Мой дом - Земля, или Человек с чемоданом - Грачёва Катерина (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации .TXT) 📗
— Где же ты брал деньги? Еду, одежду? Воровал?
— Нет, — сердито отрезал он. — Побираться приходилось, пока маленький. А так я себе перед побегом целый месяц кодекс сочинял — о том, чего я никогда не буду делать, и планов кучу, как прожить. Я ж все-таки не от безделья бежал, а чтоб жизнь свою самому строить. Сейчас уже все намного проще: паспорт есть, даже с пропиской в какой-то там деревне, голова да руки на месте, иди да работай кем хочешь.
— Значит, у тебя действительно никого нет… — вздохнула я.
— Сейчас у меня есть ты. Потом будет еще кто-нибудь.
Мне было его жалко до слез. Гелий Менделеев…
— Какой ты несчастный, — сказала я.
— Нет. Я самый счастливый на свете, — он ушел выливать воду из ведра, а вместо него явились ребята и понесли в комнату бутерброды.
Вечером мне пришлось немного повоевать с родителями, но предусмотрительно надраенная Гелием кухня сделала его изгнание нетактичным. И мама сдалась…
Потом, засыпая, я думала: пройдет два дня, и этот странный человек уедет. Как это, наверное, тоскливо — не иметь друзей. Человек, у которого нет дома, друзей, то и дело нет денег, в конце концов… Как он живет? Я бы ни за что так не смогла.
Одинокий скиталец…
Почему он говорит, что счастлив?
Почему?
Глава 2. Счастье
Утром я спросила у Гелия…
Как бы не так! Спросила! Его вообще дома не оказалось. Чемодан, правда, оставил. И записку: «Оля, я ушел на работу. Не знаю, когда вернусь. Гелий».
Он пришел вечером. И сказал:
— Привет, закрой глаза. Я тебе тут один подарок сообразил. Вещь, которой почему-то недостает в этом доме.
Я зажмурилась, а он навесил мне что-то на шею, это оказалось фартуком.
— Мерси, — ответила я. — А теперь ты глаза закрой.
— Зачем? — спросил он, но послушался. Я развернула его к трюмо:
— А теперь открой.
Он посмотрел на себя в зеркало, засмеялся и стал стирать со щеки известку.
— И где же ты работал? — поинтересовалась я.
— Мало ли где. На вокзале таскал чемоданы. Потом настрочил об этом статью и унес в газету. Знаешь, в газетах обычно любят всякие такие бродячие материалы, я иногда прямо в поезде пишу, и как правило, берут с удовольствием, только вот гонораров иногда долго ждать. Взял еще интервью у какого-то бомжа, тоже туда отдал. Починил один телевизор и побелил один потолок, здесь повезло, заплатили сразу. А после этого прочел в библиотеке кое-что. Это тоже работа — впрок… Оля, а меня накормят в этом гостеприимном доме? А то, поверишь ли, что-то я такой голодный… — он опять сделал собачьи глаза.
— Если еще раз заговоришь в таком тоне и будешь так смотреть — больше не накормят, — ответила я.
— В каком тоне? — он мгновенно повернулся к зеркалу. Посмотрел-посмотрел и покраснел.
— Оля… а я часто так гляжу?
— На меня второй раз.
— Где я эту заразу подцепил, — рассердился он. — У! Оля, будь другом — если еще хоть раз так сделаю, стукни меня, что ли.
— Вчера ты сказал, что друзья тебе ни к чему, — заметила я.
Он еще больше нахмурился. Ничего не сказал и пошел умываться.
Ел он, как и вчера, не спеша и о чем-то думая. Вот сейчас я спрошу у него…
В кухню вошел папа с газетой и начал важно рассказывать о каком-то мирном урегулировании конфликта вперемешку с сюжетом детективного фильма. Скоро реклама по телевизору кончилась, и папа, взяв себе груш, убежал обратно. Тогда я, наконец, произнесла:
— Гелий! Ты говорил вчера, что счастлив.
— Это так, — ответил он.
— Почему? Из-за чего ты счастлив? Что в твоей жизни такого хорошего?
Он помолчал. Медленно спросил:
— Оля, ты хочешь убедить меня в том, что я живу плохо, или действительно хочешь узнать, отчего я счастлив?
Я ответила, что хочу узнать.
— Странно, — удивился он. — Ну что ж, идем со мной. Я объясню тебе, а заодно прогуляемся. Такой нынче вечер — не надышишься.
Мы спустились по старой лестнице и вышли во двор.
— Хороша жизнь или нет, зависит от взгляда на нее, — начал Гелий. — Смотри. Вчера шел дождь, и Вадик сказал: «Гадкая погода». Хотя мог бы и сказать: «Как здорово! Идет дождь».
— А что в дожде хорошего? — спросила я.
— Как что! После дождя на улицах нет пыли, легко дышится и свежо. Дождь, между прочим, поливает пшеницу на полях; если ее будет больше, то и хлеб будет дешевле.
— Хорошо, — согласилась я, — но если человек живет в своем доме, имеет друзей, у него гораздо больше поводов радоваться!
— Предположим, — продолжал Гелий, — что ты сидишь в своем доме. Час сидишь, два сидишь. День сидишь. Какие у тебя эмоции?
— Ты хочешь сказать, скука?..
— Ну, зачем сразу скука. Делом можно каким-то заняться. Ладно. Но вот ты идешь по холодной улице. Час идешь. Два идешь. День идешь. И, наконец, приходишь домой. И тебе очень-очень хорошо, правда? А ведь если бы ты сидела в тепле весь этот день, ты так и не испытала бы этой радости. Вот и получается, что я испытываю радость гораздо чаще, чем ты, потому что мне для счастья нужно мало, а тебе много.
— Да, но ведь весь день, пока ты идешь по холодной улице, тебе плохо! — возразила я.
— Нет. Мне хорошо. Потому что я думаю: впереди меня ждет дом, скоро я буду счастлив. И я радуюсь заранее… Я вообще люблю трудности.
— И создаешь себе несуществующие, — усмехнулась я. — Почему бы тебе не осесть в одном городе и не гулять весь день по своим улицам?
— Вот это как раз ненастоящие трудности. И бесцельные, — ответил Гелий. — А я езжу везде с целью. Во-первых, такой уж у меня способ искать себя. Во-вторых, я узнаю много новых людей. В-третьих, знаешь, как просторно думается, когда ты свободен как ветер? И в-четвертых, когда ты один на один перед небом и землей, начинаешь понимать настоящую цену всего. Что вечно, что преходяще.
Мы пришли на берег и уселись на валун. Волны, как мокрые котята, барахтались и переваливались друг через друга. Мягкий ветер играл длинными Гелиевыми волосами. Я сказала:
— Ты, получается, живешь только для себя и для своего счастья. И ты ничего не несешь миру.
— Дядька, которому я чинил телевизор, так не считал, — засмеялся он. — Раз уж мы заговорили о пользе для мира, скажи, пожалуйста, ты ведь не живешь для своего счастья — что ты принесла миру?
Мне нечего было ответить. Я расстроилась. Выходило, я никому ничего хорошего не делаю, даже себе.
— Гелий, скажи, пусть тебе так хорошо, но почему ты считаешь себя самым счастливым на свете?
— Самым, не самым, какие пустяки, — он улыбнулся и замолчал, глядя вдаль — туда, где кончалось озеро. Я тоже уставилась на горизонт, но улыбаться почему-то не хотелось. Было ужасно обидно, что я прожила целых пятнадцать лет и не умела радоваться жизни, как этот бродяга. Гелий, кажется, почувствовал, что я расстроена, потому что чуть приобнял меня за плечи и шепнул:
— Оля, большое спасибо, что ты мне поверила. Это так здорово, — вдруг он расхохотался и добавил:
— Вадик на моем месте сказал бы: «Ты лишила меня возможности хвастать тем, что мне никто не верит!»
— Разве этим можно хвастать? — удивилась я.
— А как же. В этом есть особый шарм. Ты наверняка видела, как разные старички в очереди кричат, что они инвалиды — это дает им привилегии. Многие женщины, особенно в пожилом возрасте, любят жаловаться на свои болезни. Вроде бы глупо: кто станет кричать всем о своей неполноценности? Ан нет. Многим нравится быть слабенькими и бедненькими. Прояви они свою волю, они могли бы вылечиться, зачастую даже очень скоро. Но они предпочитают стонать, вместо того чтобы изменить свой образ жизни.
— Это кощунство! — возмутилась я. — Разве можно усмехаться над больными людьми?
— Вот видишь! По-твоему, они особые, раз больные. Я не о всех говорю. Но если приглядишься, сама увидишь: есть достаточно людей, которым нравится быть несчастными. Вот пять лет назад, когда ты ревела на этом камне, тебе тоже нравилось реветь. Вот как умру, вот как похоронят, то-то вы все пожалеете…
