аэропланом шутки плохи — у него пулемет, а то и бомба…
Аэроплан уже реял над селом. Отчетливо видны темно-зеленые распростертые крылья с пятнами радужных кружков по концам. В кругах искрятся и блещут, как молнии, солнечные блики. Пропеллер вертится так, что и не разглядеть его.
Оглушительный гул наплывал сверху и наводил страх на крестьян. Старики, старухи, бабы бросились кто куда — в подвалы, ямы, погреба. И только мальчишки, возбужденно галдя, бегали по улице, припрыгивали и махали руками.
Аэроплан сбавил скорость, плавно развернулся, и от его брюха оторвалось что-то темное, похожее на огромную каплю. Просвистев в воздухе, капля со страшной быстротой упала далеко за селом. Короткий и глухой взрыв донесся из степи.
Мальчишки на улице сразу примолкли и разбежались по домам. А от крыльца вечеринского дома, где по-прежнему о чем-то договаривались состоятельные хозяева, донеслись ликующие голоса.
— Слава те господи! — осенив себя крестом, воскликнул набожный Степан Агеев. — Наконец-то дождались…
Аким Вечерин, следя за кружением аэроплан побагровел от возбуждения.
— Ну, теперь берегись, краснопузая голь! — махал он кулаком в сторону комбедовцев. — Вона она летает, силушка господняя, наша матушка-спасительница. В порошок сотрем, по ветру пустим! Грядет час расплаты.
Миновав село, аэроплан неожиданно пошел на снижение. Жужжание прекратилось. Но ненадолго. Со стороны заиргизных лугов снова долетел моторный рокот. Медленно набирая высоту, аэроплан пронесся над церковным куполом и взял курс на Балаково. Черная точка в небе стала стремительно уменьшаться.
Никто не видел, как аэроплан садился в степи, за гумном, и из него на землю выпрыгнул высокий пассажир, одетый по-рабочему: на голове картуз с костяным козырьком, на плечи накинут черный пиджачишко, на ногах — ботинки из свиной кожи. Он помахал взмывшему вверх аэроплану картузом и зашагал через степь к Стереху.
На берегу он разулся, закатал поношенные брюки выше колен и, раздвигая руками сплетения тальника, спустился к воде. Опасливо глянул на другой берег и, когда убедился, что там ни души, перешел речку вброд. Мутная глина, перемешанная с илом, налипла к ногам, и он, словно в черных носках, долго шлепал босиком по вязкому прибрежью, искал подходящее место, где бы можно было смыть грязь. Потом обулся, раскатал брюки, одернул пиджачишко и спорым военным шагом устремился к амбару, что высоко поднял свою кровлю за деревьями агеевского сада. Приблизившись к амбару, он сел в кусты у плетня и стал наблюдать.
Возле распахнутых дверей копошились мужики, всхрапывали запряженные лошади. Пригибаясь до земли, мужики выносили на спинах из амбара тяжелые мешки, сбрасывали их в рыдваны — и чуть ли не рысью спешили за новой порцией груза.
Когда все рыдваны были наполнены и возчики собрались было двинуться в путь, из амбара вышла Дуня Калягина.
— Через Ерик лугами поедете, — сказала она отъезжающим. — Прямиком к Волге, где баржа стоит.
— Дорога знакомая. Доставим точно по адресу! — ответил один из мужиков.
— Ну, тогда трогайте…
И длинный обоз с мешками свернул на дорогу, запылил по степи. Дуня с Кирькой Майоровым ухватились за скрипучую амбарную дверь, прихлопнули ее потуже и стали навешивать замок.
Человек за плетнем с ухмылкой глянул на них, отпрянул в глубину сада и украдкой стал пробираться между деревьями. Пересек дорогу, вышел к болоту и, обойдя его, зашагал по тропинке, ведущей к избе Архипа Калягина. Потоптался возле калитки в нерешительности и. вошел во двор.
Не успел он ступить на крыльцо, как дверь сеней открылась, и показалась жена предревкома — круглолицая и ясноглазая Пелагея. В руке она держала порожнее ведро. При виде ее гость попятился к калитке.
— Чего испугались-то? — дружелюбно спросила Пелагея. — Али дурной приметы — что с пустым ведерком навстречу иду? Так ведь обратно могу унести…
— Что вы, что вы! — смущенно отмахнулся гость и вдруг заулыбался голубыми глазами. — Неужто меня не признали? Здравствуйте, тетя Поля!
Он бойко взбежал по ступенькам и протянул руку.
— Ой! Батюшки мои святы! — Пелагея выронила ведро, и оно с грохотом покатилось с крыльца. — Никак, Мишка! Ровно с неба свалился. Истинный бог, не узнала. Да и как узнать-то! Стоко лет странствовал… Да что ж мы стоим-то тут, словно остуканы? Заходь в избу, племянник!
— Дядь-то Архип дома? — спросил племянник.
И Пелагея заметила, как густые брови его при этом настороженно дрогнули.
— С коих это пор родного дядю стал побаиваться? Вроде бы не из робких… Али мне просто показалось? Тогда прости… Нету дома Архипа Назарыча. И бывает раз в год, да и то по обещанию. В волость его забрали. Слышал небось?
— Как не слышать! Все уши мне прожужжали: «Уж не твой ли, Емельянов, дядюшка в ревкоме всеми делами заворачивает?» Знаменитый он теперь человек. Бог революции!
— Какой там — бог! Мотается по селам, как ломовая лошадь. Без сна, без еды, без приюта. Хоть бы на часок в родной угол завернул. Где там! Сегодня, сказывали, будет. А все нет и нет. Уж не оказия ли какая стряслась? Беспокоюсь.
— Напрасные опасения, тетя Поля. Он теперь без охраны — никуда. Берегут его как представителя власти…
В воздухе снова затарахтел аэроплан.
— Вернулся, пират ненасытный! — боязливо глянула в небо Пелагея и потянула племянника за рукав. — Айда в избу, а то еще бомбу бросит…
Последние слова ее заглушил грохот взрыва. Крыльцо дрогнуло, заскрипели стропила на чердаке. Пелагея присела со страха, руками голову обхватила.
— Где-то в лугах за Ериком бабахнуло, — предположил Михаил Емельянов. — В самую точку бросает…
