Ньютоново яблоко - Пашнев Эдуард Иванович (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗
– Это у меня на нервной почве, – не задумываясь соврал Санька.
В классе засмеялись.
– Ахтунг! – сказала Анна Елисеевна. – Продолжим урок.
Она повернулась к доске. В одном из темных отсеков «Карамбачи» рядом с портфелем заработала динамка. Раздалось негромкое жужжание. Зебрик старался вертеть ротор так, чтобы не было перебоев.
Круглый, разложив на парте локти, старательно выводил в тетради глагол «верден».
Швака во все глаза смотрел на Саньку. Ну?.. Он просто погибал от нетерпения. Раз! Два! Три! – моргнул главный сигнальщик с «Карамбачи», что означало: «Давай!»
Швака с оголенными концами проводков скрылся под партой. Посвященные в операцию смотрели в затылок Круглому. Швака собирался замкнуть на отличнике проводники. Он утверждал, что «короткого шамыкания вше равно не будет, а интерешно будет».
Несколько мгновений Владик продолжал спокойно выписывать глагол.
– Ой!..
Сел и снова подскочил.
– Ой!
Вид Круглого после двух замыканий вполне удовлетворил Саньку. Он сильно дернул за проводки, и они уползли двумя змейками в сторону «Карамбачи».
Анна Елисеевна, конечно, подняла шум и убежала в учительскую.
Весть о том, что Круглого замкнули, быстро миновала границы класса, и к концу перемены об этом уже знала вся школа. На перемене все хотели посмотреть и потрогать динамку. Санька увидел, что и Капелька пришла и направляется к нему. Он, гордый собой, приготовился показать ей чудо электротехники. Но Леночка Весник презрительно отвернулась:
– Ты… Ты принес моего «Графа Монте-Кристо»?
– Нет… Я его еще не прочитал.
– Принеси завтра. Мама велела. И потом, у меня просил эту книгу Владик.
Санька, ошеломленный, даже ничего не ответил. Капелька повернулась и с достоинством вышла из класса. Санька успел только заметить, что на платье у нее появилась бляха. Такие железки он видел у взрослых девушек, На бляхе была изображена голова девочки с такими же пышными и красиво растрепанными волосами, как у Леночки. Эта штучка могла бы служить вместо фотографии. Если бы у Саньки были деньги, он бы купил себе такую. Не для того, чтобы носить, а так…
К концу перемены Саньке подбросили записку. Всего четыре строчки и те в стихах:
Написала эти стихи, конечно, Капелька. Никто, кроме нее, стихов ни в пятом «А», ни в пятом «Б» не писал. После уроков Саньку вызвал директор.
3. Ванкстиныч
С директором у Саньки были особые отношения, впрочем, как и со всеми преподавателями. Анна Елисеевна часто отправляла Горского в конец коридора в дальний кабинет с тяжелой черной дверью, которую надо было открывать за красивую ручку, изображающую какое-то животное с рожками. Она не верила, что директор наведет порядок в школе. Но регулярно посылала к нему провинившихся учеников, зная, что он больше всего любит именно этих мальчишек, и при этом злорадно думала: «Вот полюбуйтесь, Иван Константинович, на своего любимчика. Вы говорите, что именно из таких сорванцов и получаются настоящие люди, а практика показывает, что из них выходят хулиганы».
Санька открыл дверь и остановился нерешительно на пороге.
– Можно?
– А-а! Старый знакомый. Заходи, заходи. Ну, что опять натворил? Выкладывай, – строго сказал директор.
– Да что, Ванкстиныч, в самом-то деле…
Иван Константинович не улыбнулся, и глаза его были все такими же строгими, а голос суровым. И все-таки Санька почувствовал, что директор не очень сердится. И он с бесконечными подробностями и длинными отступлениями принялся рассказывать, как они с Зебриком нашли на самолетном кладбище динамку, как Круглый предал пятый «А» и как над ним простерлась справедливая рука возмездия в виде короткого замыкания, как ни с того ни с сего разозлилась Анна Елисеевна.
– А мы ведь не против нее операцию задумали, а против Круглого.
– Значит, целую операцию?
– Нет, не целую. Замкнули, и все. Это совсем не больно. Щекотно только, и все. Швака потом на себе пять раз замыкал и ничего.
– Так-таки и ничего?
– Больше ничего не было, Ванкстиныч, – горячо заверил Санька. – Честное пионерское!
– Да ведь вы урок сорвали.
– Ванкстиныч, да они у нее сами срываются, – с обидой сказал Санька и отвернулся к окну.
Иван Константинович вздохнул. Анна Елисеевна, конечно, знающий педагог, но очень одинокая женщина. И дома одинокая, и в учительской, и в классе. Педантичная, всегда чем-то недовольная, может, потому и одинокая. И дома, и в учительской, и в классе – любят людей веселых, изобретательных, а ей как раз этого не хватает. А знания есть. Может быть, все-таки забрать у нее пятиклассников и передать ей старшие классы? А Трофимчуку отдать это беспокойное хозяйство – пятые классы. А что если его и классным руководителем назначить в пятый «А»? Он с этими изобретателями быстро сойдется. Сам изобретатель.
Иван Константинович вылез из кресла и медленно подошел к окну, и они оба – директор и ученик – молча стали глядеть на школьный двор. Санька беспокойно переминался с ноги на ногу, пытаясь угадать, какое они с Зебриком и Швакой получат наказание. А Иван Константинович раздумывал, что ему делать с Санькой. Простить он этих мальчишек не мог: Анна Елисеевна последнее время стала хитрой. Она отрезала директору все пути к отступлению. Вот и теперь – Саньку послала в кабинет, а Шваку и Зебрика домой за родителями. Хочешь не хочешь, жди.
На пустынном школьном дворе неуютно пристроилась на буме девчонка в клетчатой рубашке. Не идет домой, наверное, этого сорванца ждет. Дружит с мальчишками на равных, часто приходит в школу в рубашке и штанах, и Анне Елисеевне никак не удается заставить ее надевать форму.
– Да что же это Зебриков не идет? – спохватился директор.
– Отца небось дома нет, – сказал Санька и старательно стал колупать подоконник. – Его отец очень занятый человек. У него очень много работы. Он, знаете, как работает? У-ух, как работает. Так, может, никто не работает.
Санька знал, что Зебрик и Швака и не собирались звать родителей. Швака не мог сказать своему отцу, потому что тот не стал бы разбираться, а схватил бы ремень и всыпал, а в школу все равно бы не пошел. А Зебрик боялся огорчить маму. Она, когда огорчается, не может играть на пианино. Руки у нее путаются.
– Придется тебе, Горский, – сказал Иван Константинович, – зайти к Зебриковым и к Смирновым и сказать, что я завтра сам к ним приду.
Директор хитровато опустил глаза. А Санька так и оторопел:
– Да что вы, Ванкстиныч, не надо, не надо!
– Почему же не надо?
– Да что вы, Ванкстиныч, будете утруждать себя. Там же на гору идти надо. Там же гора, – глаза у Саньки заблестели, оттого что он нашел удачную отговорку. – Там же гора, а у вас же сердце. Нет, Ванкстиныч, нельзя вам туда идти.
– Что ж, может быть, ты и прав, – посерьезнел директор. – У меня сердце, а у вас – гора. Так уж и быть – не пойду, буду беречь свое здоровье.
– Не пойдете?
– Только у меня ко всем вам просьба.
– Какая, Ванкстиныч?
– Не приносите больше свою электростанцию в школу. Хорошо?
– Ладно! – весело согласился Санька и, считая, что разговор окончен, бросился из кабинета.
Пробежав по коридору, Санька свернул на лестницу и одним духом влетел на пятый этаж, где перед чердачной дверью сегодня после уроков должны были состояться соревнования и где он надеялся найти Зебрика и Шваку. И точно, они были здесь. И Леночка Весник была здесь. Пятый «А» и пятый «Б» соревновались не только по металлолому, но и по жошке. Все три четверти чемпионом школы был Жорка Длинный из Леночкиного класса. Самый худой и самый длинный в классе, он однажды двести раз без передышки подбросил правой ногой меховой парашютик. Таким и оставался рекорд школы. Швака тоже претендовал на титул чемпиона и тогда поднял шум. Он заявил, что «решультат надо опротештовать», потому что в ботинок Длинного наверняка вмонтирован магнит, и жошка притягивается к ноге. Пришлось чемпиону разуваться. Авторитетная комиссия взяла ботинок и тщательно его исследовала. Он оказался самым обыкновенным, выпущенным фабрикой «Скороход». Рекорд признали действительным.
