Последняя тайна жизни (Этюды о творчестве) - Сапарина Елена Викторовна (бесплатные онлайн книги читаем полные .txt) 📗
Ему так и не удалось стать стариком: его энергии, молодому задору мог позавидовать любой юноша. В 75 лет он получил от своих сотрудников диплом "мастера городкового цеха", как бессменный глава их институтской команды. И десять лет спустя все так же упруга, несмотря на хромоту после перелома ноги, была его пробежка, точен глаз, сильна левая, главная рука. Все так же восторженно и звонко кричал он, приветствуя удачный удар игрока своей команды.
— Звезда! Звезда!
И так же приходил в неистовое отчаяние и гнев, ежели кому-то случалось промазать:
— Квашня! Да у вас бабий замах! Вас в богадельню, сударь!
Поистине неистощимо было буйство этой многогранной натуры. И вернее всех определила его нрав наблюдавшая полвека за Иваном Петровичем изо дня в день Серафима Васильевна. Она назвала это необыкновенное свойство "кипением сердца".
В Военно-медицинской императорской академии существовало правило, неукоснительно соблюдавшееся: после 25 лет службы профессора увольняли за выслугою лет. В редких исключениях этот срок продляли еще на пять лет. В 1905 году Иван Петрович Павлов тоже оказался на роковом рубеже. Но для "великого физиолога земли российской" было сделано невиданное исключение. Конференция академии ходатайствовала об "оставлении И. П. Павлова профессором", предоставив определить срок самому Ивану Петровичу.
Так И. П. Павлов остался "пожизненным профессором". Работа его развертывалась все шире. В академии построили новое помещение для его кафедры. Это было красивое двухэтажное здание в Ломанском переулке. Просторный вестибюль, широкая лестница с огромным, выходившим на юг окном.
Бельэтаж занимали лаборатории и операционные. Кабинет Ивана Петровича и аудитория для лекций размещались на втором этаже. В операционной две стены были почти сплошь стеклянные. Она занимала угловое помещение и находилась в стороне от лабораторий. Во дворе построили большой виварий для собак. Все было сделано с размахом, по последнему слову науки. А лучшим украшением кабинета профессора И. П. Павлова была большая фотография "отца русской физиологии" И. М. Сеченова, подаренная его женой. Это был поистине бесценный дар.
"Я в высшей степени рад получить портрет Ивана Михайловича… Кому же, как не ему, начавшему нашу родную физиологию, начавшему ее именно в Академии и оставившему своим ученым и учительским образом в своих учениках неизгладимое впечатление буквально на всю жизнь, занимать первое место на стенах теперешней физиологической академической лаборатории? Этот портрет составит самое лучшее и самое дорогое ее украшение".
Обновленная кафедра физиологии стала лучшей в Европе. Не только по уровню работ, но и по оборудованию. Это признавали сами европейские ученые.
Но павловская мысль обгоняла реальные дела. Ему мало достигнутого. Профессор И. П. Павлов задумал построить совсем особую лабораторию: где бы подопытные животные были полностью изолированы от посторонних звуков, шумов, запахов, отвлекающих их внимание и влияющих на выработку условных рефлексов. Однако императорская казна не располагала средствами для строительства. А принц А. П. Ольденбургский к тому же опасался, что при этом будет испорчен пейзаж вокруг его института.
"Институт должен славиться не своими лужайками и видами, а научными учреждениями, — писал ему в докладных профессор И. П. Павлов. — А я ручаюсь, что проектируемая лаборатория и сама по себе, и тем, что из нее выйдет, немало прибавит к научной репутации нашего Института".
В конце концов принца-попечителя удалось уговорить, но денег-то все равно не было. И тогда Иван Петрович решил обратиться в благотворительное Общество содействия успехам опытных наук, основанное на средства, завещанные купцом X. С. Леденцовым, с просьбой о материальной помощи. Ведь речь шла не о нем самом, а о его любимой науке — тут И. П. Павлов был готов на все.
Он пришел на заседание общества и произнес пламенную речь о необходимости такой новейшей лаборатории. Средства были отпущены, и строительство "башни молчания", как стали ее называть, хоть и неспешно, но началось.
Это была гордость Ивана Петровича. Здесь воплотились все его самые сокровенные мечты. Трехэтажное квадратное здание было окружено глубоким рвом, чтобы его стенам не передавались колебания почвы, "причиняемые проездом экипажей, телег и автомобилей". Внутри оно разделено крестовидным коридором, образующим в каждом этаже по четыре изолированные комнаты. На двух противоположных сторонах к основному корпусу приделаны полубашни, в них — выход во двор и лестница, ведущая во все этажи. Каждая изолированная комната сообщается с этой полубашней, так же как и крестовидный коридор. Таким образом, вход в каждую комнату обособлен. Средний этаж — без рабочих помещений, он лишь разделяет верхний и нижний.
Всех экспериментальных комнат — восемь. В каждой из них в одном из углов устроена камера из особых не проводящих звуков материалов. Здесь находится животное во время эксперимента. Наблюдение за ним ведется из наружной комнаты. Экспериментатор со специального пульта подает разные звуковые и световые сигналы и в окошко наблюдает за их действием на собаку, которая его не видит: она изолирована не только от посторонних помех, но и от самого наблюдателя.
Строительство "башни молчания" удалось закончить только при Советской власти. Денег купца едва хватило на три звуконепроницаемые камеры. Да и те строились чуть не пять лет.
Тем временем Ивана Петровича Павлова избрали академиком Петербургской Академии наук. "С избранием И. П. Павлова наша академия приобретет в свою среду сочлена, которым она может вполне гордиться", — было написано в представлении. Общее собрание академии единодушно подтвердило мнение группы академиков, рекомендовавших профессора И. П. Павлова. Но мало кто знал, что Иван Петрович поставил перед Академией наук определенное условие: следуемое ему содержание выплачивать "молодому талантливому работнику"! — Георгию Павловичу Зелёному, который был им привлечен к работе в академической лаборатории. Лаборатория была так мала и стеснена в средствах, что без этой дотации просто не смогла бы существовать. Лишь при Советском правительстве физиологическая лаборатория Академии наук была преобразована в институт, которому отвели большое здание на Тучковой набережной, где раньше размещался музей Л. Н. Толстого.
Избрание академиком никак не повлияло на образ жизни И. П. Павлова. Как и прежде, он нередко добирался до всех своих — теперь уже трех — рабочих мест пешком или на конке, которую позже сменил трамвай. По Кронверкскому проспекту и Дворянской улице через Сампсониевский мост конка привозила его в Военно-медицинскую академию. В Институт экспериментальной медицины на Лопухинскую он ехал по Каменноостровскому проспекту другой конкой. А на Тучкову набережную ходил пешком.
Домой к нему мог прийти любой сотрудник или студент, ежели находилось дело. Просто в гости по будням к И. П. Павловым не ходили. Гостей принимали лишь по праздникам. Пришедшего по делу радушно встречали, угощали вкусным чаем с ржаным хлебом и украинским салом.
В квартире — никакого богатства (кроме картин): дубовый старомодный буфет, такой же книжный шкаф, тяжелые, литые из металла кровати. Сам профессор одет скромно, без претензий.
У Ивана Петровича была какая-то особая неприязнь к барству, подчеркнутому аристократизму. Он так и остался навсегда тем разночинцем, которым приехал когда-то в Петербург из своей провинциальной Рязани. Его почти не трогали материальные трудности. Империалистическая война и последовавшая за ней разруха мешали ему только тем, что большинство сотрудников мобилизовали на фронт и некому было проводить опыты. Да и подопытных собак теперь не хватало — экая досада! Столько надо сделать — как все успеть?
