Место на земле - Теймур Мухаммед (книги полностью бесплатно .txt) 📗

С первого же дня своего появления в классе через пять минут после начала урока этот мальчик постоянно просил у меня разрешения выйти. Он поднимал руку и говорил скрипучим голосом:

— Господин учитель! Господин учитель, разрешите выйти на минутку!

Я разрешал. Но, вернувшись в класс, он через несколько минут снова поднимал руку и просил разрешения выйти. Я удивлялся этим слишком частым просьбам, но склонен был допустить, что он болен, и продолжал вести урок.

Однажды, окинув взглядом класс, я вдруг увидел, что он, сидя около окна, целится из рогатки в сторону дерева, которое росло возле школы. Я был поражен и громко крикнул:

— Встань сейчас же! Эй ты, там, на последней парте!

Вздрогнув, мальчик вскочил и в замешательстве пытался спрятать рогатку в складках своей одежды. На его лице появилось выражение странной плаксивости. Он умоляюще произнес:

— Ей-богу, это не я, господин учитель!

В гневе я закричал:

— Как тебя зовут?

— Заки.

— Какой Заки?

— Ей-богу, это не я, господин учитель!

— Какой Заки, я тебя спрашиваю?

— Заки — сын Мухаммеда.

— Мухаммеда? Какого Мухаммеда?

— Ну, Мухаммеда, господин учитель.

— Какого Мухаммеда, я тебя спрашиваю?

— Мухаммеда аль-Бед.

— Бед?..

— Ей-богу, это не я, господин учитель! Это моего деда звали Бед!

В этот момент весь класс разразился громким смехом. Я закричал на ребят, требуя тишины, и направился к мальчику, чтобы отобрать у него рогатку. Он положил рогатку в парту, а сам сел сверху, чтобы я не смог открыть ее. Мое терпение лопнуло, и, оттолкнув его от парты, я открыл ее. В парте я нашел рогатку и… несколько убитых воробьев, ровно столько, сколько раз этот негодяй просился выйти. Я отчитывал мальчишку в течение всего часа, но он не проронил ни одной слезинки, хотя с лица не сходило выражение глупой плаксивости. Он все время бормотал:

— Ей-богу, это не я, господин учитель… Это моего деда звали Бед!

На следующий день он не пришел в школу.

Директор вызвал меня в свой кабинет и сообщил, что староста деревни очень разгневан на меня, что начальник деревенской полиции хочет отомстить мне, а брат начальника — отец этого мальчика жаждет поскорее меня увидеть, чтобы всадить в мою грудь пулю из своего ружья…

Вечером поезд увозил меня в город. Из окна вагона я бросил прощальный взгляд на школу, видневшуюся на краю деревни. Это был последний день моей педагогической деятельности.

СААД ХАМИД

Муки творчества

Проснувшись рано утром, я задал себе вопрос: удастся ли мне хоть сегодня написать новый рассказ? За последние две недели я ничего не написал, и от бесплодных умственных усилий нервы мои совершенно расстроились.

Я жил на окраине Каира, на улице Хазиндар, в третьесортной гостинице с претенциозным названием «Счастье». Первые лучи солнца уже проникли через щели ставней в мой номер и причудливо освещали ветхую мебель, похожую на обломки разбитого корабля, выброшенные волной на берег. Взор мой упал на тощую и старую диванную подушку, на которую были навалены книги, газеты и клочки исписанных бумаг, и я понял, какое место я занимаю на социальной лестнице: я должен писать новеллы, чтобы не умереть с голоду. Но, увы, когда я садился писать голодный, из-под моего пера обычно выходили худосочные рассказы, почти всегда отвергавшиеся редакторами.

Разделавшись с одним рассказом, я всегда тут же садился за другой. Иногда мне везло, и за удачный рассказ я получал три и даже пять египетских фунтов.

В тот день, выйдя, как обычно, из дому рано утром, я стал бесцельно бродить по улицам. И вдруг мне пришел на ум занимательный сюжет нового рассказа. Я тотчас поспешил в гостиницу, сел за стол, взял ручку, чтобы записать сюжет, пока я его не забыл. Но дома не оказалось ни клочка бумаги.

Неужели из-за этой пустячной причины я не запишу свои мысли и упущу миг вдохновения? Сколько светлых надежд уже связано у меня с этим рассказом!

Проклиная бумажных фабрикантов всего мира, я снова поспешил на улицу, за бумагой. Но только что я вышел в коридор, мои глаза встретились с глазами хозяина гостиницы. Он посмотрел на меня долгим, пронизывающим взглядом. Этот настойчивый взгляд всегда обжигал меня, как удар хлыста по голому телу. «Давно пора платить за номер!» — говорил мне этот взгляд. Но чем?!

О боже! Почему я вынужден вечно думать о том, как заработать на кусок хлеба! Как жестоко обошлась со мною судьба! Ведь, несмотря на цветущую пору молодости, я почти забыл, что такое любовь и счастье. О судьба! Зачем ты вечно гонишь меня? Зачем ты преследуешь именно меня, а не кого-нибудь другого… ну, хоть какого-нибудь жителя Александрии или Заказика… Нет, только не Заказик! Привет тебе, о город, который однажды подарил мне кратковременное счастье любви, чистой и нежной любви девушки-красавицы…

Но вот я добыл бумагу, собрался с мыслями и начал писать. Нужные слова легко и стройно ложились на бумагу, ум и воображение работали с быстротой молнии. Я писал так, будто кто-то подгонял меня, мысль работала четко. Я заполнял лист за листом, и вот наконец рассказ готов. Я чуть не пустился в пляс от радостного волнения.

Я перечитал написанное: да, вот это новелла! Редкостное художественное произведение, лучшее из всего, что я сделал до сих пор! Блестящая новелла, под стать самому Чехову! С этим рассказом я стану в ряд с нашими лучшими новеллистами. И уже не три, не пять, а семь фунтов, думаю, дадут мне за него в редакции. Да, с таким рассказом нельзя продешевить!

Переписав начисто новеллу, я отнес ее в редакцию.

А что дальше? Надо ждать ответа.

Я вышел на улицу, машинально ощупывая свои карманы. У меня оказалась всего одна серебряная монета в полреала, сиротливо забившаяся в угол пиджачного кармана. Эти деньги надо сберечь на обед. Самое дешевое блюдо — бутерброды с фасолью. Они весьма полезны для желудка, содержат немало витаминов. К тому же харчевня, где подают бутерброды с фасолью, находится как раз у ворот моей гостиницы, и хозяин харчевни — человек покладистый, знает меня и не раз доверял мне в долг.

Прошла неделя. Лучше не спрашивайте, как я ее провел!

Однажды утром я проснулся от сильного стука в дверь. Хозяин гостиницы пришел требовать платы и угрожал, что выгонит меня на улицу, если я не уплачу сегодня же. Укоры хозяина терзали мою душу, но что я мог сказать ему? Что я не вор? Что я беден, но честен? Я хотел прервать его, но не посмел: он выгнал бы меня или, что еще хуже, передал бы меня полиции.

Хозяин ругался и грозил, а я молчал и думал. Я вспомнил поговорку: «Если слово серебро, то молчание золото». Или вот еще одна хорошая поговорка: «Если бы бедность была человеком, я бы ее непременно убил». Кстати: кто автор этой поговорки? Кажется, Омар аль-Хаттаб. А может быть, Омар Абдельазиз или Омар Абу Рабиа, или какой-нибудь другой Омар? В самом деле, почему обязательно Омар аль-Хаттаб?..

Так я разговаривал сам с собой, стараясь отвлечься от назойливых упреков хозяина. Наконец он кончил, и я попросил его подождать с окончательным расчетом хотя бы до завтра.

Но где я возьму деньги завтра? На этот вопрос я не мог бы дать ответа. Проклятие этому бренному миру! До каких пор можно терпеть такие лишения?!

Вечером я пошел в редакцию и попросил литературного редактора принять меня. Сев напротив и выслушав его первые слова, я сразу почувствовал облегчение. Еще бы! Он говорил, что моя новелла принята, что она прекрасна, что она уже сдана в набор и что он чувствует во мне несомненный талант. И еще он сказал, что завтра же я могу зайти за гонораром — десять египетских фунтов!

Выйдя на улицу, я почувствовал такую радость, что мне хотелось петь и плясать, плакать и смеяться. Я вспоминал его похвальные отзывы, упоминание о гонораре в десять фунтов…

Да, завтра! Завтра я пойду в гостиницу с высоко поднятой головой. Завтра я появлюсь там в новой сорочке и с книгой «Преступление и наказание» Достоевского, с той книгой, которой я зачитывался в последние дни.