Привет! Это я... (илл. Грёнтведт) - Грёнтведт Нина Элизабет (читать книги .TXT) 📗
И вот прошло два года. Я снова сижу на диване у Бабушки, где, как и раньше, сидят и гогочут Халвард и Даг, и Бабушка снова просит принести из подвала коробку с пирожными. Я ударяюсь в слёзы, они просто ручьём текут! (Представляете — сижу и при всех рыдаю!) И вдруг чувствую руку Эрленд — сестра стоит рядом со мной и гладит меня по щеке. Значит, я не совсем одна-одинёшенька, и сил у меня чуть-чуть прибавляется, и не так уж мне гадко и погано…
— Ну почему вы всё время надо мной издеваетесь? — кричу я братьям, выскакиваю из комнаты и бегу наверх, в спальню.
— Эй, вы! Прекратите обижать мою сестру! — слышу я грозный окрик Эрленд. — Попробуйте поиздеваться над такими же здоровенными, как вы сами!
Больше я не слышу ничего. Я свернулась в клубок под одеялом в Комнате красных подушек, лежу и плачу.
Через какое-то время кто-то входит.
— Э-э… Ода, ты послушай…
Я слышу, но не разбираю, кто говорит. «Идите отсюда!» — кричу из-под одеяла.
Полная тишина. Но вот кто-то садится на кровать, и я снова выкрикиваю своё «идите отсюда!». Но тут слышу голос Эрленд:
— Она моя сестра! Вот только троньте её — мало не покажется! Давайте, попробуйте наехать на меня, а не на неё!
Да, Эрленд сидит рядом и, шаря руками под одеялом, пытается меня обнять и командует необыкновенно строго:
— Ну, говорите!
И два мальчишеских голоса тянут одновременно:
— Ну-у, это… Ода… Мы просим прощения… Мы ничего такого не хотели… напугать там или ещё что… Мы же не хотели…
Это говорят Халвард и Даг. Эрленд гладит меня поверх одеяла. А сама-то я под ним!
Нет, нужно взять себя в руки. Не могу же я показать себя большей плаксой, чем моя собственная младшая сестра!
Я шмыгаю носом, вытираю слёзы и сопли рукавом джемпера и высовываюсь из-под одеяла.
Эрленд сидит с видом моего персонального телохранителя. Она очень грозная, и мне даже немного смешно. У кровати стоят Халвард и Даг — видок у них какой-то пришибленный. В дверях застряли Ханна и Мартин с близнецами. Глаза у близнецов вытаращены. Ханна и Мартин мне улыбаются. (Не ехидно, а по-хорошему.) Словом, вся публика на месте и наблюдает, как я хлюпаю под одеялом. Супер!
— Извини, — говорит ещё раз Халвард.
— Извини, — повторяет Даг.
— Да ладно, всё в порядке, — говорю я.
И на самом деле — всё в порядке! Я ещё раз сморкаюсь и улыбаюсь всем сразу.
Идиллия
Как здорово гостить у Бабушки! Даже в присутствии Халварда и Дага! Даг рассказал нам, что один раз он вообще обделался! А он уже взрослый был, ему было семнадцать лет! Чистая правда! Очень было смешно! Даг, по его словам, никому не рассказывал, даже Халварду, — уж очень по-дурацки он выглядел. Вот только теперь нам рассказал. (Халвард, конечно же, стал его дразнить, но не сильно.)
Дело было так. Даг с компанией отдыхал на юге, и там у него случился понос. Он объелся арбузами (очень вкусными) и «питой гирос» (это такой кебаб с большим количеством жареных помидоров). И, когда понадобилось, не успел добежать до гостиницы, до своего номера. Так что он оскандалился прямо перед гостиницей — на цветочной лужайке у входа!
Это, я вам скажу, пострашнее, чем то, что случилось со мной. К тому же Даг был намного старше меня. Так что я могу не переживать так уж сильно. (И вообще Халвард и Даг, когда думают головой, нормальные!)
Вечером вернулись мама с папой. Нам достались чипсы и газировка, и мы, старшие, играли в разные игры за Бабушкиным столом, все вместе: Ханна и Мартин, я, Халвард и Даг, мама и папа, дядя и тётя, и Бабушка. (Близнецам и Эрленд тоже разрешили пока не ложиться спать, и они захотели строить город из конструктора «Лего» в подвале на Другой половине.)
В этот же вечер, когда мы с Эрленд улеглись и она, как обычно, захрапела, я снова задумалась о Хелле. И о Стиане, чуть-чуть. Почему, собственно, я так к нему приставала и обижала? Я пыталась вспомнить, с чего всё началось, кто первый начал и почему, — но так и не вспомнила.
Стиан крикнул, что хотел бы, чтобы меня вообще на свете не было. Это последнее, что я от него слышала. А Хелле сказала, что я совсем изменилась. Неужели это правда, и я изменилась до того, что «лучше бы меня вообще на свете не было»? Меня теперь даже Анникен разлюбила! Зачем я ей сказала, что она не нравится Стиану? И почему меня задевает, что ей нравится Стиан?
Наверное, я злая…
Память о дедушке
Мама с папой и дядя с тётей вышли в море удить рыбу Они звали меня с собой, но я не захотела. Сижу одна в Горнице и перебираю кисти от ковра — громадный такой ковёр, от стены до стены.
— Ты тут одна посиживаешь?
Это Бабушка, стоит в дверном проёме.
— Ну да, — отвечаю я и продолжаю рассматривать свои пальцы на фоне ковра.
— Может, пойдёшь на улицу, с ребятами поиграешь?
Я их слышу — они все во дворе в прятки играют.
— Сейчас что-то не хочется, — отвечаю я. — Может, потом пойду.
Бабушка вытирает руки о передник и садится на диван.
— Поди-ка сюда, посиди со мной, — предлагает она. — Мы даже не поговорили толком, а ты ведь давно у нас не была.
— Как же, Бабушка! Я на Рождество приезжала! — говорю я и смотрю на неё.
— Это верно, но уже несколько недель прошло. За несколько недель, знаешь ли, много чего может случиться, — говорит Бабушка.
Я иду к дивану и сажусь рядом. Бабушка меня обнимает.
Я смотрю на её руку. Она такая скрюченная! Беру бабушкину руку в свои и немного оттягиваю кожу.
— Смотри, Бабушка, у тебя кожа так растянулась…
— Что верно, то верно, растянулась, — отвечает она и посмеивается.
— Прикольно, — говорю.
— А скажи-ка, детка, как тебе живётся?
— Хорошо, — говорю. Смотрю куда-то вниз, ковыряю ноготь.
Какое-то время мы вот так сидим и молчим…
Сидеть с Бабушкой хорошо. Она как-то так сидит, что хочется с ней поговорить. Я уверена, она не будет смеяться и не подумает, что я говорю глупости.
— Знаешь, Бабушка…
— Да, что такое?
— Ты ведь знаешь про Дедушку?
— Да, конечно, знаю, — говорит она и прижимает меня к себе. Прежде чем говорить дальше, мне нужно ещё подумать. Бабушка терпеливо ждёт. Времени у неё много.
Я глотаю и глотаю комок в горле, а он всё растёт, и никак его не проглотить совсем.
Я плачу. Но не оттого, что мне тошно или плохо.
Бабушка держит меня крепко и гладит по волосам. Я перестаю плакать, комок в горле уменьшается, и я снова могу разговаривать.
— Мне так грустно думать про Дедушку и про то, что я не пошла повидать его в доме престарелых, и всё такое, — говорю я. — И мне очень, очень жалко, что я не узнала его как следует, когда он был жив, и я, когда к вам приезжала, только и делала, что играла с ребятами, и всё. А теперь уже поздно, и всё такое.
— Да что ты, детка? Ты и вправду об этом думаешь? — спрашивает Бабушка. Я опять проглатываю комок и тихо говорю:
