Бульвар под ливнем (Музыканты) - Коршунов Михаил Павлович (онлайн книга без TXT) 📗
Первое Ладькино серьезное путешествие. Он даже волновался. Он ждал, когда же наконец перед ним развернется дорога с ее настоящими сложностями и без надписи на машине «Учебная». Ладька много раз чувствовал начала всех дорог, но дальше километров сорока-пятидесяти ему не удавалось по ним проехать. Даже как пассажиру. Теперь — полная безграничность.
Ладькино место было в середине колонны. Первым ехал Аркадий Михайлович в собственном новеньком «Москвиче». Он опять был в рубашке и тонких подтяжках на зажимах. Надел еще черный фетровый котелок. Аркадий Михайлович был похож на старинных циркачей, или, как прежде называли, циркистов. Не хватало тоненьких усов, закрученных кверху, как две перевернутые запятые, и какой-нибудь надписи над головой: «Зоопсихолог, фабрика рефлексов».
За машиной Аркадия Михайловича ехал первый автодом, потом грузовики с реквизитом, потом Ладька, потом еще три автодома. Внушительная колонна, хотя это и не весь цирк, а только его хозяйственная часть в основном.
Санди ехала в последнем автодоме со своей матерью и отцом. Они были жонглерами. Санди была клоуном, или, как говорят в цирке, коверным. Санди мечтала быть коверным и добивалась этого, потому что она была гимнасткой, иллюзионистом-эксцентриком и просто выдумщицей в одно и то же время. Училась в цирковом училище на вечернем отделении, сейчас проходила практику.
— Я единственная девочка-клоун, — говорила Санди.
— В Московской области, — говорил Ладька.
— В Советском Союзе, — говорила Санди. — Арчи, подтверди.
Арчи наклонял голову и негромко тявкал. Потом изображал что-то хвостом. Арчи тоже был коверным.
Полное имя пуделя Арчибальд. Ладя так его и называл, и, кажется, за это пудель особенно и сразу полюбил Ладьку. Он иногда догонял «Тутмос» где-нибудь в объездах, где машины совсем сбавляют скорость. Ладька открывал дверцу, Арчи впрыгивал в кабину к Ладьке, и они ехали вместе.
Арчибальд путешествовал так же охотно, как и Ладька. Движение колес радовало их обоих. На бензоколонке, которая расположена около Вязьмы, Ладька решил поразить Санди: он пригнулся в «Тутмосе» и незаметно подъехал к заправщику. У заправщика чуть кепка с головы не слетела, когда он увидел, как пудель подруливает к бензоколонке. Цирк цирком, но все-таки… Санди шутку вежливо оценила; Аркадий Михайлович не очень: цирк должен быть в цирке, а не в гуще транспорта.
Ладькины пассажиры были очень смирными. В пути они в основном дремали. Только пеликан Боря иногда начинал кричать странным голосом. Ладькины вещи ехали в автодоме Санди. И скрипка ехала. Ладька испытывал полное наслаждение, что он сидит за рулем, пускай даже и «Тутмоса». Но в руках руль, пускай и без сервиса, под ногами педали, пускай и не широкие. Дрожит у колена черный шарик на рычаге коробки скоростей. И вокруг непрерывное, незатихающее движение.
Люди сами виноваты, когда им скучно, когда они убивают свое время. Ладя никогда не будет убивать свое время. Он никогда не будет ничего ждать; он будет каждую минуту жить, и если он не знает, чего он достигнет скрипкой, он будет жить пока без скрипки. Скрипка — это струны, смычок и ты сам. А Ладька не знает, где он до конца сам, в чем? И он завидует Андрею, которому все понятно. Струны, смычок и он сам — вместе. А Ладька не вместе ни с кем и ни с чем. И пусть.
— Арчибальд, — сказал Ладька, — вы мне симпатичны, и я вас уважаю.
Пудель повернул голову к Ладьке и приподнял одно ухо. Он умел быть внимательным.
— Член ДОСААФ СССР Брагин на двести восьмидесятом километре от Москвы беседует со своим лучшим другом и попутчиком Арчибальдом. Вы, Арчибальд, напоминаете мне некоего Павла Тареева. Вы разбираетесь в жизни, я это вижу. Хотя вы и коверный, и вообще несерьезная личность. Впрочем, вроде меня. Я вас когда-нибудь познакомлю с Павлом Тареевым. Он человек. И Ганка тоже человек. Она тоже знает, что делает. А я не знаю, что я делаю. Почему я оказался здесь с вами, в этом легкомысленном экипаже, и везем мы Борю-пеликана и всех остальных личностей.
При имени Бори-пеликана Арчибальд поднял второе ухо.
— А может, во мне, Арчибальд, зарыт где-то на самом дне Чайковский? Соната, сонатина в переменном размере. Чем объясняется ваше увлечение переменным размером? Вопрос корреспондентов. Ответ — только движением встречных лимузинов. Как? На лицах корреспондентов удивление. Ответ — проходит машина, и это тактовая черта. А чем будут велосипедисты, Арчибальд? Не знаете? Я тоже не знаю. А Галлахер все знает. Вам не известен Галлахер, Арчибальд? Композитор, истинный лондонец, как и ваши предки, судя по родословной. Он сочинил симфонию о футболе. Можно сочинять музыку о явлениях физики, можно и о футболе. «Печальная симфония» называется. Посвятил ее проигрышу сборной Англии на первенстве мира в Мексике. Свистки арбитра, вопли болельщиков, вздохи футболистов после поражения. Все есть. А мы с вами, Арчибальд, не знаем, чем будут велосипедисты. Поглядим лучше на приборы — амперметр показывает зарядку, бензина полный бак, температура воды шестьдесят градусов. Бутлеров, когда учился в пансионе, прятал у себя в спальне химические склянки. Однажды склянки взорвались, Бутлерова заперли в карцер. На обед водили с доской, на которой написали: «Великий химик». Смеялись над мальчиком. Но потом мальчик посмеялся над ними над всеми. Он стал великим химиком. Из программы для восьмого класса. Можете, Арчибальд, взять к себе в клоунаду. Я придумал, чем в сонатине будут велосипедисты — слабые доли такта. Вы, кажется, спите и не слушаете?
Арчибальд положил голову на спинку сиденья и закрыл глаза. Он или спал, а может быть, и думал над словами Лади о Бутлерове, «Печальной симфонии» Галлахера, о Чайковском.
Вечером автопоезд остановился в кемпинге. Проехали за ворота и поставили машины на стоянке. Автодома выглядели внушительно. Получился настоящий поселок. «Тутмос» затерялся среди автодомов — как, дровяной сарайчик.
В кемпинге было еще много легковых автомашин. Они стояли в заездах около палаток. Палатки были разноцветными и напоминали детские флажки на веревке. Были врыты столбы, а вокруг них подковой — скамейки. Тоже разноцветные.
Ладя никогда не бывал в кемпингах. Здесь было как-то особенно оживленно — кто спешил в душ с перекинутым через плечо полотенцем, кто нес кастрюлю или чайник в летнюю кухню, сделанную под навесом, кто возился с машиной, и около него стояли добровольные консультанты и советчики, кто, разложив прямо на палатке, сушил белье.
Арчи немедленно отправился знакомиться. Он-то прекрасно знал, что такое кемпинг.
— Товарищи, через тридцать минут соберемся на ужин, — объявил Аркадий Михайлович.
Санди спросила Ладю, как он после первого большого перегона — не устал?
— Все в порядке, — сказал Ладька. — Зверей своих сейчас накормлю.
— Ты не сердишься, что у тебя «Тутмос»?
— Что вы! Лимузин, о котором я мечтал. И главное, звери настоящие.
— Сердишься, — сказала Санди.
— Да нет же, право. Что вы… — Ладьке нравилось говорить «вы» Санди и ее пуделю Арчибальду.
— Я люблю, когда люди смеются.
— Я тоже.
— Улыбнись.
Ладя улыбнулся.
— Громче, — потребовала Санди.
Ладька засмеялся, совсем по-настоящему.
— А ты знаешь, кто был праотцом клоунов? — спросила Санди.
— Нет.
— Аристофан.
— В Греции все есть, — сказал Ладя.
Санди убежала помогать готовить ужин. Эти совместные ужины были ритуалом. Ладя потом узнал. Все собирались, ели и обсуждали прошедший день, потому что наконец все были вместе и никуда не спешили.
Ладька накормил Борю, Енота Егорыча и насыпал зерен голубям и «машинистам». Вышел за ворота кемпинга. Большой луг, а на нем стога сена. У Ладьки затекли ноги, он решил пробежаться до первого стога.
Он упал на сено, и его обдало запахом лета, вечернего солнца. Приятно ныли руки и плечи, как после хорошей работы. Он впервые в жизни проехал триста восемьдесят километров, и ему казалось, что вся дорога была в нем, каждый километр. Ощущал ее мышцами плеч и рук. Было приятно, потому что дорога привела его на этот луг, к этому стогу сена, и Ладька лежал радостно-усталый и слушал, как в нем еще звучала дорога. У нее была своя мелодия, Ладька в этом не сомневался. Дорога не просто двигалась навстречу, она что-то отдавала человеку, который двигался по ней. Он лежал и слушал, как это звучит.
