Самостоятельные люди - Фомина Марта Петровна (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
Егор и правда знал каждый шаг, каждое слово Кибальчиша, но мог смотреть этот фильм без конца. Когда толстые и трусливые буржуины в страхе разбегались в стороны от храброго Мальчиша, у Егора начинало сладко щекотать в горле, и он в восторге хлопал в ладоши.
— В лес по ягоды! — заявила Юлька-сластёна.
— Нет, на моторке кататься! — перебил Егор.
— Хватит тебе ребят томить, — сказала мать, причёсываясь перед зеркалом, — а то приедем позже всех. Собирайтесь, ребята, на завод. На митинг.
Егор взвизгнул от счастья и заспешил во двор — хвастаться перед ребятами.
На крылечке белобрысые братья Ромка и Сёмка кухонными ножами выстругивали из фанеры наган, как у Егора. Да только всё равно не такой, хоть они и очень старались, потому что Егорке выстругал отец из берёзового полена, и даже дуло высверлил! А кобура была настоящая, кожаная, изрядно потёртая. Она Егору ещё от дедушки в наследство досталась, с революции сохранилась.
— Я на завод с отцом пойду! На митинг! Вот! — выпалил Егор.
— На какой такой митинг? — Ромка отложил фанеру и вытер пот со лба.
— Какой такой — жилёный да костяной! — передразнил Егор. — Много будешь знать — скоро состаришься.
На самом деле Егор хитрил: он и сам не знал, что такое митинг, но показывать своё незнание перед ребятами не хотелось — как-никак Егор уже школьник, а братья только осенью в первый класс пойдут.
На счастье, мать позвала Егора домой переодеваться и тем выручила из трудного положения. Юлька была уже готова. Она стояла у двери, разодетая, как кукла, с мокрой, тщательно причёсанной чёлкой и смотрела на брата свысока. Егор не удержался и толкнул её в бок. Юлька — в рёв. Уж лучше бы не связываться. Только подзатыльник от матери схлопотал! А потом пришлось идти в ванную мыться с мылом и расчёсывать непослушные вихры. Напрасное дело! Их сколько ни прилизывай, тут же встают, как ваньки-встаньки.
Наконец собрались все четверо и отправились на завод. Ромка и Сёмка проводили их до самых ворот и долго смотрели вслед — завидовали. И пока они смотрели, Егор фасонил — шёл от родителей на отшибе, засунув руки в карманы длинных, настоящих мужских брюк. Мать увидела — пригрозила отослать домой. Но Егор и сам вынул руки из карманов, потому что братья вернулись во двор. Юлька всю дорогу сидела на руках у отца, улыбалась прохожим, и высохшая чёлка от движения пушком подпрыгивала на лбу.
Егор хотел спросить у отца, что это за митинг будет на заводе, да гордость не позволила: мать отшлёпала его, как маленького, а отец даже не вступился. Они всегда заодно! Вот Егор и дулся — молчал, пока не дошли до завода.
А когда дошли, то тут уж стало не до расспросов. Тут уж только смотри по сторонам, не прозевай чего — столько вокруг интересного. На заводском дворе собралась огромная толпа. Сначала Егор ничего не видел, только ноги мелькали перед глазами да ещё хорошо, по-праздничному отутюженные брюки и юбки. В общем, ничего стоящего. Но не проситься же восьмилетнему парню к отцу на плечо! Стыда не оберёшься. И Егор терпел.
Только когда Юлька начала вертеться на руках у отца, как флюгер, и задавать всякие необыкновенные вопросы, Егор не выдержал, дернул отца за полу пиджака и потихоньку заныл:
— Пап, а пап, мне ничего не видно!
Тогда отец, не говоря ни слова, нагнулся, вскинул Егора на плечо и поставил на приступку чугунного столба — куда выше Юльки.
Егор обернулся и застеснялся — все люди смотрели на него. Оглядел себя — вроде пуговицы на месте, всё застёгнуто. Хотел уж попроситься на землю, но посмотрел вперёд — а там только затылки, косынки да соломенные шляпы! Тут Егор понял, что люди смотрят вовсе не на него, а на трибуну.
На трибуне говорил речь худой и жилистый дед Максим, который когда-то учил Егоркиного отца варить сталь и теперь часто приходил в гости. Лицо у него морщинистое и коричневое, как высохший гриб.
— Долой агрессоров из Вьетнама! — тоненьким от волнения голосом кричал дед Максим. — Дорогие далёкие братья, мы с вами! Да здравствует интернационализм!
И все вокруг тоже закричали это длинное слово. И отец закричал, и мать. И это же слово было написано толстыми белыми буквами на красных плакатах, развешанных по стенам. Егор даже не сразу прочитал его — такое оно было длинное.
— Пап, а что это такое — интернационализм? — спросил Егор.
Но тут толпа качнулась, потекла, поредела. Митинг кончился. Дед Максим подошёл к отцу, поздоровался за руку. Потом прищурил один глаз, а другим будто взял Егора на прицел.
— Как растёт молодое поколение?
— Помаленьку растёт, — ответил отец, — вот интересуется, что такое интернационализм.
— А вот я им сейчас быстро растолкую. — Дед Максим хитренько подмигнул Егору, словно тот уже всё заранее знал, и сказал: — Дай-ка мне твою рабочую руку, Егор, и представь на минутку, будто ты негр, вьетнамец, араб или еще какой-нибудь другой народ представляешь.
Дед Максим переплёл свои пальцы с Егоркиными, так что получился большой общий кулак, и крикнул:
— Мир, дружба, помощь! Вот это и есть интернационализм! Расти, Егор, быстрей! Вон что угнетатели удумали — свободу у народа отнять! Да не выйдет — не даст мировой рабочий класс простых людей в обиду. Верно, Егор?
— Верно, верно! Мы всех проклятых буржуинов разгромим, как Мальчиш-Кибальчиш! — согласился Егор.
— Завидую я тебе, Егор, — вздохнул дед Максим, — вот стоишь ты на этом столбе, и никто тебя пальцем не тронет. Потому как ты здесь хозяин. Твой дед здесь трудился, отец работает, и ты подрастёшь, придёшь к нему на смену. А меня в революцию полицейский с этого столба нагайкой ссадил, не посмотрел, что мальчонка.
— А за что? — замирая от интереса, спросил Егор.
— За то, что с отцом на забастовку пришёл. За то, что «Интернационал» пел.
— Неужели это тот самый столб? — поразился Егор.
— Может, не тот, а может, и тот. Разве упомнишь. Шесть десятков с тех пор минуло.
Тут отец подставил Егору плечо и спустил его на землю, хотя сыну и не очень хотелось покидать такой знаменитый столб, видавший ещё революцию. Да что поделаешь — Юлька заснула на плече у отца, и её надо было нести домой.
Егор шагал между дедом Максимом и отцом, на плече у которого мирно посапывала Юлька.
— А ты возмужал, Егор, — сказал дед Максим, — в прошлый год был мне едва по плечо, а теперь эвон как вымахал!
— Совсем самостоятельный парень! — подхватила мать. — Такой заботливый да хозяйственный, не то что другие — «ручки в брючки». Вот с завтрашнего дня в Юлином детсадике карантин. Если бы не сын, что бы мы делали? А за Егорушкой мы как за каменной стеной: и в доме порядок, и за сестрой пригляд. Одно слово — помощник!
Егор важно вышагивал и сопел от удовольствия. Руки у него, конечно, сами собой опять оказались в карманах. И на этот раз никто, даже мать его не одёрнула — как-никак самостоятельный человек!
Потом начался самый главный и серьёзный разговор — о заводе.
Дед Максим из-за старости уже давно не работал, только на собрания ходил, но всегда придирчиво, как учитель на уроке, расспрашивал Егоркиного отца о делах. И отец отвечал подробно и обстоятельно. Если ответ нравился, дед Максим хмурился, а если нет — улыбался. Такой уж он был человек — все у него наоборот. Только улыбался кисло, любому человеку от такой улыбки становилось грустно.
Сейчас дед Максим хмурился.
— Вижу, вижу, хорошо у тебя дела идут, Павел, — похвалил он отца. — Сталь варить — не чай заваривать. Не всякому это искусство в руки даётся.
— Спасибо на добром слове, — поблагодарил отец. — Сталь везде нужна. Из неё и пушки делают, и космические корабли, и каркасы домов. Очень нужный человек на земле — сталевар.
И Егор, как и дед Максим, кивнул головой: что и говорить, сталевар — самый нужный человек на свете!
Замечательный сон приснился Егору. Будто Егор — это сам Мальчиш-Кибальчиш. И будто Егор-Мальчиш стоит на высокой трибуне и произносит вдохновенную речь, а вокруг трибуны — видимо-невидимо мальчишей.
