Чужой хлеб - Анненская Александра Никитична (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗

— И взаправду, Ленушка, — подхватила бабушка, — что так-то мотаться! Сходила бы к господам, так они бы тебе, может, еще и старенькое платьишко какое подарили, — они, говорят, добрые!

Глазки Аленушки опять весело заблистали.

— Хорошо, баба, я завтра же чем свет пойду по ягоду. Там в лесу, что за полем, такая куча земляники, мы намедни с девками уж ели, ели ее, все не могли съесть.

— Да ты иди не есть, а собирать для господ, да за кузовок-то смотри меньше гривенника не бери, — прикрикнул дядя.

Аленушка и на это была согласна. Идти рано утром в лес за ягодами было для нее немалым удовольствием. Часто убегала она туда потихоньку, пока бабушка не засадит за работу или дядя не даст какого-нибудь поручения. А тут еще сами посылают, значит, можно идти без всякого страха. Продажа ягод господам представлялась ей также довольно веселой вещью. Не раз, проходя мимо длинного забора господского сада, она подглядывала туда через решетку, и ей очень хотелось погулять по хорошеньким аллеям, усыпанным желтеньким песочком, и посмотреть, как люди живут в этом большом красивом доме с белыми выштукатуренными стенами и зелеными ставнями. Конечно, идти туда одной ей было страшно, но она позовет с собой свою подругу Таню — та уж большая, ей двенадцать лет, и притом она не боится никого на свете, с нею нигде не страшно. С этими веселыми мыслями Аленушка крепко заснула на своей далеко не роскошной постельке, состоявшей из кучки сена, припасенной для нее доброй бабушкой в углу за печкой.

На другое утро, прежде чем первые лучи солнца показались из-за горизонта, дядя Пахом уже встал, чтобы ехать на мельницу за мукой. Аленушка слышала, как вставал ее дядя, как он несколько раз то выходил из избы, то опять возвращался в нее, снаряжаясь в путь, но она лежала смирнехонько, боясь, что дядя, пожалуй, передумает посылать ее за ягодами и опять даст ей какую-нибудь скучную работу. Только услышав на дворе понуканье дяди, а затем шум отъезжавшей телеги, она вскочила с постели, набросила на себя сарафан и подбежала к бабушке с просьбой дать ей кузовок для ягод.

— Ах ты, глупая девка, как посмотрю я на тебя, — проговорила бабушка, — ну чего обрадовалась? Еще глаза не продрала порядком, а уж бежать. Ты сперва умойся, да лоб перекрести, да надень рубашку почище, да тогда об кузовке хлопочи!

Аленушка торопливо исполнила все, что приказывала старушка, и минут через десять уже весело бежала на противоположный конец деревни к домику, где жила Таня. Отец и мать Тани ушли на работу, оставив ее дома смотреть за семилетним братишкой и за годовалою сестренкой. Таня рассудила, что семилетний мальчик может быть отличною нянькой для маленького ребенка, и потому заперла обоих детей в избе, строго наказав им никуда не выходить до ее возвращения, и с радостью побежала в лес вместе с маленькой подругой.

Утро было ясное, свежее. Только что взошедшее солнце не жгло, а как-то ласково пригревало своими лучами. На всех лугах и полях блестели алмазами тысячи капелек росы, речка серебристой ленточкой струилась между зелеными берегами, блестя на солнышке и отражая безоблачное небо; птички без умолку пели и щебетали в кустах; все казалось таким веселым, таким праздничным. Но едва ли не веселее всех были две подруги, шедшие с кузовками в руках за ягодами в лес. Они то пускались бежать наперегонки по дороге, то перепрыгивали через канавы и разные камни, то, взявшись за руки, шли тихонько, без умолку болтая о разных разностях.

В лесу оказалось действительно столько ягод, как говорила Аленушка. Девочки без труда наполнили свои кузовки, да и сами вдоволь налакомились. Они захватили из дому по куску черного хлеба и теперь с большим аппетитом поели его вместе со спелой, сочной земляникой.

Солнце стояло уже довольно высоко, когда они решились наконец выйти из лесу и отправиться к господам. Сердце Аленушки немного билось, когда Таня смелою рукой отворила калитку барского сада и потащила ее прямо по усыпанной песком аллее к балкону дома. На маленькой лужайке перед этим балконом стоял круглый стол, покрытый белой скатертью, на ней шипел и дымился серебряный самовар, окруженный всеми принадлежностями к чаю, но людей никого не было видно. Это несколько ободрило Аленушку; она решилась, по примеру Тани, подойти поближе к столу и оглядеться кругом. Через несколько секунд дверь дома отворилась и на балкон вышла молоденькая девица в пышном кисейном платье и в огромном шиньоне, ведя за руку ту самую Лиду, которую мы уже видели на берегу реки. Девочка тотчас заметила двух крестьяночек и подбежала к ним.

— Что вам надо? Зачем вы пришли? — спросила она несколько резким голосом.

— Мы принесли ягодок вашей милости, — заговорила Таня, между тем как смущенная Аленушка спряталась за спину подруги.

— Ягод? Земляники? Я скажу маме! — И Лидочка побежала назад домой. Через несколько секунд она возвратилась. — Мама велела взять у вас землянику и заплатить вам, — объявила она.

— Mademoiselle, — обратилась она затем по-французски к девице в шиньоне, — возьмите у них ягоды.

Mademoiselle принесла блюдо и начала высыпать на него ягоды. Аленушка подала свой кузовок и, смущенная, покрасневшая, с опущенными глазами, ждала, чтобы его ей возвратили. В эту минуту на балкон вышла мать Лиды. Бросив беглый взгляд на девочек, она сразу узнала ту, которая так понравилась ей накануне.

— Посмотрите, mademoiselle, — сказала она по-французски, — это вчерашняя красавица, о которой я вам рассказывала.

Потом, подойдя к детям, она подала Тане медный пятак, говоря:

— Ну, ты можешь уйти, голубушка, а сестра твоя пусть останется у нас немножко, мне хочется поговорить с нею.

— Она мне не сестрица, сударыня, — отвечала Таня, — мы только с ней из одной деревни. Пусть она, коли хочет, остается, а мне уж надо скорей домой!

— Ну ступай себе с Богом, приноси нам и в другой раз земляники. А ты, милая, останься! — обратилась барыня к Аленушке.

Аленушке вовсе не хотелось оставаться. Она посмотрела на Таню, но та, отвесив присутствующим низкий поклон, зашагала вон из сада. Аленушка посмотрела кругом себя: такие нарядные господа, как же им сказать «не хочу»? Бедная девочка решилась, скрепя сердце, остаться и ждать, что будет.

— Ну-ка подыми головку, — опять ласковым голосом заговорила барыня, — скажи нам, как тебя зовут?

— Алена.

— Алена? Что за имя! Должно быть, Елена? Что, Елена, есть у тебя отец и мать?

— Нет.

— У кого же ты живешь?

— У дяди.

— Добрый он?

— Нет.

— Бьет тебя?

— Да.

— Бедное дитя, — опять обратилась барыня по-французски к mademoiselle.

— Мама, — сказала Лида также по-французски, — эта девочка не грязная, позвольте ей поиграть со мной, мне здесь скучно одной!

Мама задумалась. Она еще раз осмотрела Аленушку с ног до головы, и, вероятно, осмотр этот оказался удовлетворительным, потому что она сказала:

— Елена, вот маленькая барышня хочет поиграть с тобой. Посиди там в сторонке на травке, она напьется чаю и тогда придет к тебе.

Аленушка покорно села на указанное место, она с благодарностью взяла кусочек сладкой булки, который подала ей mademoiselle.

Лидочка спешила пить чай, чтобы скорее идти к своей новой подруге. Она ужасно скучала в деревне, где ее мало учили, где mademoiselle большую часть времени проводила с ее матерью в чтении каких-то французских романов, где у нее не было ни одной подруги и куда ей не позволили даже перевезти все городские игрушки. Накануне ей было очень интересно смотреть на игру крестьянских детей, она в душе даже позавидовала им, и теперь она надеялась, что эта маленькая крестьяночка, такая ловкая и веселая, позабавит ее и заставит забыть деревенскую скуку. Наскоро выпив чай, она сейчас же подбежала к Аленушке и повела ее с собой в беседку, где было устроено летнее помещение для ее кукол, лошадок, коровок и других игрушек. Аленушка чувствовала сильное смущение. Она совсем не знала, как ей говорить и обращаться с такой нарядной, беленькой, деликатной барышней, как Лидочка; куклы же, в их пышных туалетах, внушали ей положительно страх. Она не смела своими грубыми, загорелыми пальцами дотрагиваться до беленьких ручек этих важных барынь, почти не смела подходить к ним. Но мало-помалу она оправилась. Лидочка была так весела, так приветлива и ласкова к ней; лайковые [1] барыни сидели так неподвижно, выказывали так мало неудовольствия при самом бесцеремонном обращении с ними, что Аленушка понемногу ободрилась. Через час она уже довольно свободно разговаривала с Лидочкой и дотрагивалась до ее игрушек, а через два даже выдумала очень занимательную игру, которая заставляла обеих девочек громко хохотать. Мать Лидочки и гувернантка ее несколько раз входили в беседку посмотреть, что делают дети, и, видя, что Лидочка весела, а Аленушка ведет себя прилично, уходили довольные. Лидочка попросила, чтобы ей принесли завтрак в беседку, и поделилась им со своей подругой, но перед обедом Лидия Павловна — так звали мать — объявила Аленушке, что она может отправляться домой. Лидочка надула губки и готова была заплакать. В утешение ей Лидия Павловна сказала Аленушке, что она может всякое утро приходить играть с барышней. Обе девочки остались очень довольны этим позволением, они нежно поцеловались на прощанье, и Лидочка проводила свою новую подругу до самой калитки сада, беспрестанно повторяя: