Зеленые каникулы - Коберидзе Карло (бесплатная библиотека электронных книг txt) 📗
Пройдет год с лишним, я окончу училище, и хорошо окончу — поборол-таки лень. Через год буду трактористом. Куда направят, там и буду работать и минуты колебаться не стану. Я вспашу бескрайнюю долину, буду пахать и днем и ночью при свете фар. А потом зашелестит, заколышется пшеница…
Мама часто говорила мне: некоторые потому растут бездельниками пустоголовыми, что все им достается без труда и забот — даром, как воздух. Я докажу тебе, мама, что я не отношусь к их числу.
Буду работать и учиться! И меня будут считать на селе человеком.
Весна
О наступлении весны оповестили не ласточки. Сначала вдоль плетней вытянулись к солнышку травинки, за ними последовали подснежники — рассыпались по склонам, и за подснежниками вырвались из земли фиалки.
В виноградниках раздались ритмичные звуки — это обстругивали подпорки для лоз.
И на занятия, в гаражи и мастерские, мы ходим без пальто.
Значит, пришла весна.
И солнце разом подобрало снег, который, я уже думал, навеки покрыл землю, а недели через две оно обратило в пар лужи и обсушило землю. Настала весна.
Нам объявили, что пришло время проверить наши знания, настал час подпустить нас к трактору, посмотреть, как мы с ним поладим.
Ребята радовались, а я почему-то испугался. Сам не знаю, почему меня охватил страх — страх первого шага, когда сомневаешься в своих силах, в себе, боишься не справиться!
Потом-то я узнал, что такое чувство страха опасно, может привести к беде. Но побороть себя я не мог и решил увильнуть от занятий в поле.
Когда трактор вышел в поле, мы потянулись за ним. Ребята весело шумели, а у меня вид был мрачный, я сам чувствовал это. Ну прямо ужас какой-то обуял при мысли, что придется вести трактор!
Когда преподаватель выкликнул мою фамилию, проверяя по журналу, все ли мы тут, я сказал, что плохо чувствую себя, и отпросился с урока.
Преподаватель строго поглядел на меня и сказал:
— Заберись сначала на трактор, поведи его!
Я растерялся. Что было делать? Я медленно забрался на трактор. Включил даже скорость, тронул его с места! Трактор шел, и вдруг штурвал перестал меня слушаться. А может, руки не слушались? Трактор несся к канаве.
Преподаватель был рядом. Молчал, будто ничего особенного не происходит.
Ребята закричали, зашумели.
Наконец я повернул трактор, сам не знаю как, и удивился даже. И только тут, когда я справился с ним, преподаватель заговорил:
— Останови.
Я нажал — думал, что на тормоз, оказалось — включил скорость.
Трактор рванулся вперед.
Не ухвати преподаватель руль, мы наверняка врезались бы в яблони, росшие с края поля.
Когда я сходил с трактора, преподаватель сказал мне тихо, так, чтобы не слышали другие:
— Знания у тебя нетвердые и решительности мало, а решительность значит вдвое больше силы.
Я вспыхнул.
— Что с тобой было? — спросил Зураб, когда я сошел.
— Ничего особенного, — ответил за меня преподаватель. — Я нарочно включил вторую скорость, хотел посмотреть, как он поступит.
Помните про мой разговор с Зурабом про ркацители и саперави, я уверял, что эти сорта винограда и тут приживутся, а Зураб не соглашался, и мы побились об заклад? Я рассказал об этом директору и попросил разрешить посадить лозы. Потом написал отцу, попросил прислать «всего пятьдесят годовалых лоз» саперави и ркацители поровну и сообщал, конечно, про наш спор. Послал он мне лозы с дядей Гурамом (он часто бывает и у нас в деревне и меня не забывает). Все ребята нашего курса помогали мне копать землю, сажать их, ставить подпорки.
Все мы с нетерпением ждали весны — увидеть, прижились ли саженцы.
Посмотрим, чем закончится мой спор с Зурабом!
Мнения ребят разделились, но большинство на моей стороне. Через год должен быть первый урожай. Правда, меня здесь уже не будет в ту осень — ртвели я встречу дома, в Кахетии. Но перед отъездом увижу, как вылупятся виноградинки на гроздьях. В конце концов, вернусь сюда осенью; должен же я буду иногда наведываться в училище — я уже свыкся со всем здесь… Прирос к училищу душой.
Родные меня не забывают, не только дядя Гурам, но и сестра моя, студентка, два раза приезжала из Тбилиси, а от Михо раз в неделю получаю письмо. Представьте, и Гела научился писать — по две страницы заполняет. Самые интересные письма — от Джумбера, о всяких городских новостях.
Я часто думаю, кто же здесь в училище друг-приятель моего отца, но так и не могу догадаться. Все преподаватели одинаково относятся ко мне. Директор? Однажды мне так досталось за то, что я из Гори чуть не в полночь вернулся…
Через несколько дней я поеду домой — на неделю, погляжу, что там творит весна. Наверно, и там помогла набухнуть почкам, и там накинула на землю белый пар, заставила запеть птиц, а лозу «пустить слезу».
Отец, наверно, уже вскапывает огород…
Вот и прошли эти несколько дней, и я уже дома, в деревне. Какими радостными криками встретила меня бабушка, какие навернулись слезы у мамы, как обрадовался Михо и как заулыбался мой угрюмый отец, это вы легко вообразите себе — знакомая картина для всех и везде, так зачем мне описывать ее. Соседи оглядели меня и заявили, что я возмужал.
Семь месяцев не видел я родных и свою деревню. Не нагляжусь никак, не наговорюсь. Радость захлестнула меня, но всю первую ночь дома почему-то снилось училище.
И пища и вода здесь не кажутся мне уже самыми вкусными.
А из окна не видно Горы раненых, и, представьте, не хватает мне ее.
Отец разговаривает со мной как со взрослым.
За столом он не курит больше нервно одну сигарету за другой, не зная «что со мной делать». У мамы не навертываются больше слезы отчаяния. И бабушка не пилит меня больше, не твердит: «Да открой ты книгу, загляни в нее, негодник!»
Весна в наших местах показалась мне все-таки особенной, как-то по-новому почувствовал я ее, может, потому, что наполнила воспоминаниями детства. И тут, дома, я в первый раз обратил внимание, как заливаются дрозды. Раньше мне казалось, они трещат, и виделись желторотые птенцы в гнездах, а теперь я услышал пение и почему-то вспомнилась Мзия.
Я лежал в постели — только проснулся, в окно врывалось пение дроздов, проникало прямо в душу.
Из кухни доносился разговор.
— Тебе смешно, конечно! — горячилась мама.
— Не вижу, из-за чего переживать! — Отец сдержанно засмеялся.
— Ну что с тобой говорить!
Интересно, из-за чего они спорят?
— Тысячу раз объяснял тебе, но ты не понимаешь. Разве я виноват? — уже серьезно говорит отец.
— Что тут понимать! Не успел подрасти, а уже с девочкой переписывается!
Ого! Пропал я!.. В день отъезда от Мзии письмо получил и забыл оставить его в общежитии, вспомнил уже в автобусе. Сунул в карман брюк — не мог же выбросить! Мама, наверное, собиралась стирать их и вывернула карманы. Все, конец мне теперь, если не заступится отец! Хорошо, что Михо спит, не слышит этого разговора, не то по всему свету разнесет.
— Но я не вижу в этом ничего худого!
— Не хочешь видеть! Что он еще смыслит в жизни?
— Мал он еще, что он может разуметь!
— Вот и ты говоришь — мал еще! Правильно — он ребенок, так куда ему влюбляться?
— Любовь не разбирается в годах. Пускай любит, что тут особенного? Любовь — самое благородное чувство, она толкает человека на хорошие поступки, а потом…
— Хватит! — оборвала мама. — Каким сам был ветреным, таким и сын у тебя растет! И как это он весь в тебя пошел!
— А в кого же он должен был пойти! — смеется отец. — Лучше пусть пораньше узнает, что такое семья, жизнь. Не видишь, теперь ребята рано начинают взрослеть. Я приветствую любовь Гио, — медленно произнес отец.
— А ты знаешь, кто такая эта девочка?
— А я при чем? Кто любит ее, тот, наверное, знает.
— О господи, с ума меня сведете!
— Дай перечту письмо.
