Тебе посвящается - Бременер Макс Соломонович (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗
– По законам физики, теперь не растает, – объявил, отдуваясь, Игорь.
– Стась, – сказал Ляпунов, – подтверждаешь? Это твоя наука. Не растает?
– Если не будет привходящих обстоятельств, – загадочно ответил Станкин. – А тебе что, накрываться потом этим одеялом?
– Именно! – сказал Ляпунов. – Да ладно уж! Прошу к столу...
Валерий слегка посторонился, пропуская ребят в столовую, и вдруг нос к носу столкнулся с Леной.
Это было новогоднее чудо! Ее никто не ждал, и она появилась! Всем было известно, что осталось прийти одному Игорю. Все знали, что больше не должен прийти никто. Но вот она – перед ним!
Когда сталкиваешься с чудом, не знаешь, а вернее, не успеваешь подумать, как себя вести. И сплошь и рядом ведешь себя как-нибудь глуповато, безалаберно. Если б появление Лены не было чудом, Валерий совершенно автоматически принял бы равнодушный и независимый вид. Это было бы довольно просто. Но поскольку Лена была овеяна магией новогодней ночи и все вокруг для него счастливо переменилось с быстротой, очень смахивающей на волшебную, он разинул рот и, восхищенно тараща глаза, рявкнул:
– С наступающим!
На что Лена, опустив ресницы, ответила менее громогласно:
– Тебя – тоже, – и села за стол.
...Любители чудес, изумившись, начинают затем обыкновенно рассуждать и доискиваться, какой аппаратурой пользовался иллюзионист. И после того, как пробка от шампанского, стукнувшись о потолок, упала на торт, повредив кремовую завитушку; после того, как Терехина запричитала: «Ой, ребята, уговаривались же без вина», и все выпили до дна по бокалу; после того, как пробили по радио куранты, а затем рядом – стенные часы, и, очутившись в 1955 году, все принялись закусывать, – после всего этого Валерий стал мысленно докапываться, как все же оказалась здесь Лена.
Несомненно, ее привел Игорь. Но как ему удалось? И главное – интересуется он Леной сам или заботится о Валерии?
Определить это было нетрудно.
Лена сидела напротив Валерия, а Игорь справа, во главе стола. Гайдуков, потешно крякая, пил лимонад, шутил со своей соседкой, переговаривался со Станкиным, но на Лену не обращал ни малейшего внимания.
Валерию захотелось сказать ему что-то доброе и дружеское. И, когда Игорь предложил выпить за дружбу, он, встав, первым чокнулся с ним и поглядел ему в глаза, как бы показывая, что думает сейчас обо всем том хорошем, чего оба они ждут от будущего. Игорь кивнул, подмигнул и на миг скосил глаза на Лену, точно удивляясь, что Валерий не проявляет инициативы.
Валерий улыбнулся. Он не торопился проявлять инициативу. Не оттого, что помнил обиду: обида улетучилась и он больше не чувствовал ее. Не ждал он и того, чтобы непременно сама Лена сделала первый шаг. Это было совсем неважно сейчас. Просто на душе у него было на редкость спокойно. Предстояла длинная новогодняя ночь с гуляньем по городу, с хороводами вокруг высоченных елей на площадях и взаимными провожаниями, и он почему-то убежден был: они с Леной неминуемо объяснятся в эту необыкновенную ночь.
Стол с остатками яств отодвинули к стене. Снова завели патефон. Теперь Валерий остался у стены вместе с Леной. Певец запел о симпатичном дяде Ване, в бодром темпе перечисляя его достоинства, а танцующие, наращивая скорость, оттеснили Валерия с Леной в угол. Приблизительно в середине перечня дяди Ваниных положительных черт Лена сказала:
– А ты, значит, не умеешь танцевать?
– Нет.
– И не учился?
– Нельзя. Я очень больно наступаю на ноги.
– Нарочно?
– Конечно, нечаянно.
– Поучись сегодня. Надо пользоваться случаем!
– Что ты! В тапочках нужно, а не в таких вот... – Он указал на свои ноги в больших ботинках, грубых и увесистых, как чугунные утюги.
Это был разговор пустой и пустячный, но обоим было важно только то, что они опять как ни в чем не бывало говорят друг с другом и отдаляются от размолвки.
После танцев поиграли немного в шарады и наконец вышли на улицу.
Падал снег, сухой, точно осыпавшаяся известка, и щепотками, не тая, лежал на рукавах, плечах и воротниках. Молодежь гуляла шеренгами, во всю ширь мостовых, неторопливо сторонясь редких автомобилей. И странно было, что для этих вот редких машин безостановочно работают светофоры на перекрестках и стоят посреди площадей одинокие регулировщики. Звучали песни, то приближаясь, то удаляясь, то мешая одна другой...
Компания Ляпунова со студенческой песней шагала по центральной аллее Тверского бульвара. От Никитских ворот ребята собирались спуститься по улице Герцена к Манежу, а потом выйти на Красную площадь.
У памятника Тимирязеву задержались. Он выглядел необычно. Снег лежал лишь на челе мыслителя – благородной сединой, и на груди – ослепительно белой манишкой. Снег нигде больше не коснулся серого камня статуи, но пьедестал равномерно и шероховато был тронут изморозью, на которой кто-то уже выскреб: «С Новым годом, орлы!»
– С Новым годом! – крикнул кто-то за спинами ребят.
Все разом обернулись. Это был Шустиков.
– А, привет, – сказал равнодушно Ляпунов.
Остальные тоже безразлично поздоровались.
– Как встретил? – без большого интереса осведомился Ляпунов, в то время как остальные стали уже сходить по ступеням с бульвара на тротуар.
– Так! – вызывающе ответил Шустиков. – Чистюля дешевый! Жалко было к себе пустить?
Он сделал два размашистых шага к Ляпунову, вдруг остановился, точно желая обрести равновесие, прежде чем сделает новый шаг, расслабленно качнулся, и все поняли, что Шустиков под хмельком.
– А на что ты мне нужен? – спросил Ляпунов. – Если б ты был веселый парень, я б, может, тебя сам позвал. Ты двигай потихоньку домой, а то еще налетишь на кого-нибудь. Пока!
– Чистюля! – выкрикнул Шустиков, загораживая ему дорогу. – Побоялся меня пустить! Я в последний раз хотел, как полагается, погулять! Товарищ называется!
– Я к тебе в товарищи не набивался. Так что зря ты, – спокойно сказал Ляпунов. – Ты с кем всегда ходишь? С Костяшкиным, что ли? Вот с ним бы и праздновал.
Но Шустиков не хотел считаться с тем, что Ляпунов действительно не был его приятелем, – он продолжал, надрываясь от жалости к себе, упрекать Ляпунова так, точно тот делил с ним досуг в хорошие дни и отшатнулся от него в беде.
– Ладно, хватит. Счастливых каникул! – прервал его Ляпунов.
– Мои каникулы уже там будут, – ответил, понизив голос, Шустиков, – где сейчас Костяшкин. Понятно?
– Да брось! Ты серьезно?.. – спросил пораженно Ляпунов, разом переменив тон.
Шустиков кивнул, быть может удовлетворенный отчасти, что смог ошарашить Ляпунова, прощально махнул рукой и пошел прочь по бульвару.
Компания накинулась на Ляпунова: что имел в виду Шустиков, когда говорил, что Женька побоялся его к себе пустить? Почему Щустиков намекал, что хотел погулять в последний раз?
– А черт его знает, на что он намекает! – беспечно пропел Женька, пытаясь отшутиться. – Услышал насчет нашей встречи, стал напрашиваться, я его отшил.
– А чего ж он тогда тебе: «побоялся, побоялся»? – спросил Кавалерчик.
– Да тут такая история... – неохотно сказал Ляпунов. – Встретил я его, значит, дня три назад, прошу прощения, в бане. Одеваемся рядом. Он мне показывает часы ручные с серебряной браслеткой. «Хороши?..» – «Хороши, – говорю. – Откуда у тебя?» Отвечает: «Достал». Я еще раньше почему-то понял, что не дареные. «Не купишь у меня? – спрашивает. – Им цена четыреста рублей, отдам за триста пятьдесят». – «Нет, говорю, не требуется». Он вздыхает: «Придется в скупку нести». Потом меня просит: о часах – никому. А напоследок стал ко мне на Новый год навязываться.
– Вот подлец! – сказал Валерий.
– Н-да, действительно, – произнес Станкин с тем напряженным выражением лица, которое не разглаживается, пока человек не свыкнется с услышанным.
