Личное счастье - Воронкова Любовь Федоровна (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗
Кто-то неожиданно постучал в дверь.
– Не заперто! – крикнул Яшка.
Дверь открылась, и в комнату вошла Зина Стрешнева. Яшка растерялся, глаза у него забегали. Чего это она пришла? Знает, что мать с отцом на работе…
Зина лишь два дня тому назад вернулась от Изюмки. Печальные дни в затененной комнате изолятора, тяжелые ночи, полные тоски и страха, у постели задыхающейся сестренки. Отчаяние и бессилие помочь. В эти дни Зина не видела ничего вокруг. Было только одно – душный зной длинных, однообразных, полных тоски часов и ночной страх за эту маленькую жизнь, которая могла угаснуть.
Нет, она не могла угаснуть. Зина эту мысль гнала с отчаянием и ожесточением. Если бы жива была мама, разве дала бы она умереть Изюмке? Нет, никогда не дала бы. И Зина не даст! Нет, не даст!
Когда одолевала усталость и голова валилась с плеч, Полина Аркадьевна тихо обнимала Зину за плечи и отводила на постель.
– Поспи, я посижу. Я не отойду от Изюмки. Я не засну около нее, не бойся.
Изюмка бредила, звала Зину, глядя ей в лицо, и не узнавала. Еле справляясь с рыданиями, Зина с ужасом прислушивалась, как что-то хрипит и клокочет в маленьком горле и дыхание со свистом прорывается сквозь этот хрип, как ее бедная младшая сестренка изо всех сил борется за свою жизнь…
Все эти дни и мучительные ночи были до конца, до последней минуты заполнены страхом и борьбой с болезнью. Глаза видели только раскрасневшееся от высокой температуры Изюмкино лицо, уши слышали только ее затрудненное дыхание. И больше ничего. Может, и в эти дни цвели желтые бубенчики на луговинах и жужжали пчелы в липовых цветах, может, люди пели песни и купались в реке, а ночью светила луна и искрились звезды – Зина не знала.
Каждый вечер после работы появлялся отец. Его потемневшее лицо с запавшими черными глазами, его неуклюжие попытки помочь, его тревожные расспросы и разговоры с врачом – все это еще больше мучило Зину. Она изо всех сил старалась успокоить отца:
– Ну что ты? Обыкновенная детская болезнь. – Она повторяла то, что ей самой, утешая, говорил врач. – Все дети болеют ангиной, но ведь никто не умирает же. Только нужен внимательный уход, вот и все. Что ж ты, папка, думаешь, что я без тебя не сумею? Вот еще. Не беспокойся. Здесь и врач все время, и Полина Аркадьевна, и я. Чего ты? Вот еще, испугался! Поезжай, ведь тебе завтра на работу!
У Зины были союзники. Врач объяснял отцу, что его присутствие здесь никому не нужно, болезнь тяжелая, но катастрофой не грозит. Полина Аркадьевна журила его и тоже успокаивала как могла. И бедный отец наконец уходил, ссутулив свои широкие плечи. Зина каждый раз стояла у ворот и глядела, как он уходит. Эта понурившаяся голова, эта неуверенная походка охваченного горем, растерявшегося человека… Зина плакала, глядя ему вслед. Бедный, ведь он не забыл, как словно из рук ушла в могилу их мать. Он никогда не забывает этого. Он не прощает и не простит себе ее смерти. Как же не дрожать и не трепетать ему теперь, когда может вот так же уйти ребенок? Пет, нет, Зина не даст уйти ребенку, нет, не даст!
Однажды, подкошенная усталостью, Зина очень крепко уснула в белой прохладной комнатке Полины Аркадьевны. И тотчас, лишь закрыла глаза, оказалась среди своих друзей. Они жгли костер, Фатьма подкладывала сухие ветки, высоко плясал оранжевый, с лиловыми язычками огонь. И сквозь высокое пламя Зина видела смутные лица Андрюшки, Васи Горшкова, Симы. И дальше всех сидел Артемий. Ребята разговаривали о чем-то, а Артемий сидел и молчал.
«Что же вы ничего не говорите мне? – хотелось крикнуть Зине. – Разве вы не видите, что я уже с вами?»
Но она пыталась крикнуть, а получался только шепот, и ребята ее не слышали, пламя костра мешало, оно слепило, и лицу было горячо. Зина удержала руку Фатьмы:
«Не надо больше сучьев, очень большое пламя, жарко…»
И открыла глаза. Ее разбудило солнце, проникшее из-за шторы. Счастливое настроение сна еще владело ею, так было хорошо ей только что. Но лишь мысли вернулись к действительности, Зина вскочила со страшной тоской: Изюмка!
Кое-как, на ходу подбирая волосы, она бросилась в изолятор, сердце сжималось от предчувствия беды. Как она могла уйти и заснуть, как она могла оставить Изюмку? Ей казалось, что только ее присутствие держит маленькую сестру. Что, пока Зина около нее, Изюмка будет жива, что только Зина может защитить ее.
С широко раскрытыми глазами, с перехватившимся дыханием она открыла дверь.
– Входи, входи, Зина! – вдруг встретил ее веселый голос Полины Аркадьевны. – А мы тебя ждем!
Изюмка, увидев Зину, попробовала приподняться, но Полина Аркадьевна удержала ее. Изюмка улыбнулась:
– Зина приехала! А папка с Антоном?
У Зины слезы подступили к глазам:
– Это кончилось? Все?
– Все, все, – успокоила ее Полина Аркадьевна. – Теперь только поправляться. Ну уж тут мы не замедлим. Как думаешь, Катя?
– Не замедлим, – повторила Изюмка.
Зина заплакала и засмеялась. И в это утро она снова увидела, что желтые бубенчики цветут на лужайках, и что в липовых цветах жужжат пчелы, и дети поют, отправляясь купаться на реку…
И вот теперь, вернувшись, она сразу направилась к Яшке. Уж если она справилась с такой страшной бедой, отстояла Изюмку, – неужели тут не справится?
– С кем это ты играешь? – спросила Зина, кивнув на карты.
Почувствовав насмешку, Яшка смешал карты и надменно поднял свой широкий, похожий на маленький шалаш нос.
– А тебе чего?
Зина огляделась:
– Эх, ты! Лето, солнце на улице. А ты сидишь тут, в карты сам с собой играешь. Хоть бы в комнате прибрался, всё матери поменьше работы.
– А чего тут прибираться-то?
– Как – чего? Подмел бы. Половики вытряс бы.
– А что я бабьи дела буду делать?
– Подумаешь, мужчина какой! Просто скажи, что лень, вот и все.
– И сеанс окончен, – нечаянно для себя закончил Яшка.
– Тебе бы только сеанс! Вон хоть бы уши вымыл!
Яшка насупился:
– Ну и ладно. Тебе-то что?
Зина рассердилась:
– Конечно, никому до тебя дела нет! Учительница сколько раз приходила, время теряла с тобой да себе нервы дергала. Ребята приходили, уговаривали, нянчились. Подумаешь, цаца какая здесь сидит!
Яшка рассердился тоже:
– Ну и цаца! Ну и сижу! А тебе-то что? Я, что ли, к тебе пришел? Пришла да еще кричит здесь. Испугался!
Зина поняла, что она сейчас все испортит. Зина так редко теряла самообладание, она была добра и ласкова. Но Яшка Клеткин одним своим видом постоянно выводил ее из себя. Однако, уж если пришла, так надо держаться как следует. Ведь ей так трудно было заставить себя прийти сюда.
– Да, ты прав, – сказала она. – Пришла да и кричу.
Чтобы справиться со своим раздражением, Зина принялась мыть чайную посуду, с утра оставленную на столе.
– Принеси полотенце.
– А я знаю, где оно?
Зина вышла в кухню, нашла полотенце, вытерла чашки и убрала в шкаф.
– Ступай тряси половики, я пол вымету.
– Очень надо.
– Ты, оказывается, лентяй. А я хотела тебя к нам позвать. Но раз лентяй…
– А куда позвать-то?
– Вытрясешь половики, тогда скажу. Ну, собирай!
Яшке не хотелось вытрясать половики. Ну их совсем, пыли от них – не продохнешь! Но он все-таки нехотя встал со стула. Как интересно получается: только что он мечтал о том, чтобы его позвали в лагерь, – и вот, зовут! А зачем? Ну ладно уж, вытрясет, ему не трудно.
Яшка, не теряя своей надменности, принялся собирать половики. Он небрежно сдвигал их ногами, не желая нагнуться. И больше всего боялся, как бы Зина не заметила, что он очень рад ее приходу и что ему очень хочется узнать, зачем она его зовет в лагерь.
Когда он принес со двора вытрясенные половики, Зина уже домела комнату.
– Стели.
Но Яшка терпеть не мог стелить половики. Он бросил их на пол и, насвистывая «Трех поросят», отошел к окну.
– Ну что ж ты, Клеткин? – Зина не могла назвать его Яшей, а Яшкой не хотела. – Давай закончим дела, а тогда уж будем разговаривать.
