Лисья нора - Саутолл Айвен (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗
— Не могу найти, честное слово, не могу! — кричал он. — Пожалуйста, извините меня, мистер водитель. Пожалуйста. Я бы ни за что не сел в автобус, мистер водитель, если бы знал, что у меня нет денег на проезд. Честное слово. Я потерял и обратный билет домой, и деньги. Всё потерял. Выронил, наверное, из кармана. Понятия не имею, куда делся кошелек. Я пришлю деньги, мистер водитель, обязательно пришлю. Обещаю. Честное слово.
А водитель, стараясь успокоить рыдающего Кена, говорил:
— Ладно, сынок, успокойся! Все что-нибудь да теряют, со всеми случается. Никто тебя за это не убьет. Не кричи так, ей-богу, никто тебя не убьет. Заплатишь мне в следующий раз, я разрешаю, но только вылезай. Прошу тебя, вылезай.
Итак, чуть пошатываясь и бормоча про себя нечто невразумительное, на обочину спрыгнул Кен, с трудом таща со ступеньки на ступеньку чемодан, делая ртом какие-то нервные глотательные движения и при этом посапывая носом.
— Кен! — заверещала Фрэнси. — Здравствуй, Кен! У нас по случаю твоего приезда будет к чаю сладкая кукуруза.
— Привет, Кен! — сказал Хью, — Что случилось?
— Он потерял свой кошелек, — объяснила Джоан. — Ты же слышал.
— Да, — всхлипнул Кен, изо всех сил стараясь сдержать готовые хлынуть слезы, — Потерял кошелек, как маленький.
— Ну и что? — спросил Хью.
— Там были все мои деньги и обратный билет. Мама мне всыплет по первое число. И больше никогда к вам не пустит. Я знаю.
— Пустит, не сомневаюсь, — заявила Джоан, — Сама, держу пари, сто раз, не меньше, теряла кошелек. Наша мама вечно свой теряет.
— Вечно?
— Сунет куда-нибудь, а потом не может найти. И в магазине сколько раз оставляла. Взрослые вечно теряют свои кошельки, правда, Хью?
— Точно, — отозвался Хью. — Подумаешь, кошелек потерять!
— У нас к чаю будет сладкая кукуруза, — верещала Фрэнси, — Ты любишь сладкую кукурузу, Кен? Я люблю, когда к ней еще много масла.
— Мы, Кен, сегодня будем спать в палатке, — сказал Хью. — Я уже поставил палатку и приготовил все, что надо.
— Он будет спать у меня, — верещала Фрэнси. — Правда, Кен?
— Он будет спать вместе с Хью возле запруды, потому что Хью уже поставил там палатку и договорился с мамой. Ее долго пришлось уговаривать, я тебе уже говорила, из-за этого оврага и всего прочего. Хью у нас смелый. А я в семь часов утра приготовлю на завтрак рисовую кашу и гренки с медом и отнесу им туда. А потом, когда поедим и отдохнем, будем купаться, правда, Кен? Нам повезло, что у нас есть вода, говорит папа, потому что кругом стоит засуха.
Кен ничего не понимал. Большую часть того, что они говорили, он не слышал, смысл слов куда-то ускользал, не проникая в сознание. Его беспокоило, что тетя Кэт вечно теряет свой кошелек и что Фрэнси любит, когда много масла. Если они вечно теряют кошельки и без конца едят масло, то не приходится удивляться, что у них нет денег. Но им, по-видимому, на это наплевать. У Кена дома все было наоборот.
— Пошли, — сказала Джоан, — а то скоро стемнеет. Если мы не успеем дойти до дома засветло, мама устроит жуткий скандал. Вылезает на дорогу и ругается. За целую милю слышно. Она запрещает нам вы ходить из дома, когда стемнеет.
— Верно, пошли, Кен, — согласился Хью. — Забудь про свой дурацкий кошелек. Мама даст тебе денег. — Хью поднял чемодан. — Вот это да! Ну и тяжелый! Пока дойдем до дому, он будет весить не меньше тонны. В нем нет ничего такого, что можно было бы выбросить?
— Конечно, нет, — разозлился Кен. — А что, разве мы пойдем пешком? Целых две мили? А где ваша машина?
— Опять сломалась, — ответил Хью. — Механики из гаража говорят, что отцу давно пора ее взорвать.
— Чтобы она разлетелась на кусочки, — заверещала Фрэнси. — Как бухнет — и все сбегутся смотреть. Папа ее взорвет! Ура!
— Он ее починит, и мы будем с ней играть, — сказала Джоан. — Он ее починит, и мы сможем ездить на ней по участку.
— Вы? — чуть не взвизгнул Кен.
— Ну не мы, а Хью. Хью уже одиннадцать. А мне десять.
— Верно, — согласился Хью, — Отец Чарли Бэйрда починил свой старый «шевроле», и теперь Чарли разъезжает на нем по участку. Он уже три раза налетел на дерево. Вот здорово-то! Если Чарли разрешит, мы, может, завтра тоже покатаемся.
Кен почувствовал слабость в ногах.
— Нет…
— Ты что, трусишь, что ли? Ничего с тобой не случится. Этот «шеви» больше десяти миль в час не делает. А наши ребята, спускаясь с Симерс-Хилла на велосипеде, делают все сорок. Вот бы тебе на них посмотреть! Дух захватывает! Мама мне больше не разрешает, потому что в прошлый раз я сломал себе руку и разбил велосипед… Давай, Кен, двигай! Не стой как оглушенный петух!
И Кен в полной растерянности поплелся вслед за ними, с трудом передвигая ноги при одной только мысли о двух предстоящих им милях, при мысли о горах, с которых мальчишки спускаются на велосипедах со скоростью сорок миль в час. Нет, он вниз не поедет, только вверх! А как спать в палатке возле запруды? В полной тьме! Когда кругом в буше горят кошачьи и змеиные глаза и полно разных шорохов. Или купаться в запруде? Он один раз сунул было в воду большой палец и чуть его не отморозил. А врезаться в дерево на машине? И ко всему еще сладкая кукуруза. Он ненавидел сладкую кукурузу.
Как все это с самого начала, когда он только сел в поезд, было совсем не похоже на то, о чем он мечтал! Даже Хью и Джоан стали другими, не говоря уж о Фрэнси, которая верещала не закрывая рта. И дядя Боб с тетей Кэт, по-видимому, тоже изменились: раньше, когда они приезжали к ним в Мельбурн или когда Кен с мамой и папой бывали здесь, они казались ему разумными людьми. А теперь, после всего что наговорили ему Хью, Джоан и Фрэнси, ему стало просто страшно.
У Кена в доме все было совсем по-иному. Отец Кена был служащим в компании, которая занималась производством картонных коробок. По мнению мамы, ответственная работа. А дядя Боб ничего не делал, целый день слоняясь по дому. Вот в этом-то и разница; просто раньше он этого не замечал.
Мама всегда отзывалась о них как-то по-странному, особенно когда Кен говорил про дядю Боба что-нибудь хорошее, что особого труда не составляло, потому что дядя Боб был и вправду очень славным — по крайней мере, Кену так казалось. Мама же всегда говорила про него такое, что только сейчас обрело смысл. Например: «Твой дядя Боб никогда не был мне настоящим братом. Он не старался мне помочь. От него никогда не было и не будет толка. За всю свою жизнь он ни единого дня не трудился честно. Сочиняет стишки на поздравительных открытках! Или малюет какие-то картинки! И все за гроши. Разве это занятие для взрослого человека? Нечего удивляться, что его жена — комок нервов. Живут в этом жалком домишке, где летом печет, как в духовке, а зимой студено, как в могиле. Когда идет дождь, крыша течет. Не могу понять, как их еще не снесло ветром».
Только нынче утром мама сказала: «Я отпускаю тебя, Кеннет, не без дурных предчувствий…» Но тут же оборвала себя и заговорила совсем о другом.
Кен не знал, что означают слова «дурные предчувствия», но теперь у него появилось некоторое представление.
— Черт побери, — пробормотал он про себя, — и я ведь застрял здесь до вечера в понедельник.
Фрэнси опять верещала ему что-то в самое ухо, Хью с жутким скрежетом волочил его чемодан по засыпанной гравием дороге, а Джоан твердила, что солнце уже село и что им следует поспешить, если они не хотят, чтобы тьма застала их на середине пути:
— Мама нам как следует задаст, если мы не явимся домой до наступления темноты. После того как она услышала сову, она прямо заклинилась на этом.
— Чего? — не понял Кен.
— По ночам сова кричит, как человек, которого убивают. Когда мама услышала ее крик в первый раз, она позвонила в полицию. Приехали полицейские и несколько дней обшаривали буш. Но мама считает, что это не птица. Она убеждена, что в буше лежит мертвец.
Дом, в котором жили дядя Боб с тетей Кэт, вовсе не был жалким. Может, крыша и текла, когда шел сильный дождь, может, он и дрожал на сильном ветру, но развалюхой он никак не выглядел, особенно сейчас, в мягком свете уходящего дня. Наоборот, сейчас, когда окна его гостеприимно сияли сквозь строй растущих вдоль дороги деревьев, он был похож на дворец и казался приютом для путников, уставших от долгого пути. А Кену слышался голос матери, которая говорила, как говорила всегда: «Ну конечно, опять везде горит свет!» У Кена дома так не было, никогда не было.
