Девочка в бурном море. Часть 2. Домой! - Воскресенская Зоя Ивановна (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗
Автобус остановился у какой-то замысловатой башни. Многоярусные готические ниши с орнаментами и фресками и шпили над ними — все устремилось ввысь, и сооружение казалось легким, кружевным, летящим. Под нижними сводами — беломраморная фигура старика, сидящего в глубоком раздумье. Монумент писателю Вальтеру Скотту.
Пассажиры автобуса вышли, чтобы почтить память знаменитого шотландца, автора многочисленных исторических романов, которыми сегодня увлекаются юные и взрослые читатели во всем мире.
Антошке захотелось вновь перечитать «Айвенго»; у нее было такое чувство, что теперь она лично познакомилась с писателем.
Рядом с грандиозным монументом Вальтеру Скотту — скромный памятник его современнику, великому поэту Шотландии Роберту Бернсу.
Почему же одному — такой величественный памятник, а второму — такой скромный?
Вальтер Скотт был сыном дворянина, Роберт Бернс — сыном безземельного крестьянина. Бернс заслужил не меньшего почета, но у него не было знатного происхождения.
Антошка вспомнила строфы из стихотворения Бернса «Джон — ячменное зерно»:
Она знала, что в чемодане мамины любимые книжечки — стихи Бернса, Есенина и Гейне. С ними мама никогда не расстается.
В парке работало много людей, они вскапывали грядки и сажали картошку. На рекламном щите у входа в парк изображены огромные красные помидоры, крупные клубни картофеля, пучки моркови, редиски и под ними призыв: «Копай ради победы!» Для цветов в газонах оставалось мало места, и цветы были больше символом-напоминанием о лучших временах, чем украшением города.
Автобус остановился у Северобританского вокзала.
До вечера предстояло провести время в привокзальной гостинице. Ночным поездом они выедут в Лондон.
Швейцар предупредил, чтобы с наступлением темноты в номере были плотно зашторены окна и в случае тревоги погашено электричество. Война! Но воздушной тревоги давно уже не слыхали жители Эдинбурга. В городе не было видно разрушенных зданий. Только люди, копающие грядки «ради победы», грузовые машины с солдатами да плакаты на стенах: «Молчи, тебя слушает враг!» — напоминали о том, что идет война.
В большом номере с высоким потолком было сумрачно. В люстре с хрустальными подвесками горела всего одна лампочка. Кровать, покрытая темным покрывалом, занимала едва ли не четверть комнаты. Над кроватью в бронзовой раме огромный натюрморт: окорок с отрезанным ломтем сочной ветчины, на длинном блюде в ряд уложены розовые и голубые форели, с вазы на высокой ножке свешивались прозрачные зеленоватые гроздья винограда.
— Вкуснотища какая! — облизнулась Антошка. — И не кровать, а футбольное поле. — Она скинула башмаки, прыгнула на широкое твердое ложе и перевернулась через голову.
— Не дури, — предупредила мать.
— Но надо же как-то согреться. Мне холодно, и я голодная, съела бы все, что нарисовано на этой картине.
— Сейчас мы что-нибудь сообразим.
Елизавета Карповна принялась изучать таблички над кнопками. «Газовый утюг», а под табличкой записка: «Не работает». «Горячая вода» — и та же надпись. «Камин». Камин, кажется, работал.
Елизавета Карповна порылась в кошельке, опустила в прорезь автомата монетку.
— Иди грейся! — сказала она дочери.
Антошка отодвинула тяжелую медную ширму. На кирпичном полу камина уложены черные поленья. Над жерлом камина огромная медная львиная голова, подпирающая зеркало.
Антошка приподнялась на цыпочки, но увидела свое изображение только до подбородка.
Дрова в камине стали розоветь, потянуло теплом; поленья накалились докрасна, и Антошка слегка отодвинулась.
— Фальшивые поленья, — разочарованно протянула Антошка.
— Не фальшивые, а искусственные — камин электрический.
— Все равно фальшивые, — упрямо повторила Антошка. — И я голодная.
— Сейчас я попрошу чаю, а у нас с собой есть хлеб и колбаса.
— Чудо! — воскликнула Антошка. — Вчера мы обедали в Стокгольме, сегодня — в Эдинбурге, завтра — в Лондоне, а послезавтра… послезавтра будем обедать в Москве!
— Подожди говорить «гоп», пока не перепрыгнешь. Сначала надо достать билеты на самолет, наверно, это не просто.
Поленья в камине стали бледнеть и вскоре совсем почернели.
— Камин погас, а я еще не согрелась, — пожаловалась Антошка.
— Хватит, иначе мы прошвыряем в этот автомат все наши деньги. Сейчас согреемся чаем.
Елизавета Карповна набрала номер телефона и попросила принести кофе и чай. Она что-то долго выслушивала, извинялась, благодарила и, наконец, повесила трубку.
— Придется тебе, Антошка, причесаться, пойдем в ресторан. Мне популярно объяснили по телефону, что Англия воюет, девушки ушли служить в армию, топлива не хватает, чтобы в любое время дня подавать в номер кипяток, и предложили спуститься в ресторан. Мы с тобой, дочка, еще не знаем, что такое война.
Антошка пододвинула к камину стул, взобралась на него и оглядела себя в зеркало. В темно-синих брюках и свитере она походила на долговязого мальчишку.
— С такой тощей фигурой и в армию не возьмут, — вздохнула она, вытащила из-за ворота свитера свалявшуюся косу, расплела и стала нещадно раздирать ее расческой.
— Ну пожалей волосы, — взмолилась мать, — останется у тебя крысиный хвостик.
— Все равно остригусь, как только приедем в Москву.
— Ну, это видно будет. Пошли. Только очень прошу тебя, Антошка, без фокусов и комментариев, ни в какие разговоры не вступай.
— За англо-советские отношения можешь не беспокоиться. Прикинусь глухонемой.
В ресторане тоже было мало света, дымно от табака и холодно. Расписной потолок, затейливые лепные украшения, яркие витражи и высокие севрские вазы в нишах так не гармонировали с грязным полом, непокрытыми столиками и тяжелым запахом пареной капусты! Ресторан был заполнен офицерами; среди них молодые женщины в мундирах, но, в отличие от мужчин, они сидели в пилотках. Официантка проводила Елизавету Карповну и Антошку к свободному столику и деловито предупредила, что подаст кушать, когда все места будут заняты. Ждать долго не пришлось. Подошли два офицера: один в английской, другой в шотландской форме, но не в юбке, а в длинных ярких клетчатых брюках. Вслед за ними оставшиеся два места заняли пожилой господин с рыжеволосой дамой в пышной накидке из черно-бурых лис. Господин небрежно бросил под стол свой портфель, на него положил котелок и трость. Дама сняла с плеч накидку и тоже сунула ее под стол. Антошка отметила, что под каждым столом лежали офицерские фуражки, портфели, дамские сумки, свертки с покупками.
Официантка в полувоенной-полуспортивной форме с белым кружевным передником на груди и такой же туго накрахмаленной наколкой на белокурых волосах принесла по мисочке густого супа и на тарелках жаркое, которое состояло из маленького кусочка консервированного мяса, сероватой тушеной капусты, и по одной картофелине в мундире.
Все ели с аппетитом, не оставив на тарелке ни крошки.
Антошка с трудом глотала густой невкусный суп и чуть было не взмолилась, чтобы ее избавили от тушеной капусты, но, вспомнив наказ матери, съела даже картошку, как и все, вместе с «мундиром».
— Самый лучший соус — это голод, — сказал шотландец, с сожалением отодвигая пустую тарелку.
Девушка подала большой фарфоровый чайник, молочник, розетку с горкой сахарного песку и одну чайную ложечку.
Елизавета Карповна окликнула официантку и шепнула ей, что она забыла подать чайные ложечки.
— Забыла? — изумленно вскинула девушка густые брови. — Миссис, наверно, иностранка и не знает, что Великобритания воюет, весь металл идет на нужды фронта и мы подаем только одну ложечку на столик, — громко отчеканила она, как будто читала наизусть параграф военного устава.
