Три твоих имени - Сабитова Дина Рафисовна (читать книги онлайн бесплатно полные версии txt) 📗
Мамки дома нет, но у Ритки и Гельки праздник: в подпечке стоит пузатенький чугунок с мелкой вареной картошкой в мундире. Картошка вся в глазках и бочки у нее зеленые. Гелька таскает картошку прямо из чугунка, а Ритка делает себе кушанье по-взрослому. Картошку режет краешками в эмалированную миску, солит и подсолнечным маслом поливает. Вкусно. Гелька всухомятку пузо набила, теперь в Риткину тарелку тянется.
— Сама накроши, — сердито отпихивает ее Ритка.
— Я ножа боюсь, порежусь, — ноет Гелька.
Вот же горюшко. Ритка крошит еще картошки, в две алюминиевых липких кружки наливает воды:
— Завтракай, Гелька. Сейчас к татке пойдем, будем искать, куда он сегодня стадо погнал.
Гелька чавкает картошкой, и Ритка царапает вилкой уже по дну.
Жужжит у края стекла залетевшая от соседей пчела, бормочет радио.
И говорят по радио про здоровье.
Здоровье Ритку очень интересует.
Татка и мамка у Ритки все время болеют. Сперва к ним гости приходят, они веселятся, песни поют, и шумят иногда, и даже дерутся. Как маленькие, думает Ритка. Маленькие тоже дерутся и шумят.
А потом мамка валится спать, и ее не добудишься.
— Ох, болею я, Ритка, не трогай ты меня за-ради-господи.
И татка болеет.
Чем они болеют, не знает Ритка. Волнуется за них. Совсем старые стали у нее татка и мамка. Вдруг еще помрут — куда тогда пойдут Ритка с Гелькой?
Как-то раз Ритка проснулась ночью и подумала, что все однажды умрут. И она тоже. Хотела было Ритка зареветь о себе. Потому что умирать ей очень страшно. Но потом она подумала: сперва, конечно, помрут татка и мамка.
Вот как померла бабка Лидия Игнатьевна, которую Ритка и не видела никогда. Вся Лидия Игнатьевна — только серая фотка на стене, мухами обсиженная. Кофточка у Бабки белая в горошек. То ли в горошек, то ли опять эти мухи. Брови у Бабки черные, строгие. И глаза строгие. Это таткина мамка была. Вот была — а теперь только фотка на стене.
И татка с мамкой будут фотки на стене. И не будет их нигде, и останется Ритка одинешенька, и только Гелька будет рядом ныть, и куда тогда Ритка денется?
Ревела, ревела Ритка, наверное, полночи ревела.
А потом решила, что, как мамка и татка помрут, она пойдет к соседке Вере Муратовне. Та их с Гелькой накормит. А потом, может быть, брат из города приедет. Только Ритка его видела всего два раза, и не знает его Ритка, и не любит, и жить у него не хочет.
Потом Ритка проснулась, и уже было утро. Утром не страшно, что помрешь — кто же утром помирает?
Но про здоровье Ритка очень внимательно слушает.
Она, может быть, даже доктором станет, когда вырастет. Будет родителей лечить, и Вере Муратовне радикулит вылечит. Радикулит — это когда спина болит и наклониться не можешь.
Иногда по радио рассказывают, какие есть хорошие лекарства, только Ритка названия их записать не умеет, а запомнить не может. Все помнит-помнит, а к вечеру опять раз — и забыла.
Да и нету у мамки с таткой денег на лекарство.
Так что доедает Ритка картошку и слушает, как по радио говорят, мол, очень полезно босиком ходить. От всех болезней всего полезней.
— Вот, Гелька, пойдем мы с тобой сейчас татку со стадом искать — босиком. И все болезни от нас убегут, испугаются.
— Ты что, Ритка, ноги-то наколем, — рассудительно возражает Гелька.
— А слышала, по радио сказали — сто болезней уходят сразу. Или ты помереть хочешь от ста болезней?
Гелька помирать не хочет и идти босиком соглашается.
Берут они с собой полкирпича хлеба, наливают в бутыль воды и отправляются в путь.
И сразу же понимают, что сделала Ритка глупость. В воздухе тонко звенит полуденный зной, и если бы Ритка умела разбирать термометр, то знала бы, что на улице тридцать пять градусов. Это не только жара. Это еще и раскаленная, спекшаяся до состояния камня тропа. Вокруг деревни — красная глина, сильный дождь ее размывает в розовую густую кашу, в которой вязнут гусеницами трактора и безнадежно тонут-буксуют автобусы. Сейчас это обжигающая, ранящая ссохшимися комками серо-розовая лента дороги.
Ритка и Гелька идут по самому краю тропы, там, где высохшая трава колет ноги, но не так горячо.
— От всех болезней, Гелька, от ста болезней. Сейчас этот жар нам сто болезней вытащит прямо через пятки, и мы никогда не умрем.
Гелька тащится сзади:
— Ритка, а болезней на свете сколько, всего сто?
— Сто, — говорит Ритка уверенно. — Всего сто, это очень много.
— А сто — это больше миллиона?
— Куда больше! — уверенно говорит Ритка. И Гелька ей верит, потому что Ритка старшая, и потому что осенью она пойдет в школу. Так что Ритка точно знает.
Дальше Ритка молчит, терпит раскаленную землю под ногами и думает, что надо бы татку и мамку босиком заставить ходить. Чтоб не болели и не умерли.
Только как их заставишь?
Мамка у Ритки хорошая, но скучная. То ее дома нет, то она с гостями, то спит, то по двору шатается и песни поет. Но невесело поет. Румяная и глаза блестят. Ритка ее тогда такую боится, потому что мамка может Ритку не узнать, толкнуть или обругать. Что-то свое видит перед глазами мамка.
Когда мамка начинает с гостями петь и плясать во дворе, Ритка берет Гельку и убегает к соседке Вере Муратовне. Даже если ее дома нет, то можно спокойно посидеть на крылечке, в тишине. А вообще-то Ритка знает, где у Веры Муратовны ключ, можно и в дом зайти, если холодно.
Не всегда ведь на свете жара как сегодня. Бывает и дождь. Бывает и снег.
А как ходить босиком зимой? Вот недослушала Ритка радиопередачу. Но так сильно жжет пятки, что, наверное, зимой ходить босиком уже будет не нужно, все болезни и так убегут сегодня к вечеру.
Наконец тропа спускается к логу, где ручей разливается широко, где берега истоптаны коровьими копытами, а на дне плоско сереют огромные мылкие пластины камней. Здесь через ручей переброшено большое бревно.
Ритка и Гелька садятся на него и с наслаждением опускают обожженные подошвы в холодную воду.
— Ритка, давай хлеба поедим? Там много, татка, наверное, с собой тоже взял, и нам, и ему хватит.
Они болтают в прохладной воде ногами, едят пересоленный сельмаговский бурый хлеб и смотрят, как над водой кружатся стрекозы, а к наполненным водой копытцам прилетают большие бабочки. Ритка знает, что сюда прилетает не только рыжая крапивница и белесая капустница, не только голубой мотылек, а иногда и желтокрылый красавец. Огромный. Как его зовут, Ритка не знает. Когда его видишь, надо загадать желание, и если ты успела выговорить его три раза, пока желтокрылый не вспорхнул снова, то оно сбудется.
Надо идти искать, куда татка стадо погнал. А то он будет сердиться, что Ритка не пришла.
Если мамка у Ритки скучная, то татка — он непонятный. Разный у нее татка.
Сегодня утром он пожалел будить Ритку — это был добрый татка, веселый, он насвистывал какую-то песню, собираясь в рассветном сумраке, и Ритка думала сквозь сон, что она татку любит.
А иногда татка бывает злой.
И если попадешься ему на дороге, то он может так отодвинуть тебя с пути, что полетишь на пол. Тут не разберешь, обо что лбом приложилась: об угол печки или о косяк.
— Откуда у тебя на лице синяк опять, Рита? — спрашивает Вера Муратовна.
— Упала, — шепчет Ритка, — запнулась, упала.
— Татка ударил?
— Нет, — еще тише шелестит Ритка.
На татку жаловаться нельзя.
Однажды татка пришел откуда-то вечером и вдруг решил, что без него в доме были чужие. Он зло кричал, раскидывая вещи, а потом увидел Ритку и сгреб ее в охапку. С силой тряхнул.
— Говори, кто тут был без меня у мамки в гостях?
Ритка пискнула полузадушенно, как воробей. У мамки с таткой вечно гости, разве разберешь, кто ходит, кто песни поет, кто спит-валяется потом в сенях, или даже во дворе, если летом.
— Никого не было, таточка!
Но глаза у татки были дикие, злые, он начал трясти Ритку и кричать, что вытрясет из нее душу.
И называл ее разноглазым рыжим змеенышем и лопоухой приблудой.
