Тоня Глиммердал - Парр Мария (читать книги полностью без сокращений TXT) 📗
— Не звал?
Хейди мотает головой.
— Когда Анна приехала и увезла меня, я продолжала играть, как будто я Хейди из книги. Как будто меня забрала тетушка Дет, хоть это и была моя мать. Сначала всё во Франкфурте было здорово, интересно. Я каждый день играла на скрипке, у меня был отличный учитель. Анна возила меня повсюду с собой. Раньше я скучала по ней, если ты понимаешь.
Тоня кивает. Да, это ей очень понятно.
— Но я не сомневалась, что скоро позвонит Гунвальд и скажет, чтобы я возвращалась домой в Глиммердал. Я побуду во Франкфурте недолго, думала я. Я очень скучала и тосковала. Мне хотелось снова увидеть горы, и реку, и овец, и Сигурда — пастушка Петера. Но больше всего мне хотелось к Гунвальду. И чем больше я скучала, тем больше напоминала самой себе Хейди из книжки. Потом я не выдержала и тайком сама позвонила домой. Я звонила несколько раз, но трубку никто не брал.
Хейди надолго замолкает.
— Гунвальд мне никогда не звонил. Ни разу. Я просто лишилась отца — и всё.
Тоня сидит на диване в толстом свитере и чувствует, как внутри нее что-то рушится. Подумать только, это всё Гунвальд. Ее Гунвальд, который всегда так заботился о ней, Тоне. Как он мог так поступить с Хейди? Неужто он не понимает, как сильно человек любит папу? Тоня отворачивается и прячет лицо в подушку. Она не хочет, чтобы Хейди видела ее слезы.
Папа не стал ничего говорить, когда они пришли. Улыбнулся и принялся готовить завтрак. В школу Тоня ушла, твердо уверенная в трех вещах: что папа с Хейди всё еще сидят на кухне и пьют кофе, что Хейди не продаст хутор Клаусу Хагену и что она страшно разочарована в Гунвальде — в ней словно что-то умерло.
— Тройня! — кричит Тоня и скачет от радости.
— Где твоя крестьянская жилка? — устало спрашивает папа.
Он любит, когда овца приносит двойню. С тройней не успеешь глазом моргнуть, как что-то уже приключилось, и у тебя на руках ягненок, которого надо выпаивать из бутылочки. Это очень хлопотно. Поэтому папа любит двойни. А Тоня обожает ягнят, которых нужно поить из бутылки, и только и ждет, когда родится тройня и что-нибудь сразу приключится.
Работы невпроворот. Папа и Хейди сторожат овец каждый у себя и почти не спят. Петер иногда заходит подменить их, чтобы они могли подремать. Тоня мечтает тоже помогать и умоляет разрешить ей, но папа строг: днем надо ходить в школу, а ночью — спать.
— Откуда у меня возьмется крестьянская жилка, если мне не разрешают не спать по ночам! — кричит Тоня сердито.
Папа уверен, что жилка возьмется сама по себе. К тому же мир устроен так, что девочка девяти лет может не спать только одну ночь в месяц, и в нынешнем месяце Тоня свою ночь истратила на Хейдином крыльце.
Хейди. Ее Тоня успела полюбить. Хейди играет на скрипке. Готовит иностранную еду. Принимает роды у овец. Прыгает в стремнине по камням. Заставляет папу смеяться. Тоня ужасно удивилась, когда первый раз это услышала. Папа сейчас всему Хейди учит, потому что Хейди давно не принимала роды у овец. И вот как-то Тоня после школы зашла в хлев, а там папа и Хейди хохочут так, что икают уже, а овцы и щенок таращатся на них, будто увидели инопланетян.
— Вы над чем смеетесь? — спросила Тоня.
Но ни папа, ни Хейди не помнили. Просто хохотали — и всё.
Тоня постепенно поняла, что папа с Хейди были когда-то как брат с сестрой. Она много расспрашивала папу в последние дни, и он охотно рассказывал. Обо всем: как они играли, как ходили в горы, какая Хейди была командирша — папе и его младшим братьям приходилось во всем ее слушаться.
Да, они много о чем говорили в последние дни с папой. Но об одном Тоня говорить не в силах. О Гунвальде. Всякий раз, когда папа спрашивает, не хочет ли Тоня съездить его навестить, она переводит разговор на другую тему.
Раз Гунвальд позвонил и позвал ее к телефону.
— Он хочет поговорить с тобой, — сказал папа, протягивая ей трубку.
Тоня стояла и смотрела на трубку, а потом взяла и выбежала из дому. Она бежала и бежала до кровяного привкуса во рту. Она не хочет разговаривать с Гунвальдом!
Папа сеном стирает с ягненка кровь и слизь.
— Папа, давай ты ночью поспишь, а я подежурю в хлеву, — канючит Тоня. — Я справлюсь.
— Ты, конечно, справишься, но я против, — говорит папа.
— Но ты очень устал, — возражает Тоня.
— Я никогда не устаю, — врет папа и вылезает из загона.
Он треплет Тоню по волосам.
— Сегодня откроем банку йоки, — говорит папа.
— Не думай, что я кисну из-за неприятностей, — врет Тоня. — У меня нет никаких неприятностей, и я вовсе не кисну.
Папа берет ее за шею, и они выходят во двор, на солнышко. И тут же оба застывают как вкопанные.
Тетя Эйр сказала как-то, что никто в целом мире не вопит «мама!» так, как Тоня.
— Ты так вопишь, что по всей долине валятся деревья, — сказала тетя.
И сейчас Тоня издает как раз такой крик — потому что прямо перед ними, завернутая в солнечный свет, стоит… Тонина мама! Тоня долетает до нее в два прыжка. Добрые руки крепко обнимают ее, а толстый свитер так прекрасно пахнет морем и океаном, что можно просто стоять целый день и нюхать.
— Господи, как я по вам соскучилась, — шепчет мама в львиную гриву и в бороду, пока Тонин крик продолжает гарцевать среди гор.
Мама снимает с плеч и ставит в прихожей рюкзак и красную непромокаемую сумку, трется носом о клюв Чайки-Гейра, и теперь наконец папа может стать уставшим папой, а Тоня — раскиснуть из-за своих неприятностей.
Папа засыпает как ребенок на диване под «Вечерние новости». Мама целует его в лоб, накрывает одеялом и уводит Тоню с собой в хлев. И они не спят всю ночь, потому что дежурят по овцам: сидят обнявшись, рядышком, и Тоня рассказывает всё-всё.
— Гунвальд ни разу Хейди не позвонил, — тихо бормочет Тоня под конец и застывает, глядя в темноту хлева.
— Тоня, завтра мы съездим проведаем Гунвальда, — говорит мама.
— Нет, — отвечает Тоня.
— Да, — говорит мама.
Удивительно, но обычно всё получается так, как говорит мама.
Это у меня от нее, думает Тоня.
И вот они стоят у двери его палаты — мама и Тоня. Гунвальд уже не в больнице. Он в санатории за городом, где его оздоровляют и заново учат ходить. У Тони колотится сердце, пока мама стучит в дверь.
— Да? — раздается в ответ, и они входят в светлую уютную комнату.
Посреди комнаты, в кресле, сидит старик.
— Ой, Гунвальд, а что случилось с твоими волосами? — спрашивает мама.
Его постригли и причесали, и теперь Гунвальда не узнать. Он бледный. И похудевший.
Мама прямиком подходит к Гунвальду и треплет его по волосам. Они болтают о том о сем. Гунвальд рассказывает о шейке бедра и лодыжке и расспрашивает, как там Гренландия и что там с уровнем моря, но сам то и дело забывается и косится на Тоню. Она рассматривает свои кроссовки. Одна обращена вперед, а вторая — чуть вбок. Она не хочет смотреть на Гунвальда. Зря она приехала.
— Тоня?
Она не отвечает. Но чувствует, что взгляд Гунвальда уперся в нее. В конце концов она всё же не выдерживает — поднимает голову и тоже смотрит на него. Гунвальд совсем не похож на себя. Щеки куда-то провалились. Они долго глядят так друг на друга. Потом Гунвальд прокашливается и сипит:
— Тоня, что я буду без тебя делать?
И всё лопается. Тоня Глиммердал кидается к Гунвальду и виснет у него на шее.
— Какой же ты ужасный дурак! — в голос рыдает она.
