Зона действия - Блинов Геннадий Яковлевич (серии книг читать бесплатно TXT) 📗
— Мой братик Пашка чуток моложе вас был, — говорила бабка, ни к кому конкретно не обращаясь.
Пашка с Машкой жались к солдатам и рассматривали звездочки на их пилотках. Антошка поманил к себе Пашку и шепнул:
— Говорят, к воскресенью старшина привезет целый вещмешок звездочек и погон и будет всем раздавать.
Пашка обрадованно подпрыгнул на одной ноге и по секрету сказал Машке:
— Я у старшины генеральские звездочки попрошу.
Машка высунула язык и крикнула:
Солдаты, посмеиваясь, уходили к озеру, где им все еще было положено нести боевое дежурство.
— Ты, Машка, не дразни своего брата этими проклятущими яйцами, — сказал Антошка. — Теперь Пашка живет честно и яйца из гнезда не подбирает.
Машка промолчала, а Пашка сказал:
— Пашка живет честно. Пашка теперь про такую тайну узнал, что ее даже бабка у меня не выманит.
Изображавшая обычно непроходимую глухоту, старуха недоверчиво проворчала:
— Язык что ботало: звенит, а о чем — сам не знает.
— Я не знаю?! — взвился Пашка. — Да я весь живот изжалил, пока за ней по крапиве полз. А она там яиц нанесла и теперь цыплят высиживает. Эта самая, рябая с белыми крылышками.
Машка раскраснелась и закружилась по полянке:
Машка говорила в рифму.
Как-то зимой Машка сидела на русской печке среди теплых шабуров, и у нее сложились такие строчки:
Машка, конечно, чувствовала, что рифма не совсем удачная. Но ведь все равно было понятно, что Машке икона не нравится. Пашка тоже стихи одобрил и даже дополнил: вона в мусорную кучу.
— Тогда будет нескладно. Ты не поэт, Пашка, и ничего не понимаешь…
Зато бабка поняла новоявленную поэтессу и за стихи отстегала ремнем. Правда, не очень больно, больше для вида. В общем-то, бабка икону держала на всякий случай — если бог есть, то оценит бабкину приверженность к вере, а если его нет — то и не надо.
Сейчас бабка велела Пашке быстренько указать гнездо, где наседка высиживает цыплят, но Пашка стоял на своем:
— Меня Машка дразнит, а я буду указывать, да? Да не в жизнь!
И на Пашку махнули рукой, потому что бабка сама решила последить за курицей.
Антошке нравилось бывать в этой небольшой деревушке, нравились ему и Пашка с Машкой. Но пора было уходить в поселок, месить грязь по тропке, петляющей через ржавые низины.
Ребят удивило, что еще вчера пустынная дорога будто преобразилась. Сквозь тальник, приминая топь широкими гусеницами, полз экскаватор. Его длинная стрела часто не вписывалась в повороты дороги, и экскаватор торил новый путь, ломая мелкие талины, круша подгнившие осиновые пни.
В мелких овражках уже работали бульдозеры. Они снимали своими ножами пласт за пластом — и овражки исчезали, и ручейки уже бежали по бетонным трубам.
— Вот так темпы! — с гордостью сказала Марфуша. — Такое только на большой стройке можно увидеть.
Марфуша, как и ее мать, любила стройку.
— Антошка, — тихо сказала девочка. — Если бы у меня был такой отец, как у тебя, я бы очень-очень им гордилась. Он у тебя настоящий. И дорогу эту он подсказал.
Марфуша вздохнула. Потом сказала:
— Плохо, когда у человека нет отца. Во сто раз хуже, когда нет матери. Я-то счастливая, у меня мама…
Они шли по жидкой дорожной грязи и говорили о Яшке. Вот у него и отец есть, и мать, а счастья у Яшки нет. И почему жизнь так обидела его?
— Ты знаешь, Антошка, я еще могу понять Павлика Морозова, который поднялся против своего отца. Потому что отец Павлика — кулак, враг Советской власти. А ведь у Яшки отец даже передовик, будто гордость всего поселка, какой он ему враг? И мать над Яшкой дрожит, кормит самым вкусненьким: что он ни попросит — пожалуйста! Вроде бы не жизнь — малина. А на поверку — мученье.
Антошка был согласен с Марфушей: конечно, жизнь у Яшки не из сладких. Но и в наше время Павлики Морозовы должны быть, думал он. Как же, к примеру, быть, если отец не кулак, а расхититель народного добра или отъявленный тунеядец? Разве сын или дочь должны равнодушно смотреть на такого родителя и считать это делом обычным? Не зря в школе говорят: революция продолжается.
— Знаешь, Марфуша, я раньше думал, что революция — это взрывы бомб, ружейные выстрелы, погони. А вот поговорил с Хромым Комендантом и понял, что революция каждый день происходит. Она в том, что мы делаем и как думаем… Конечно, мы не замечаем такую революцию, — сказал Антошка.
Уже вечерело. Солнце нижним краешком зацепилось за березы на Маяковой горе, из тальника поднялось в воздух ненасытное племя комаров, мошек и другой кровососущей твари. Ребята нарвали по пучку травы и стали сбивать с себя насекомых.
Около бетонорастворного узла стоял самосвал. С верхотуры по ступенькам спускался мужчина. Антошка сразу узнал Яшкиного отца. Не замечая ребят, он подошел к водителю и сказал:
— Я же говорил, что нет такого человека, который устоит перед дармовыми денежками. Так и есть. Подгоняй свой драндулет, грузи бетон и гони в Нахаловку. Бригада уже на месте.
— И во сколько обошлось?
— Арифметикой в бригаде занимаюсь я. В накладе не оставлю.
И хотя ничего конкретного не было сказано Лориным, ребята поняли: только что здесь, на бетонорастворном узле, произошел нечестный торг. Скорее всего, за бетон, которого на стройке не хватает, из-за чего люди лишаются заработков, было заплачено, и бетон «уплыл» на сторону.
— Марфуша, — сказал Антошка. — У меня в семье тоже, по-моему, неладно.
Девочка взяла Антошкину руку и крепко сжала.
— Я все понимаю, — вздохнула она. — Мне мама кое-что говорила.
Яшка присел на ступеньку крыльца. Все перемешалось у него в голове. Хотелось Яшке уехать из поселка куда глаза глядят, но он хорошо понимал, что его снимут с поезда на первой же станции. В тайге одному тоже долго не прожить. Ясно одно — человек должен быть среди людей. У него единственный выход — держаться за своих друзей: Глеба Коржецкого, Савелия Ивановича и бабушку Машу, Марфушу с Антошкой. Уж они-то всегда придут на помощь в трудную минуту, хотя и терпят из-за него неприятности.
…Яшка не замечал выходящих с совещания людей. Последние дни он чувствовал себя плохо, то его знобило, то бросало в жар. Но он скрывал это свое состояние.
Мальчик вздрогнул, когда почувствовал, как по его щеке кто-то провел ладонью. Перед Яшкой стоял отец. Он заискивающе смотрел на сына.
— Может, домой вернешься, сынок? Не бездомный оборвыш, поди.
Яшка откачнулся, и рука отца повисла в воздухе.
— Ничего я пока не знаю. Оставь меня, папа.
По крыльцу простучал костыль Хромого Коменданта. Савелий Иванович увидел Яшку и обрадовался:
— Не удрал, значит. Молодец — есть характер. А теперь ко мне — чай с малиновым вареньем пить. На тебе, парень, и лица не видно. И ты, комсорг, подъезжай на своей колымаге к нам, — сказал старик стоящему рядом Коржецкому.
Лорин нерешительно потоптался, но его будто не замечали, будто его вообще здесь не было.
— Ну, так я пошел, — сказал он так, никому.
Яшка лежал, укутанный стеженым одеялом, в мягкой постели, Мария Федоровна поила его с ложечки горячим чаем. От мамы Яшка обычно такой ласки не видел. Она ограничивалась тем, что накладывала в тарелки сына лучшие кусочки и одевала во все модное, что появлялось в магазинах.
— Пей, голубчик. Пропотеешь — и будто крылышки вырастут, — говорила бабушка Маша.
