Пятая четверть - Михасенко Геннадий Павлович (бесплатные онлайн книги читаем полные версии TXT) 📗
— Сколько четверок? — спросил Николай Захарович, высвобождая из кармана туго всунутую книгу.
— Одна.
— Молодец!.. Вот тебе в честь окончания шестого класса. Эдгар По. Держи.
— Ну что, Коля? — выглянув из кухни, спросила Зинаида Павловна. — Все в порядке.
— Не очень.
— Как? — вырвалось у Антона, округлившего глаза. — Ты ведь сказал… — но тут же спохватился, отец ничего еще не говорил.
Николай Захарович стащил пиджак, держа за воротник, опустил его до самого пола, ослабил галстук, снял очки и, превратившись вдруг в какого-то беззащитного, пояснил:
— Можете меня казнить, но отпуск обещают только через месяц. И то — не точно… Вот так, — добавил он, чтобы прервать наступившую неприятную тишину.
— Ты там все аргументы привел? — спросила Зинаида Павловна.
— Даже приврал, но…
— Ну что ж, раз так, Антон, то еще успеешь в лагерь съездить на первый сезон.
— В лагерь? — Антон круто повернулся к матери и даже чуть присел, как для прыжка. — Нет уж! Хватит с меня лагерей, барабанных палочек и мертвого часа! Я хочу живого часа!
— В кого ты такой нервный? — Зинаида Васильевна до сих пор разговаривала, высунув только голову из-за кухонной двери, а тут вышла, держа на отлете запачканные мукой руки. — Давай рассудим как…
— Я сбегу! — вдруг сказал Антон. Эта фраза выскочила сама, и Антон понял, что она уже давно сидела в нем, но лишь намеком, неясным ощущением. И он тревожно-радостно подтвердил: — Да-да, сбегу!
— За полторы тысячи километров-то? Один? — не опешив и не вскрикнув пораженно, как ожидал Антон, а буднично спросила Зинаида Павловна.
— Один!
— И не страшно?
— А чего страшного?.. Сесть в вагон и через двое суток выйти из него… Да больше страха в том, что я двадцать раз перебегаю улицу, пока добираюсь до школы. Страх!
— Так, так, а дальше что? — спросила мать таким тоном, как будто все уже решено и осталось только утрясти кое-какие мелочи побега.
За этим спокойствием матери Антон почувствовал такой непробиваемый забор для своих в общем-то несильных слов, что в отчаянии выкрикнул:
— Да что вы меня держите?.. Тринадцать лет одно и то же: телевизор, пианино, книги, мороженое!.. Где-то люди метровых тайменей ловят, воду в бочках возят, медвежьи берлоги находят, а тут… — подступили слезы, и Антон замолчал и махнул рукой, поняв, что сдался и что теперь остается лишь надеяться на родительскую милость.
— Ну полно, Антоша, — мягко сказала Зинаида Павловна. — Сегодня такой день: табель, пятерки, я вон хочу пирог состряпать, а мы… — И тут же прибавила: — Думаешь, сбегают без рассуждений, очертя голову?.. Раз — и сбежал? Нет, сынок, сбегают умно, чтобы добежать… Вот через месяц и бегите с отцом… Коля, скажи сыну мужское слово!
— Я? — Николай Захарович встрепенулся, кашлянул и с таким видом водрузил на нос очки, с каким боец вкладывает автомат. — Что ж, я думаю, что надо отпустить Антона.
— Отпустить?.. Что это — заговор? — воскликнула Зинаида Павловна, но тут в кухне что-то зашипело, она кинулась туда, проговорив: — Ну знаете, мои милые!..
Антон посмотрел на отца, пытаясь улыбнуться. Тот приставил палец к губам: мол, спокойно. Но вид у отца был отнюдь не боевым, а жест — робким и почти шутливым. С этими ли ужимками идти наперерез строгой матери? Она сделает так, как подскажет ей разум, а там — хоть бастуй, хоть объявляй голодовку, хоть устраивай заговоры. Антон это знал и знал, какой «логический» гром обрушит сейчас мать на них. И он сжался, готовясь отразить эти громы.
Опять брякнул звонок. Николай Захарович вышел и вернулся с какой-то бумажкой. Он развернул ее, прочитал и вдруг воскликнул:
— Зина! Зина!
— Что такое?
— Телеграмма! Слушай. «Родился сын Александр целую бабушку дедушку дядю папа». — Николай Захарович сдернул очки, и Антон увидел у него слезы.
Не уловив смысла прочитанного, Антон удивился этим слезам и уж совсем поразился, заметив, что и мать запястьем вытирает глаза, перечитывая телеграмму.
— Поздравляю, дедушка, — прошептала мать, целуя отца, и на миг прижалась к его груди, оттопырив руки назад. — Я чувствовала — там что-то происходит, чувствовала… Ну, теперь все, слава богу… Родили!
— Кого родили? — спросил, наконец, Антон.
— Да что же ты, Антон! У Лени родился сын, — ответил Николай Захарович, надевая очки и снова беря телеграмму. — Сын. И ты превратился в дядю.
— В дядю?
— Конечно.
— Тогда все, тогда я сегодня же еду в Братск! — воскликнул Антон. — Раз я дядя — вы мне не указ!.. Где мой рюкзак? — И он нарочито широким шагом, показывая, что его заявление совершенно серьезно, направился в свою комнату, держа, однако, голову вполоборота и с опаской прислушиваясь, что там, какие возгласы раздадутся позади. Он, как выстрела, боялся оклика.
— В кладовке чемодан и твой рюкзак, — сказала Зинаида Павловна, и Антон в самом деле вздрогнул, как при выстреле.
От пережитой внезапной радости, от непривычных слез мать, казалось, устала и с какой-то грустной покорностью смотрела на сына.
— Ну, мам, я еду? — спросил он вдруг ослабшим голосом, уже чувствуя, что да, он едет.
— Ой, боюсь, ой, не знаю! Но что делать, если и внук включился в заговор, — вздохнула Зинаида Павловна и тут же встряхнулась и добавила своим обычным энергичным голосом: — Надо поздравить их, отвезти гостинцы и подарки этим зеленым родителям… Александр Леонидович — подумать только!.. Антон, ты едешь завтра. Найди Ленино письмо с описанием дороги!..
Ночью Антон ворочался, не в силах уснуть, думая о том, что завтра в его жизни открывается новая, пятая четверть, которая не значится ни в каком табеле, за которую не выставят никаких оценок, но которая между тем может оказаться важней и выше всех табелей и оценок.
Глава третья, где Антон прибывает в …Индию
Антон лежал на верхней полке и, уткнув острый подбородок в ямку слабо сжатого кулака, смотрел в окно, но ничего не видел, кроме размазанных цветастых мельканий. На него опять нахлынуло то щемящее настроение, которое, возникнув еще на перроне, при расставании с родителями, нет-нет да и пронизывало его своим током. Необычность его состояния объяснялась не тем, что он попал в круг чужих людей, в шаткий неуютный мир вагона со всякими неожиданностями по сторонам, нет, все это Антон уже испытывал. Странность была в том, что он оказался здесь один, один-одинешенек. Ничего в отдельности он не боялся: ни крушения поезда, ни попутчиков, ни того, что у него украдут чемоданчик или баульчик с едой — ничего, но в общем-то какая-то тревога витала над ним. Как если бы его, словно ракету, запустили с Земли к далекой планете, напичкали сполна различными программами, и вот он летит теперь, бедный, не видя ни Земли, ни той планеты, а впереди еще парсеки да парсеки, и кто знает, верен ли расчет, не хрустнет ли какой винтик в двигателе и не унесется ли космонавт куда-нибудь на задворки вселенной?..
И сквозь всю смутную тревогу проступало опасение, что Леонид не встретит его. Бывает же так. Или телеграмма, отправленная с вокзала, затеряется, или почтальонша заболеет. Значит, самому придется разыскивать его. И Антон время от времени ощупывал в карманчике у ремня твердый квадратик вчетверо сложенного письма, где было все: и адрес, и номер автобуса, каким ехать с вокзала, и на какой пересаживаться, и где сходить. Читая Эдгара По, глазея в окно, Антон нет-нет да и задумывался.
Спутники же, бородатый парень Матвей, работавший на ЛЭП, то есть на линии электропередач где-то под Братском и сейчас возвращавшийся из отпуска, и молодая женщина, Светлана Петровна, ехавшая к мужу в Якутию, не тормошили его попусту, точно понимая настроение Антона.
От внезапного грохота Антон очнулся. В глазах замелькали сплетения мостовых решеток, а под вагоном разверзлась пропасть с матовой водной гладью на дне.
Матвей в красной майке, врезавшейся в плечи, прервал какой-то рассказ, привстал и некоторое время смотрел вниз, прижавшись лбом к окну, потом сел, постучал казанками пальцев по стеклу и заметил:
