Черниговцы (повесть о восстании Черниговского полка 1826) - Слонимский Александр Леонидович (бесплатные серии книг TXT) 📗

Пестель по приезде своем вел первоначально переговоры с Трубецким и Никитой. Трубецкой не показывал определенного образа мыслей и избегал споров. Никита говорил, что свою конституцию написал в монархическом смысле ради вновь вступающих членов, которых могла бы испугать республиканская цель.

— Это только завеса, — сказал он Пестелю по-французски, — за которой мы сформируем наши колонны.

Наконец положено было собраться всей директории с участием наиболее значительных членов: Тургенева и Рылеева. На совещание был приглашен и Матвей, находившийся тогда в Петербурге, но он был нездоров и не явился. Собрание происходило в квартире Рылеева, на Мойке, у Синего моста, в здании Российско-Американской компании [37], в которой Рылеев служил правителем дел.

На собрании Пестель изложил основные принципы своей «Русской правды», с содержанием которой успел уже раньше ознакомить Трубецкого и Никиту. Он начал с вопроса о республике: сослался на прежнее решение, которое находил обязательным и сейчас, а затем, ввиду обнаружившихся колебаний, повторил свои доводы в пользу республиканского правления. Он возражал далее против конституции Никиты и особенно против того пункта, по которому право избирать или быть избранным в народное собрание предоставлялось одним только богатым.

— Это не только несправедливо, — сказал он, — но и опасно, ибо республика в таком случае не имела бы опоры в массе народной, чем могли бы воспользоваться враги свободы.

Наконец Пестель перешел к главному вопросу — об освобождении крестьян и о разделении земель. Стараясь говорить как можно ласковее, чтобы не раздражить Никиту, он доказывал ему всю несостоятельность тех правил, какие он уста-навливает в этом отношении в своей конституции. Он привел тот пункт, где говорилось, что «земли помещиков остаются за ними».

— Никак не могут остаться, — сказал он, ласково глядя на Никиту. — Народ увидел бы себя ограбленным на другое утро после революции и в одно мгновение уничтожил бы и нас и нашу республику.

Какие же ваши предложения на этот счет? — спросил Тургенев. — Я не имел удовольствии читать вашей «Русской правды».

— Там еще нет обстоятельного разъяснения сего предмета, — спокойно отвечал Пестель. — Впрочем, я могу сейчас сообщить свой проект в главных очертаниях.

И он приступил к изложению своего проекта земельного устройства. Излишки помещичьих земель, превышающие законом установленное количество, отходят за выкуп в собственность государства. Все вообще земельное пространство делится пополам. Одна половина будет называться землей общественной, другая — частной. Земля общественная назначается для доставления необходимого пропитания всем гражданам без изъятия; земля частная, в которую входят и оставшиеся помещичьи владения, может быть собственностью отдельных лиц.

— Когда этот порядок будет введен в полной мере, — сказал Пестель, — каждый гражданин, если он согласен трудиться, получит право на участок общественной земли, достаточный для его пропитания с семьей. Где бы он ни странствовал, где бы ни искал счастья, он всегда знать будет, что если успеху изменят его стараниям, то в волости своей, в сем политическом своем семействе, он всегда найдет себе пристанище и хлеб насущный. Питаться он будет не от милосердия ближних и не отдаваясь в их зависимость, а от собственных трудов своих. Не будет больше столь резкого различия между богатством и бедностью, ибо за каждым сохраняется право на его земельную долю. Каждый гражданин российский почувствует себя хозяином в своем государстве, каждый увидит, что находится он в государстве для блага своего и что подати он платит и повинности несет для цели ему дорогой и близкой.

Трубецкой слушал с видом чрезвычайного внимания. Никита хмурился. Тургенев усмехался. Князь Оболенский и Рылеев, видимо, были увлечены нарисованной Пестелем картиной всеобщего счастья и его ясной, вразумительной речью; они слышали его в первый раз. Оболенский не сводил с Пестеля глаз, пока он говорил. Рылеев порывисто ерошил волосы и повторял вполголоса:

— Voila la chose! [38]

Это была его любимая поговорка.

Пестель закончил свою речь с некоторым волнением. Последние слова он говорил точно для себя, а не для слушателей Взгляд его ушел внутрь. Но вскоре лицо его приняло обычное выражение холодного спокойствия.

Наступило молчание. Оно было прервано Трубецким.

— Цели, изложенные вами, прекрасны, — сказал он. — Но какими мерами думаете вы обеспечить их достижение? Что, если народное собрание отвергнет республику?

— Одобренные нами преобразования должны быть поддержаны всеми возможными мерами, — отвечал Пестель. — Нельзя останавливаться на половине дороги. А народное собрание удобнее всего созвать уже после того, как утвердится новый порядок вещей и произведено будет разделение земель.

— Кто же будет вводить этот новый порядок? — спросил Трубецкой.

— Временное республиканское правление, облеченное верховной властью, — твердо ответил Пестель.

— На какой срок предполагаете вы учредить временное правление? — осторожно осведомился Трубецкой, переглянувшись с Никитой. — На год, два?

— Для перехода к новому порядку нужна постепенность, — холодно отвечал Пестель, не обращая внимания на коварный смысл вопроса. — Одно разделение земель возьмет лет восемь — десять.

— Десять лет! — раздались возмущенные голоса.

— Да это новая тирания! — воскликнул Рылеев.

Все обаяние Пестеля в его глазах мгновенно разрушилось; теперь он видел в нем только опасного честолюбца, каким его изображали Трубецкой и Никита.

— Может быть, это и тирания, — улыбнувшись, сказал Пестель, — но тирания, имеющая одно в виду: всеобщее благо.

— Ничто не может оправдать насилия над правами народными — горячо возразил Рылеев. — Всем сердцем своим, всеми своими помыслами принадлежу я республике, но первый восстану против нее, если она не будет основана на свободном изъявлении воли народа!

— Какой бы ни был превосходный устав, а нельзя вводить его силой! — вторил Никита. — Кто поручится, что переворотом не воспользуется какой-нибудь честолюбец?

— Охотники в Наполеоны всегда найдутся, — проговорил Тургенев.

Что ж, и тогда мы не были бы в проигрыше, Николай Иванович, — заметил Пестель, обернувшись к Тургеневу. — Разумеется, если он будет действовать в духе нашей цели.

Сохрани бог от Наполеона! — с негодованием вскричал Рылеев.

Все зашумели,

— Диктаторство! — слышались голоса. — Узурпация!

Только один Оболенский, казалось, внутренне соглашался с Пестелем. Он сидел молча.

Когда общее возмущение несколько улеглось, заговорил Трубецкой.

— Нас не нужно убеждать в превосходстве республиканского правления, — сказал он, — мы и без того достаточно уверены в этом. Однако, начав с республики, вы приходите к самому беззаконному, самому безудержному деспотизму. Ибо если монарх может сослаться на наследственное право свое, то чем могут оправдать свою власть несколько человек, составивших верховное правление? Кто уполномочил их действовать от лица парода, врываться в частные отношения граждан и касаться их собственности, которая во всех странах почитается священною и неприкосновенною? Ибо что ни говори, а земля есть законная, наследственная собственность помещиков, и ни один клочок ее не может быть отторгнут иначе, как с их добровольного согласия и за справедливый выкуп. Образ действий, какой вы предлагаете, породил бы смуту, которая жестокостью своею превзошла бы якобинские ужасы; республика захлебнулась бы в крови, и государство — плохо ли, хорошо ли устроенное трудами наших предков — погибло бы среди развалин… — Трубецкой поднялся с кресел и остановился прямо против Пестеля, сидевшего за письменным столом. — Это ли то счастье, которое вы нам сулите, предлагая насильственный захват власти? Разрушить сооруженное с таким трудом здание государственности, чтобы строить на пустом месте, — у кого поднимется рука на такое дело?..