Мой верный шмель (Рассказы) - Яковлев Юрий Яковлевич (книга бесплатный формат .txt) 📗
— Молодец, слон!
— Еще три пушки, — сказал майор.
И слон, освободив из глиняного плена одно орудие, медленно брел к другому.
— Он ослабел в дороге, — объяснял Орлов майору. — И он голоден.
— Вы нам пушки вытащите, мы его накормим, — пообещал майор.
Через час все четыре орудия были на твердом грунте. Слон тяжело дышал. Он покрылся глиной, как панцирем, и стоял на берегу под холодными струями дождя.
Батарея уехала. Слона забыли покормить. Обещать обещали, но забыли. Рядом с Орловым появился молоденький лейтенант. Он был в мокрой гимнастерке и в мокрой пилотке, и его трясло от озноба.
— Извините, — тихо сказал он Орлову. — Нам крепко досталось. Три орудия погибли под танками. От всей батареи осталось одно орудие и пять бойцов. Вы помогите нам… У нас пушечка легкая — сорокопятка… Но бойцы совсем выбились из сил.
— Он тоже еле живой, — сказал Орлов про Максима.
В это время к ним подошел пожилой остроносый боец.
— Товарищ лейтенант, — сказал он неторопливо, — Прицельная труба у орудия сбита. Снарядов нет. Может быть, оставим… пушку?
— Нет, — твердо сказал лейтенант, — это наша матчасть, мы без нее не бойцы.
— Мы и так уже не бойцы, — проворчал остроносый и побрел прочь.
У лейтенанта мелко стучали зубы. Он обнимал себя руками за плечи, хотел согреться.
— Попробуем, — сказал Орлов.
Несмотря на просьбы Орлова, Максим долго не двигался с места: стоял, поджав сбитую ногу. Орлов уже решил, что ничего не выйдет. Но, выждав время, слон поставил на землю тяжелую ногу и побрел к берегу. Он шел очень медленно, не желая зря тратить оставшиеся силы.
Легкую противотанковую пушечку он вытянул одним махом. Для него это было плевым делом. Он как вытянул ее, так и повез на себе, словно его навечно запрягли в пушку. Бойцы поплелись сзади. Лейтенант с, Орловым шли поодаль.
— Самое обидное, — доверительно сказал лейтенант Орлову, — что наши снаряды не берут их брони. Отскакивают. Для такой брони нужен другой калибр и другая начальная скорость… Сбоку еще можно поразить… в бензобак. А когда танк идет фронтально — одно несчастье.. Но ничего, приспособимся. Нам главное — приспособиться.
— Это верно, — сказал Орлов.
Река пропала за их спиной. Впереди на пригорке была деревня. Дождь не унимался. И фронт тоже работал, не переставая.
— Очень жалко ребят. Утром были, а сейчас нет, полегли.
Вероятно, это было очень необычное зрелище: слон, запряженный в противотанковое орудие, пять промокших до нитки бойцов и человек в пиджаке и брюках — тоже мокрый и к тому же с заросшим лицом. Все были так густо покрыты глиной — хоть ставь на гончарный круг. Все еле держались на ногах. Но стояла плотная ночь. Ничего не было видно. И никакого зрелища не было. Было только слышно, как цокали, вырывались из глины сапоги, как тяжело дышал слон и как постукивали зубы простуженного лейтенанта.
Так они дошли до деревни. И остановились под окнами единственного дома, где горел свет.
Лейтенант сказал: «Ждите!» — и направился к избе. Он споткнулся о высокий порожек и чуть не упал, но удержался на ногах и закрыл за собой дверь.
Остальные молча ждали его возвращения.
Он появился довольно скоро.
— Договорился. Нас принимают на ночлег, — сказал он, и его слова дробились на части непроходящим ознобом. — Заходите. Один останется на посту при орудии…
Лейтенант замолчал, видимо обдумывая, кому из его бойцов оставаться на посту — заступать в первую смену.
— Давайте я останусь… на часах, — предложил Орлов.
Предложение Орлова было заманчивым, но лейтенант не согласился с ним:
— Нельзя… Не положено гражданскому человеку.
— Какая разница… — сказал Орлов.
— Вы тоже намаялись — будь здоров! — сказал лейтенант, старясь побороть озноб. — Рывчун!
— Я! — глухо отозвался голос из темноты.
— Заступишь в первую смену. Тебя сменит Соловьев. Слышишь?
— Слышу… А как быть со слоном?
— Он смирный, — сказал погонщик. — С ним на посту спокойнее: ни одна живая душа не подкрадется с подветренной стороны. Он спит стоя, как солдат.
— Он тяжело дышит, — заметил Рывчун. — Вдруг околеет?
— Он намаялся. Отойдет… Все намаялись.
— Пошли! — скомандовал лейтенант.
В избе было двое: мать, женщина с узким лицом и темными ввалившимися глазами, и мальчик лет десяти.
Хозяйка не выражала ни радости, ни недовольства незваными гостями. Она молча кивнула им на скамью у стола и стала доставать из печи все, что хранилось в ее темном душном чреве. Появился чугунок с картошкой и горшок с топленым молоком. Из шкафчика достала хлеб с коричневой корочкой и ноздреватым мякишем. Крупнокалиберную соль.
— У вас паек есть? — спросила хозяйка, когда все было на столе.
— Ни черта у нас нет, — сказал кто-то из бойцов.
— Мы оторвались от части, — пояснил лейтенант. — Нашу батарею помяли танки, а часть мы потеряли.
Он оправдывался перед хозяйкой за то, что у них нет пайка. Тогда хозяйка достала брусок белого сала с коричневыми прожилками.
— Это все, — сказала она. — Харчуйтесь.
Над столом горела керосиновая лампа.
Глина стала высыхать, и одежда солдат превращалась в хрупкие серые доспехи. Бойцы принялись за еду.
Хозяйка вышла из избы и тут же вбежала обратно. Она была бледна и прикрыла рот ладонью.
— Что это у вас… за чудовище?
— Это не чудовище, это слон, — весело сказал лейтенант.
— Уже на слонах воюют? — спросила женщина, и ее лицо ещё больше вытянулось.
— Да, — сказал остроносый, — скоро на коровах начнут воевать. На козах. На поросятах.
— Замолчи! — приказал лейтенант.
И все принялись за картошку, за сало, за хлеб. Они ели молча и при этом постепенно оживали, приходили в себя.
Хозяйка долго не могла оправиться от встречи с Максимом и поглядывала на дверь, словно опасалась, как бы слон не вошел в дом. А мальчик то и дело выбегал на двор, чтобы посмотреть на заморское чудовище: любопытство побеждало страх. В конце концов он так осмелел, что даже протянул слону охапку сена. Слон понюхал угощенье, но есть сено не стал.
— Маманя, дай сахара, — попросил мальчик, — мне для него…
— Для кого еще?
— Для слона.
— Я тебе сейчас прута дам! — рассердилась мать. — Не подходи к нему. Калекой хочешь остаться?! Пойди наноси в избу соломы.
Мальчик принялся носить солому. Он расстилал ее желтыми полосами на широкие половицы. И постепенно весь пол покрылся шуршащим слоем соломы — получилась общая солдатская постель: чистая, сухая, пахнущая полем. Соломенный матрац и соломенное одеяло. И бойцы, покончив с ужином, молча жались к стенке, не решаясь ступить грязным сапогом на свою соломенную постель.
Когда бойцы разулись и, поставив сапоги поближе к печке, улеглись, хозяйка спросила:
— А он корову… не уморит?
— Не волнуйтесь, — сказал Орлов, — он смирный… Вот покормить бы его малость. У вас хлеб найдется?
— Найдется, — ответила хозяйка. — Два хлеба есть.
— Вот и хорошо. Хоть два хлеба.
Все улеглись. Хозяйка задула лампу. Было слышно, как за рекой ухают орудия. Они били долго, без передышки. В окне гонко звенело отошедшее стекло.
Никто не спал. Солдаты простуженно покашливали. Ворочались. У лейтенанта тихо стучали зубы.
— Вот тебе и бьем врага на его территории, — неожиданно произнес остроносый. — Войны мы не хотим, но к обороне готовы.
— Сегодня одних подмяли танки, завтра до нас докатятся, — отозвался ему густой голос из другого угла.
— Мы еще будем бить врага на его территории, — твердо произнес лейтенант.
— Кто «мы»? — спросил остроносый. — Мы с тобой, товарищ лейтенант, до их территории не дойдем. Не в ту сторону идем. Его территория совсем в другой стороне. Ты хоть старше меня чином, да зелен, товарищ лейтенант.
Лейтенант молчал. Прижатый к стенке остроносым, он старался сбросить с себя, освободиться от его липких цепких слов. Он чувствовал, что бойцы ждут его решающего слова.
