Я вернусь! Неудачные каникулы - Парыгина Наталья Филипповна (серии книг читать онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
Не знаю, поверил ли Витьке Вольфрам. Ему было не до нас. Он-то явился на вокзал не один. Скуластая женщина провожала его. Монголка, что ли. Или чукчанка. Красивая притом. Глаза у неё тёмно-карие и удлинённого разреза — модные девчонки пытаются сделать такие, подрисовывая на веках синие полоски. Лицо смуглое, как будто она целый месяц загорала на юге. На обложке «Огонька» один раз я видел такую северную красавицу. Только та была в меховом малахае, а эта — в лёгком бежевом платье. Чёрная коса громоздилась на затылке огромной шишкой.
Вольфрам взял женщину под руку, и они ушли на перрон. Мы с Витькой ещё потолкались по вокзалу, купили свежие газеты, выпили по стакану газировки и тоже отправились на улицу.
Вольфрам со своей нерусской подругой стоял возле голубого ларька. Он держал её за руку и что-то ей говорил, а она кивала и улыбалась, показывая широкие белые зубы.
— Как думаешь, кто она ему? — спросил Витька.
— Жена, наверное.
— Да ну, жена… С женой он мог дома наговориться.
Вольфрам не замечал нас до самого прихода поезда. Я уж думал, что он не заметил и прибытия поезда, но Вольфрам с вещевым мешком за плечами и под руку с той женщиной направился к нужному вагону. Билеты были у него, и мы с Витькой стояли возле проводника и ждали.
— А Саша где? — подойдя к нам, недоумённо и испуганно спросил Вольфрам.
— Какой Саша? — не понял я.
— Саша Коробко…
— Вольфрам, я иду! — послышался девчоночий голос.
Саша оказалась девчонкой. В спортивных брюках и белой кофточке, с перекинутым через руку плащом, она быстро цокала по перрону тонкими каблучками. Полный дядька семенил следом и тащил Сашин вещевой мешок.
Поезд на нашей станции стоит недолго. Едва мы успели подняться в вагон, как он тронулся.
— До свиданья, папа! — кричала Саша с площадки.
Вольфрам высунул голову в окно. Мы с Витькой в окно не смотрели. На кого нам было смотреть?
Итак, в отряде нас четверо. Не знаю, зачем нужна в экспедиции эта пигалица с синими кукольными глазами. На руках, что ли, мы её будем по горам таскать? А причёска — как у жены Пушкина. Любопытно, что получится, если она где-нибудь зацепится своей причёской за сучок.
Будущий геолог. Учится в техникуме. Едет на практику.
Я не люблю девчонок. Вечно шепчутся, какие-то у них секреты, ходят табунами, и чёрт их знает, о чём они шепчутся… Особенно же я не терплю записки. А они пишут: «Давай дружить», «Пригласи меня в кино», «Буду в семь часов тебя ждать у входа в парк». Я прямо на уроках рвал эти записки. Один раз — это было в седьмом — меня даже из класса выгнали. Какая-то попалась особенная бумага — звук получился очень громкий, когда я рвал записку на клочки. На истории как раз. И историк меня выгнал.
Витька записки не рвет. Он складывает их в специально склеенный из газеты конверт. Говорит: «Буду собирать коллекцию любовных писем». Не знаю, что он находит любовного в таких, например, записках: «Витя, умоляю, дай черновик». Но после каждой контрольной он суёт эти послания в газетный конверт. А с Ленкой Зубаревой он даже ходил на каток.
С первых же километров нашего пути Витька начал усердно демонстрировать перед Сашей свою эрудицию.
— У вас блузка белая, как снег в солнечный полдень. Без всяких оттенков. Белое ведь тоже бывает разных тонов. Помните, в картине Поленова «Чаепитие», которая висит в его музее…
Я молчал. Я не говорил, что это картина не Поленова, а Коровина. И что называется она «За чайным столом». Пусть человек блеснёт, мне не жалко.
Саша сейчас же клюнула на приманку:
— Вы были в музее Поленова? Расскажите.
Витька вдохновенно, но, как всегда, не заботясь о точности, пересказал ей содержание лекции экскурсовода. Он, разумеется, не упомянул, что в музей Поленова ездил из пионерского лагеря — мы вместе с ним ездили. Можно было подумать, что Витька ездил в Поленово на собственном автомобиле.
У них вообще на весь день хватило разговоров. Оки быстро перешли на «ты». А я и не подумал говорить ей «вы». Смешно было бы говорить «вы» Ленке Зубаревой из нашего класса. А эта такая же.
Вольфрам взял у проводника шахматы. Мы сыграли с ним три партии. Силён, дьявол! Мне ни разу не удалось добиться даже ничьей.
Я мало разговаривал с Сашей. Как-то не пришлось… Я её днём даже как следует не разглядел. Я её ночью разглядел, когда она спала. Она на нижней полке устроилась, я — напротив, но на верхней. Саша лежала на боку, подогнув коленки и положив руки под щёку. Лицо у неё было маленькое и бледное, скорее всего, из-за зелёной ночной лампочки оно казалось бледным. А брови тонкие и чёрные, почти прямые. Острые локти вдавились в подушку.
Я почувствовал к Саше что-то вроде жалости. Придумала же — в геологи идти! Разве это для неё? Кажется, это была не жалость, а досада. Девчонка в нашем отряде совсем некстати. Лучше бы четвёртым оказался парень… Но тут уж ничего нельзя изменить.
Волшебная шкатулка
Мне ещё нет шестнадцати. У меня ещё нет паспорта. Я ещё не окончил школу. Но если человек вторые сутки без мамы едет в поезде, и едет не к бабушке в гости, а работать в геологическую экспедицию, то разве может он не чувствовать себя взрослым? И я говорю себе: «Всё. Мальчишеству крышка. Начинается зрелость. Пора подумать о будущем».
Раннее утро. Все спят. Я один стою в коридоре у вагонного окна. И словно для меня одного летит через зелёные просторы поезд. Лети, лети, длиннохвостое чудовище, стучи бодрей!
Так о чём я хотел подумать? А, о будущем. Прежде всего надо выбрать себе дело в жизни. Перестав быть школьником, нельзя оставаться никем. Надо тотчас обрести новое звание. Студента. Рабочего…
Всходит солнце. В городе солнце поднимается из-за домов, как будто вылезает из футляра. Здесь совсем иначе. Вон уже край показался над полями. Кусочек оранжевого круга, срезанный внизу зелёной хордой. Привет, светило!
Витька Подорожный не размышляет о будущем. Он давно решил, что станет моряком. Его отец бывший моряк, и Витька станет моряком. У меня нет отца. Не могу же я стать медицинской сестрой, как мама! Надо придумать что-то самому.
Вон горка впереди, вся зелёная, молодые сосёнки разбежались по травянистому склону, словно ребята в весёлой игре, а там стоит их мамаша, огромная сосна с корявыми ветками у вершины. Старая, а гордая. Матери все гордые.
…Учителя говорят, что перед нами открыты все дороги. Может быть. Если не всё, то, во всяком случае, много. Но выбирать из многих надо одну.
Моё будущее представляется мне в виде волшебной шкатулки, наполненной фантиками. На фантиках написаны разные профессии. Я запускаю руку в шкатулку и, не глядя, вытаскиваю фантик. И воображаю себя в той роли, какая выпадет. На скучных уроках я иногда развлекаюсь таким образом.
А ну-ка, попробуем сейчас. Что там за вуз?
Педагогический. В педагогический мне советует идти мама. «Здравствуйте, ребята. Меня зовут Григорий Владимирович. Буду преподавать у вас…» Да, что бы я согласился преподавать? Разве что географию? Но почему-то ребята не любят географию. В нашем классе многие любят математику, а географию нет. Однако математику не люблю я. Пожалуй, учитель из меня не получится. Выкинуть этот фантик? Ладно, подождём. Опустим его обратно в шкатулку. И вытянем следующий.
Медицинский. Вхожу в палату в белом халате и в шапочке. Белый халат, пожалуй, сделает меня солиднее и привлекательнее. «Ах, доктор, что-то с сердцем…» — «Сейчас послушаем…» Как называется эта штука? Кажется, фонендоскоп. «Разденьтесь, больная…» Больная смотрит на меня насмешливо. Больная вздыхает. Больная мне не верит. Надо стать лысым, чтобы тебе поверили. «Эти капли прописал мне старый, опытный врач…» Моя мама согласна выпить что угодно, лишь бы врач был старый. А молодой, будь он хоть гений, её не устраивает. Но я не хочу лысеть. Абсолютно не спешу лысеть. Можете лечиться у старцев — дело ваше. Я совсем не жажду возиться с вашими испорченными сердцами и печёнками. Ленка Зубарева спит и видит себя врачом. Костя Сизов собирается совершить чудеса в хирургии. Отлично. Григорий Кузин не будет вашим конкурентом. Григорий Кузин будет…
