Есть так держать! - Селянкин Олег Константинович (книги онлайн полностью бесплатно .TXT) 📗
К мичману Агапову подошел Изотов.
— Ничего не выходит, товарищ мичман, — сказал он.
— Что предлагаете?
— Нырять и отцеплять трал. Или бросать его, — ответил Изотов и тут же поспешно добавил: — Только бросать трал никак невозможно.
— Что ж, давайте нырять, — произнес Агапов и расстегнул шинель, словно сам собирался броситься в воду.
Но помощник Изотова, минер Иванов, худощавый, незаметный человек с грустными серыми глазами, уже разделся и стоял на корме, скрестив на груди руки, поеживаясь от холода и ожидания разрешения.
— Эй, Иванов! Постой, постой! — закричал Изотов и побежал к нему, перехватываясь рукой по лееру.
Витя перешел поближе к корме.
— Ты чего это раньше батьки в пекло лезешь? — ворчит Изотов и быстро снимает с себя ватник. — На, оболакайся.
— Товарищ старшина, — пробует возразить Иванов.
— Кому говорю! — рявкает Изотов. — Будешь командиром отделения, тогда и полезешь! Ишь, какие все умные стали!
Изотов разделся, поежился, шутливо сказал:
— Бог не выдаст — свинья не съест! — и плашмя бросился в воду.
Взметнулись брызги, ветер унес их, и снова под кормой клокочущая чернота.
— Ну, как? — спросил Агапов, как только голова Изотова показалась около катера.
— Не допускает матушка, выталкивает.
— Вылезай, рубить трос будем.
— Во, во! Может, и отцепить-то его дело плевое, а мы сразу губить народное добро… Давай-ка груз какой ни есть!
Ему дали чугунную болванку на веревке. Прикрепляя ее к плечу, Изотов еще что-то ворчал, но ветер относил его слова, и до Вити долетали только отрывки:
— Рубить… Ишь, умные стали…
Несколько раз нырял Изотов, потом вылез на катер.
— Готово? — спросил Агапов, набрасывая на него свою шинель.
— Чуток осталось… Передохну малость и…
Мелькнуло белое тело, и расступилась перед ним вода.
Изотов вскочил на ноги и закричал:
— Иванов! Что я тебе… — и осекся.
Волны по-прежнему яростно ударяются о борт. Ветер рвет фалы.
Вдруг трал ослабел, и вынырнул Иванов. Он в несколько взмахов достиг катера.
— Пошла лебедка! — скомандовал Изотов.
Заскрежетали шестеренки, загрохотали железные кошки по палубе.
Трал уложили на место, и тогда Изотов обнял Иванова за плечи:
— Пойдем, дружок, чайком побалуемся. Я, как предчувствовал, и чайник в моторное отделение подсунул. Наверняка уже нагрелся.
Задание выполнено, и катер пошел обратно. Еще издали Витя увидел отца, который стоял на берегу и всматривался в катер. Заметив Витю, он помахал ему рукой, крикнул:
— Ты опять теплые носки не надел? Сейчас же возьми их! — и ушел на ремонтирующийся катер.
Такой порядок выработался давно: отец встретит, скажет что-нибудь и снова за работу.
Продрогший до костей за время вахты, Витя влетел в землянку и крикнул с порога:
— Захар!
Матросы повернули к нему головы, но никто из них не сказал, куда и зачем вышел Захар. Витя постоял немного, потом решительно подошел к матросу, сидевшему у печки, и спросил у него:
— Убит или ранен?
— Кто его знает, — хмуро ответил тот.
Витя убежал в штаб и там узнал, что катер, на котором ушел Захар, с задания не вернулся. Кто-то видел, как в него попал снаряд и он начал тонуть. Ни один матрос из его команды не выплыл на левый берег.
— Может, они на правом, — высказал кто-то предположение, и остальные ухватились за эту мысль.
И тут дверь в землянку распахнулась, влетел матрос и крикнул:
— Семерку видно!
Как бурей, вымело всех на берег. У верхней части острова виден «сто двадцать седьмой». Только сломанная мачта с порванным, развевающимся флагом да верхняя часть рубки возвышаются над водой.
— Есть кто-то живой! — радостно заявил Курбатов.
— Не похоже. Там и примоститься негде, — тихо заметил Агапов.
— Да вы на флаг, на флаг смотрите! Ведь ночью-то катер был без него! — отстаивал свое мнение капитан-лейтенант.
Оживленно, все разом заговорили моряки, но внезапно нахмурились и приумолкли: военно-морской флаг, порванный, но реющий над волнами, мозолил фашистам глаза, лишал их сна и аппетита, и они из нескольких орудий открыли по нему огонь. Всплески снарядов взлохмачивали седую от пены Волгу, а флаг по-прежнему гордо реял, и ярко-красная звездочка была хорошо видна с обоих берегов.
Только ночью удалось подойти к катеру и снять с него единственного уцелевшего матроса. Этим счастливцем оказался Бородачев. Полураздетый, с обернутым кровавой тельняшкой плечом, посиневший от холода, он, шатаясь, вошел в землянку, опустился, почти упал, на чурбачок около печурки и сказал:
— Братцы, а я, кажется, промок.
Глава пятнадцатая
ПРОЩАЙ, «СТО ДВАДЦАТЫЙ»!
В воздухе мелькают первые снежинки. Скоро поплывет сало и замерзнут катера среди льда в ожидании весны. Поредел отряд, меньше стало в нем матросов. Но зато оставшиеся работают и за себя, и за тех, кто погиб. Перемешались команды. Только на «сто двадцатом» все по-прежнему. Раненый Бородачев не ушел в госпиталь, а обязанности Щукина выполнял сам Агапов. Теперь никто не пытался списать Витю на берег: дорожили каждой парой рук.
Сегодня особенно тяжело. Фашисты вышли к Волге еще в одном месте, и катер идет мимо сплошной стены огня. Всплески от падающих снарядов временами совсем закрывают берег; как слепни, назойливо жужжат рядом пули или впиваются в борт и рубку катера.
Даже не охнув, опустился на палубу Изотов. К нему подскочил Иванов, приподнял за плечи, но окровавленная голова Изотова беспомощно запрокинулась. Иванов прижался ухом к груди Трофима Федоровича, потом осторожно положил его на палубу и прикрыл лицо бескозыркой.
Воздухом сорвало с Вити шапку, яркое пламя осветило корму. Когда осел дым, тела Изотова на палубе уже не было, а на том месте, где оно лежало, виднелась пробоина. Вода плескалась около ее рваной кромки, но попасть в катер не могла. Зажимая рукой бок, сидел на палубе раненый Иванов.
С этого началось. Осколки и пули словно обрадовались, что нашли дорогу к «сто двадцатому», и Витя с Юсуповым не успевали заделывать пробоины. Только разогнут спины, а вода опять журчит, ее струйка опять бежит по борту и прячется под настил или лужей разливается по палубе. Как иглы ежа, торчат из бортов деревянные пробки. Еще немного — и некуда будет их забивать, а пробоин все больше и больше. В иллюминаторах нет ни одного целого стекла. Мелкими осколками густо усыпаны матросский рундук и обеденный стол. Уклоняясь от снарядов и мин, катер все время меняет курс, и при резких поворотах отправляется в плавание от одного борта к другому упавшая табуретка.
Юсупов и Витя ведрами вычерпывают воду.
Взвиваются ракеты, выхватывают из темноты груды битого кирпича, обгорелые танки, скелеты железнодорожных вагонов. Непрерывно строчит пулемет Бородачева.
Не сбавляя хода, катер ткнулся носом в берег, и заскрежетала под килем прибрежная галька. От толчка Витя не удержался на ногах и упал на рундук. Кажется, нет сил подняться, но раздается голос Агапова:
— На выгрузку!
И, вскочив, Витя бежит на палубу.
Обрывистый берег защищает от пуль, и они проносятся высоко над головой. Изредка падают мины, но враг не видит катера и стреляет наугад. Палуба обледенела, и ноги скользят по ней.
С большим ящиком на спине идет Агапов. С берега к нему тянутся руки, и Витя слышит голоса:
— Что тут? В ящике?
— Консервы.
Руки опускаются.
— Патроны, гранаты давай! — требуют с берега.
— Они дальше будут…
— Поберегись! — кричит Бородачев.
Снова поднимаются руки и выхватывают у Агапова ящик. А еще через несколько секунд треснули доски ящика, покатились по гальке консервные банки. Кто-то пытается подобрать их, и тогда, заглушая шум, гремит чей-то гневный голос:
— Ты сюда жрать или воевать пришел?!
Зато ношу Бородачева принимают бережно, и она, передаваемая из рук в руки, плывет к передовой, чтобы там обрушиться на врага потоками раскаленного металла.
