Свидание с морем - Кирносов Алексей Алексеевич (читаем бесплатно книги полностью .TXT) 📗
— Да, скорей бы уж вырасти, — вздохнул Игорь. — Слушай, мне в декабре двенадцать исполняется. Может, по такому случаю родители отпустят?..
Во втором отделении сели рядом.
На сцене сверкал инструментами эстрадный оркестр. Вышел Валерий Иванович, высокий и стройный, в распахнутой на загорелой шее белой рубашке, улыбающийся весёлой и доброй улыбкой. Раскланялся на аплодисменты, чуть подождал и остановил аплодисменты безоговорочным движением руки.
Взял у гитариста усыпанную блёстками гитару и подошёл к микрофону. Дал знак оркестру.
И запел свою любимую песню «Гуси-лебеди».
Игорь слушал, и в некоторых местах, от переполнения чувством, сжимал Дунину колено. В куплете, где поётся про непричаленную лодку, он очень сильно сжал Дунину колено, представив себе воочию эту непричаленную, плывущую по воле течения лодку... Колено оказалось какое-то не такое, не острое и не шершавое.
Игорь скосил глаза влево и увидел, что сжимает колено Ларисе.
— Прости, пожалуйста, — сказал он.
— Ничего, — шепнула она. — Я сама увлекающаяся натура.
— Где Дунин?
— Ушёл.
Всё отделение они просидели не разговаривая, потому что как можно разговаривать, слушая Валерия Ивановича Ковалёва. Порой Игорь испытывал укор совести от того, что он весь в песне Валерия Ивановича и не обращает внимания даже на Ларису, но тут же опять забывался. Он любил Валерия Ивановича, красивого человека, который поёт лучше всех в мире.
Концерт закончился поздно.
Сразу же прозвучал по лагерной трансляции сигнал «отбой». Пионеры ушли, подгоняемые вожатыми, а Игорь и Лариса остались. Постепенно утихли возгласы, топот ног, шум. По опустевшей площади Космонавтов прошли Марина Алексеевна и дежурный по лагерю. Они заглянули в зал Зелёного театра. Марина Алексеевна скользнула взглядом по одинокой паре на скамье, не заметила её и ушла с дежурным.
— Не сделала замечания, — отметил Игорь. Разговор не складывался. Переговаривались о том о сём. О том, что завтра с утра надо будет сдать тёте Шуре постель и форму, что местные и те, кому на киевский поезд, уедут на автобусе после обеда, а ленинградцы и москвичи поедут утром послезавтра к ленинградскому десятичасовому. Вспоминали праздник Нептуна, а день рождения Дунина не вспоминали. Говорили, как относили в кабинет русалку, а про танцовщицу не говорили. Лариса пожаловалась, что устала от лагеря и соскучилась по дому, по маме и по папе, которого всё равно сейчас дома нет, он плавает в океане механиком на рыболовном судне. Две смены в лагере — это ужасно много, становится как-то привычно и однообразно, ей предлагают остаться и на третью смену, но она отказалась наотрез. Купаться и загорать можно и неподалёку от дома, на пляже в Камышовой бухте, а исполнять все эти детские распорядки почти в тринадцать лет как-то даже и скучно...
Свет фонаря падал издали на её сердитое лицо. Но сердитая Лариса тоже была красивая, и он, пропуская половину слов мимо ушей, любовался лицом Ларисы и удивлялся, почему это такой замечательной девочке, которая гордость лагеря, приятно сидеть с обыкновенным, вовсе незаметным мальчишкой, которому даже грамоты не дали. В чём секрет его баснословной удачи?..
— Напиши мне письмо, — сказала Лариса.
— Дай адрес.
— Вот. — Она подала ему сложенную маленькую бумажку.
— Ты специально для меня приготовила? — Он положил адрес в карман.
— Нет, ношу с собой на случай неожиданного знакомства.
— Прости, я глупо спросил, — сказал Игорь. — Я хотел спросить: ты мне ответишь на письмо?
— Конечно. Сразу. Я буду очень скучать по тебе. Просто ужас, я никогда ни в кого так не влюблялась. Кажется, что я без тебя не выживу, возьму и умру.
— А не «так» влюблялась? — спросил он, и сердце в груди замерло.
— Зачем тебе знать?.. Ну, влюблялась. Девочки раньше начинают влюбляться, чем мальчишки.
— Нет, я ничего, — сказал он. — Какое мне дело.
— Это всё были такие пустяки, если по сравнению... Ты очень необыкновенный. С первого взгляда, как удар молнии. Смотрю, стоит мальчишка и ничего не боится. Я наблюдательная, я видела, как Дунин развернулся на одной пятке и бросился за деревья. А ты спокойно стоишь. Марина Алексеевна нападает, ты спокойно отвечаешь, уверенный такой, крепкий. Она говорит: «Выгоню». Ты согласен: «Раз так полагается, тогда выгоняйте». Мамочки, а когда ты сел рядом и прикоснулся к моей руке, у меня мурашки по коже побежали. Ты, наверное, сам не понимаешь, как ты на меня посмотрел тогда: всю охватил глазами.
— Ты мне очень понравилась, — сказал Игорь.
— И я почувствовала, как я тебе понравилась, и так обрадовалась, не рассказать. Ты посмотрел — и всё, никаких разговоров, никаких намёков, никаких ухаживаний. Держишь себя в руках. Мне так хотелось, чтобы ты хоть один вопрос задал, хоть как-то выдал своё чувство, а ты молчишь. Это меня совсем с ума свело. Я сумасшедше обрадовалась, что ты мне хоть на ногу наступил, когда вылезал из машины. И руку подал, чтобы мне помочь вылезти... Если бы не эта суматоха с моим прибытием, я, честное слово, пошла бы за тобой. Ты настоящий. Только такого и можно любить.
— Спасибо, — сказал он, не в состоянии поверить всем этим хорошим словам, но и не высказывая неуместных сомнений. — Я сидел на концерте и думал, почему ты со мной, с таким обыкновенным и ничем не выдающимся, и потом думал.
— Терпеть не могу выдающихся.
— А сама разве не выдающаяся?
— И себя иногда терпеть не могу. Именно за то, что хочу быть выдающейся и знаменитой, чтобы все видели, какая я красивая и талантливая. И танцую не для себя, а чтобы другим понравиться. Ужасно противно, и ничего не могу с собой поделать. А эта грамота? Из-за чего сыр-бор, из-за какой-то бумажки? Представь, если бы Света была на моём месте. Сказала бы: «Дарю вам эту грамоту, Марина Алексеевна, вешайте её на стенку, кладите на стол под стекло, постройте для неё отдельный павильон или носите на шее, а я и без грамоты знаю, кто я такая и сколько стою». Света в тысячу раз лучше меня, ты бы знал, как она музыку чувствует! И ни в какие знаменитости не лезет. Она умеет ценить хорошее в других и радуется, когда видит хорошее, а у меня я на первом месте...
— Перестань на себя наговаривать, — остановил её Игорь. — Если бы ты была такая, тебе эти слова и в голову не пришли бы. Недостатков у каждого хватает, у твоей Светы тоже.
— Какие это у Светы недостатки?
— Я не знаю, но сильно кажется, что имеются. Вот соберёмся в следующий раз, устроим беседу-диспут «Расскажи мне обо мне» и всё выясним, — грустно пошутил Игорь.
— Что ты глупости говоришь, никогда мы больше не соберёмся, — вспыхнула Лариса и быстро утёрла глаза платочком.
— Соберёмся, — сказал Игорь.
— Как, когда, где? — простонала Лариса. Он ответил:
— Помнишь, ты сидела в море на камне и хотела, чтобы я приплыл. Я плыл, плыл, думал уже повернуть обратно, лёг на спину, посмотрел на звёзды, и пришла мысль: «Нет, надо доплыть до камней». И поплыл дальше. Потому что ты хотела. Это очень важно, чтобы кто-то хотел. Давай будем очень хотеть встретиться.
— Хорошо, я буду очень хотеть, — сказала она серьёзно. — Но и ты хоти, не забывай. Будешь?
— Думаешь, мне не кажется, что я без тебя умру? Тоже кажется. Но это только кажется. Никуда мы не умрём, всё будет хорошо.
Он проводил девочку до её отряда и пошёл дальше, в свой седьмой.
На веранде сидел Андрей Геннадиевич, он писал «Дневник вожатого», который завтра надо сдавать Вероне Карловне. Искоса взглянув невидящими глазами на Игоря, Андрей Геннадиевич молча углубился в своё писание. Игорь прошёл в спальню и сел на койку. Очень хотелось сразу лечь и спать, даже не помыв ноги. Но надо было идти похищать грамоту. Идти похищать грамоту не хотелось. Но хочешь или не хочешь, а когда надо, это не имеет значения. Надо. Он обещал и поклялся самому себе, что Лариса уедет домой с грамотой.
Преодолевая усталость, он достал нарисованную грамоту из-под газетки в тумбочке, вынул из матраса ключ и пошёл. Не через окно, а нормально, дверью. Андрей Геннадиевич снова скользнул по нему взглядом выпученных, замученных обязанностями глаз и снова ничего не сказал.
