Оглянись! Сборник повестей - Алмазов Борис Александрович (мир книг txt) 📗
— Да? — спросил художник странным голосом. — Смотри ты…
Они молча стояли на крыльце. Луна оторвалась от верхушек деревьев, побледнела и уменьшилась, и всё небо усыпалось звёздами. Словно землю накрыли большим чёрным куполом. Но купол этот был старый, весь в дырках, и сквозь эти дырки пробивался свет, который был там, ещё выше…
Странный звук заставил их обернуться. В том крыле избы, где были хозяйственные помещения, тихо скрипнув, растворились ворота. Из них вышел Антипа Пророков. Художник и мальчишка сразу узнали его по сутулой спине, густой окладистой бороде и ружью за плечами.
Старик вывел из подклети коня. Конь в свете луны казался серебряным. Даже сейчас, в темноте, было видно, какой он старый.
Конь стоял, понуро опустив голову, пока старый егерь затворял ворота подклети, покорно шёл за ним через двор и только на улице вдруг остановился и, обернувшись к избе деда Клавы, тяжело вздохнул.
— Вот так-то, Орлик милый, — услышали они голос егеря. — Ничего не поделаешь! Пошли…
Конь покорно зашлёпал старческими разбитыми копытами, и скоро звук их совсем затих в темноте.
«Куда это они?» — хотел спросить Лёшка, но оглянулся на сад и замер. Странный свет мерцал между деревьями. Огромная луна светила сквозь цветущие ветки.
А ветки сверкали миллионами росинок. Соловей свистел так, словно хотел весь изойти на трели без остатка. Звуки наполняли сад, и казалось — каждая нота превращается в росинку, ловит лунный свет и дрожит на тёмных листьях.
Пахучий, сырой и свежий запах шёл от некошеной травы, от прелой прошлогодней листвы, от цветов яблонь.
И вдруг росинка, которая светила ярче других, сорвалась и поплыла в воздухе, за ней другая, третья…
«Светлячки!» — догадался мальчишка. Он никогда в жизни не видел светлячков и, пожалуй, даже не очень верил, что они существуют, и вдруг — на тебе! — целый сад наполнен их сиянием.
Осторожно, боясь дышать, Кусков снял с ветки маленькое насекомое, и светлячок продолжал светить у него на кончике пальца. Голубоватый дрожащий свет лился с Лёшкиной руки, точно это была волшебная свеча.
Прикрыв светлячка ладонью, Лёшка подошёл к Вадиму:
— Смотрите! Настоящий…
— Да! — ответил в сумраке шёпотом художник. — С ума сойти, я ведь никогда их не видел! Никогда.
— Я тоже! — быстро сказал Кусков. Он посадил светлячка на перила, и светящаяся точка поползла по чёрному старому дереву. Вадим вдруг обнял Лёшку за плечо. И Кусков, который всегда был принципиально против всяких телячьих нежностей, замер, боясь, что он уберёт руку!
— Ты счастливый! — сказал Вадим. — Вон какая ночь! Запомни её. Красоты в жизни немного…
Он помолчал.
— Не всякий её поймёт. — И добавил: — Да и не каждому она нужна.
— Мы с вами понимаем! Да? — торопливо сказал Лёшка.
Художник усмехнулся, достал из нагрудного кармана сигарету, закурил.
— Иди спать, — сказал он. — Поздно уже.
Глава двенадцатая
Резные наличники
Лёшка бежит, бежит, спотыкается, падает… А сзади наезжает на него танк. Грохочут страшные гусеницы, ревёт мотор, содрогается земля… И горит, горит всё вокруг. Вот и окоп. Лёшка видит, как из него поднимается во весь рост Антипа Пророков и танк вдруг останавливается. Из открытого люка высовывается Вадим… Лицо у него бледное, расстроенное.
«Что это?» — говорит он.
«Что это?» — кричит Лёшка. И просыпается. Действительно, всё грохочет за стенами сарая.
— Что это? — кричит Кусков и высовывается из чердачного окна. Под сараем стоят пять бульдозеров и прогревают моторы. Из дверей избы выносят вещи — самовары, подушки. Дед Клавдий суетливо запихивает в кузов грузовика, где уже стоит его «мичуринский», сборный из разных деталей, станок, ящики с инструментом.
— Да не суетись ты! — кричит ему рослый мужик, на которого очень похожа Катя. Наверное, её отец.
Кусков скатился по лестнице с чердака. И увидел большую толпу на улице перед домом. Из других двух домов тоже выносили мебель, поднимали её на высокие зелёные грузовики.
Толпа ребятишек гуськом выходила из дома напротив, у каждого в руках что-нибудь было, самый маленький нёс, как вазу, ночной горшок.
— Быстро! Быстро! — командовала ими Катя.
— Что это? — спросил её испуганный Кусков. — Война?
— Какая война! — сказал неизвестно откуда появившийся Вадим.
— Переезжаем, — объяснила Катя. — Переселяемся в новый посёлок.
— В больсуссем доме будем зыть! — подсказал малыш, который нёс горшок.
— Там кино! Там школа! — галдели ребятишки.
— Вода не в колодце, а в крантике… Отвернул, раз — и почечёт…
— Не «почечёт», а «потечёт», — машинально поправила Катя. — Давайте в машину все!
— Да, — сказал мальчишка лет десяти, — а как же костёр? Я хочу смотреть!
— Да что там смотреть-то? Там смотреть не на что!
— Да… — заныл мальчишка.
— Пусть остаётся! — сказал Вадим. — Я за ним послежу.
— Вам работать нужно! — ответила Катя. — Деду Клаве укладываться помогать…
— Ну я присмотрю! — выпалил Лёшка. — Пусть остаётся!
— Чтобы с последней машиной приехал! — крикнула Катя, метнув юбчонкой через борт машины. — Чтоб приехал…
— Давайте на митинг! — кричали из толпы.
Вадим, Лёшка и Катин брат стали со всеми вместе.
— Внимание, товарищи! Внимание! — кричал высокий мужчина, и солнышко весёлыми зайчиками плясало на медалях, которые как чешуя покрывали его грудь. Он стоял за столом, покрытым красной материей, и стучал карандашом о графин. — Предлагаю митинг считать открытым!
Все стали хлопать в ладоши.
— Слово предоставляется директору нашего совхоза…
— Дорогие односельчане! — закричал директор с худым коричневым лицом и голубыми, как у деда Клавы, глазами. — Хватит нам жить по медвежьим углам! Сегодня мы сносим деревню, вернее, то, что от неё осталось, и переселяемся в наш новый, благоустроенный посёлок! Хватит нашим старикам жить в одиночестве! Хватит ребятишкам за восемь километров ездить в школу! Всё теперь будет по-новому! Дорого стали нам эти дома, — кричал директор, — но наша Родина ничего не жалеет для трудового человека. Дома, товарищи, настоящие, городские… В каждой квартире — ванна, газ!
— Да ну её, ванну, грязь размазывать, — сказали из толпы, — в ванне не попаришься…
— А для любителей строим баню — сауну. И кафе…
Он ещё долго говорил, какие в новых домах будут удобства. И приусадебные участки, и детский сад… И сарайчики, а для деда Клавы в подвале дома, где он будет жить, оборудована мастерская… И вообще, дед становится мастером народного промысла и у него будут ученики…
— А кто будет землю пахать? — сказал какой-то мужик в зелёной шляпе.
— То есть? — не понял директор.
— Да у вас всё кафе да ванны… А кто будет землю пахать? Сколь в ваших домах этажей?
— Пять.
— От земли высоко! Станут эти вот детишки заботу об ней иметь?..
Тут все загалдели, стали между собой ругаться, спорить…
— Робята! Робята! — закричал дед Клава. — Дайте я скажу! Дайте мне…
Он вышел к столу, снял шапку.
— Со слезами прощаюся я с этим местом! — закричал он и поклонился своему дому. — Здесь мы жили, здесь войну страдали, здесь помирать собирались, да вот не пришлось… Не в моих силах жить здесь одному! — крикнул он. — Нас ведь тут осталось две семьи. А деревня наша на полях как бельмо и простору тракторам не даёт! По преклонности возраста жить одни мы здесь не можем… Но деревню мне жалко! Ох как жалко…
Он вытер глаза шапкой.
— Но я прогресс понимаю… Эх! — закричал он. — Чего там — ломай!
Мелькнул красный флажок. Бульдозеры взревели, натянулись тросы, которыми были оплетены избы. Машины дёрнули.
Изба деда Клавдия застонала, заскрипела. Покосилась и поехала в сторону драночная крыша, вся позеленевшая от молодого мха.
— Стой! — вдруг закричал дед Клавдий. — Стой!
Он сунулся прямо под гусеницы бульдозера.
