Княжна Джаваха - Чарская Лидия Алексеевна (электронные книги бесплатно .TXT) 📗
– А я клянусь тебе, Нина, что никогда другой деды не будет у тебя! Поняла ли ты меня, малютка?…
О да, я поняла его, я поняла моего доброго великодушного отца! Я поняла, что он догадался о причине моего бегства и решил искупить ее.
– А теперь расскажи мне все, – попросил он меня, – расскажи!
И я тотчас же исполнила желание моего дорогого. Все без утайки поведала я ему. Его глаза мрачно горели, когда дошла очередь до поступка Абрека.
– Ему не будет пощады, – проговорил он сквозь зубы и порывисто-нежно обнял меня, как бы желая вознаградить этой лаской за все пережитые мною страхи.
– А Магома, папа! Ведь если полиция поймает душманов, они пощадят Магому?
– Ну разумеется, дитя мое!.. Я сам буду хлопотать за твоего спасителя… А теперь усни… закрой свои глазки…
И ни одного упрека, ни одного, за все те мучения, которые я доставила ему. Сколько ласки, сколько любви, сколько нежности!.. О, мой отец, мой дорогой отец, мой любимый!.. Чем только искупить мне мою вину перед тобою, мой необдуманный поступок?… И я бранила себя и целовала его руки, эти чудные руки, гладившие мои щеки, мокрые от детских сладостных слез…
Я уснула в эту ночь примиренная, радостная, счастливая…
Глава 14
В путь-дорогу
Дни не шли, а бежали… Я замечала, что со времени моего побега из дому все как-то иначе стали относиться ко мне. Бабушка не бранилась, как бывало раньше, хотя недружелюбно поглядывала на меня. Расстроившаяся свадьба папы не давала ей покоя. В этом она винила меня одну. Прислуга смотрела на меня теперь как на взрослую. Барбале подолгу заглядывалась на меня не то с сожалением, не то с грустью. Я не могла понять, что это означало… Отец разговаривал со мною серьезно, не как с ребенком, с одиннадцатилетней девочкой, а как бы со взрослой девушкой.
– Ты мой друг, Нина, самый преданный и верный, – говорил он.
– Я твой друг, папа, и люблю тебя больше всего в мире! – пылко восклицала я.
Жизнь снова улыбалась мне, как в сказке… Исчезло малейшее облачко с моего горизонта, и счастье, полное и радостное, воцарилось в доме.
Но счастье не бывает продолжительно. Жизнь не сказка, в которой розовые феи с золотыми посохами создают в один миг дворцы и замки для своих златокудрых принцесс…
Так бывает только в сказке. В жизни – иное…
Папа приехал как-то расстроенный и встревоженный из полка.
– Княжна дома? – послышался его взволнованный голос.
– Я здесь, папочка-радость! – крикнула я и повисла у него на шее.
– Нина-джаночка, я должен потолковать с тобою серьезно, – проговорил он.
Мы прошли в его кабинет, и я, как вполне благовоспитанная девочка, уселась на тахте, сложила на коленях руки и приготовилась слушать.
– Дитя мое, – начал он, – тебе одиннадцать лет. Через пять-шесть лет ты будешь взрослая барышня. Настала пора серьезно заняться учением. Ты должна быть хорошо воспитана и образованна. Тебе предстоит бывать в обществе, вращаться в лучших кругах. А чему ты здесь выучишься? Разве только верховой езде и джигитовке, которые знаешь и так в совершенстве. Ты сама понимаешь, что для княжны Джавахи этого недостаточно… А дальше что, Нина? Бабушка не хочет заняться твоим воспитанием, да она скоро оставляет Гори. Мне же по службе придется теперь чаще отлучаться из дому. Сегодня в полку я получил об этом приказ. Оставлять тебя на попечение гувернанток и прислуги я не желал бы… У меня не было бы тогда ни одной спокойной минуты… И вот что я придумал, джаночка… Не пугайся только: здесь нет ничего страшного… Я придумал отдать тебя в институт в Петербурге. Отправив тебя туда, я буду спокоен, зная, что ты находишься под опекою опытных людей… Там у тебя будет много подруг, много девочек одного возраста с тобою… К тому же начальница института, княгиня В., – сестра моего товарища и моя старинная приятельница… Она полюбит тебя, как родную… Зиму будешь проводить там, лето дома… Согласна ли ты на это, детка?
Согласна ли была я? Согласна ли теперь, когда малейшее его желание стало для меня законом! Да и потом, я твердо сознавала всю неизбежность подобного решения. Мне самой хотелось учиться… Я слишком мало знала для своих лет, а мой пытливый, всем интересующийся ум жаждал знания.
– Да, папочка, – твердо произнесла я, – ты хорошо придумал… только… пиши мне почаще и бери в Гори каждое лето…
Он обнял меня и обещал исполнить все мои желания.
С этого же дня поднялась сутолока и возня в доме. Мы должны были уехать через месяц… Барбале плакала, Михако смотрел мне в глаза, даже бабушкины слуги сочувственно покачивали головами, глядя на меня. С отцом я была неразлучна… Мы ездили в горы, упиваясь нашим одиночеством, и наговаривались вдоволь во время этих чудесных прогулок.
А дни не шли, а летели… Как-то раз папа принес мне свежую новость. Шайку душманов окружили в горах и всех переловили. Они сидят в тюрьме, и скоро их будут судить.
– А Магома? – вырвалось у меня.
– Магома будет свободен: я сам докажу его невинность, – успокоил меня отец.
Слова папы оправдались. Их судили и предали законной каре.
Магому освободили.
Он пришел к нам на следующий день и попросил вызвать отца.
Это было накануне нашего отъезда в далекую северную столицу. При виде нас он почтительно, по татарскому обычаю, приложил руку ко лбу и груди и, весь бледный, прошептал в волнении:
– Ага, будь добрым ко мне и возьми меня к себе… Магома будет тебе верным слугою.
– Как, Магома, разве ты не вернешься в Кабарду? – удивился отец.
– Нет, ага… Отроком ушел я оттуда и по желанию брата стал его помощником… Аллах видит, как тяжело мне было это… Ни одного пальца не обагрил Магома кровью… Теперь же мне нельзя вернуться в Кабарду… Я освобожден, другие в тюрьме… Может быть, их уже казнили… С каким же лицом вернусь я один на родину?… Скажут – не уберег брата…
– Твой брат был вождем душманов, Магома.
– Знаю, ага! Но разве в Кабарде смотрят так же, как в Кахетии и Имеретии, на это дело? Там разбой – удаль, честь джигита… Его не осудят на родине. Им гордятся… а вот я…
– Что же ты хочешь, Магома? Я дал тебе что мог за спасение дочери… Но ты вернул мне деньги обратно. Что ты хочешь? Для тебя все сделаю, что могу, – ласково говорил отец.
– Хочу, ага, служить тебе… и русскому царю, – сказал он просто, и глаза его с мольбою остановились на отце.
Отец, тронутый горячим порывом молодого кабардинца, обнял его и обещал исполнить его желание. Магома остался у нас помогать Михако до его определения в полк…
Наступил день отъезда. Коляска стояла у крыльца. Барбале громко причитывала на кухне. Отец хмурился и молчал.
Я обежала весь дом и сад, спустилась к Куре, поднялась на гору, поклонилась дорогим могилкам и в десятый раз побежала в конюшню.
– Прощай, Шалый, прощай, мой верный друг! – шептала я, целуя лоснящуюся шею моего верного коня. – Корми его хорошенько, – сказала я Михако, – чтоб будущее лето, к моему возвращению, вот у него какие бока были! Слышишь?
– Будьте покойны, княжна-матушка, будете довольны! – отвечал он, а у самого слезы стояли в глазах и подергивались губы.
К бабушке я пошла проститься тихо и чинно, но без всякого волнения. Единственное лицо на родине, которое я не жалела оставить, была бабушка. Зато с Барбале, благословившей меня образком святой Нины, с Родам, Анной, Михако и Брагимом я целовалась так искренно и крепко, что у меня распухли губы.
Я не плакала… Мою грудь теснило от слез, но они не выливались наружу.
– Прощай, Магома, прощай, мой спаситель! – улыбнулась я сквозь туман, застилавший зрение.
– Храни тебя Аллах, добрая госпожа!
Мы уже сели в коляску, когда впереди нас поднялось облако пыли и внезапно предстала верхом пред нами на лошади тоненькая баронесса в черной амазонке с длинным вуалем, окутывавшим белым облаком всю ее изящную фигуру.
– Я хотела проводить вас, Нина, и пожелать вам всего, всего лучшего, – запыхавшись от быстрой езды, произнесла она и потом, подъехав с моей стороны к коляске, быстро наклонилась, крепко обняла меня и прошептала смущенно: – И попросить вас, чтобы вы не сердились на меня и твердо верили, что я осталась вашим другом!