Свет в заброшенном доме - Тухтабаев Худайберды Тухтабаевич (книги бесплатно без регистрации полные .TXT) 📗
Помощь Шермата
Примерно полчаса шли мы с Шерматом по яблоневому саду, потом вышли на запылённую дорогу, ведущую в город. Прицепились сзади к арбе, что везла кукурузные початки, и добрались до Ташкента. Время близилось к вечеру. У ворот детдома я попросил вахтёра вызвать Зулейху.
– Ты её брат, что ли? – уставился на меня старик.
– Да, брат.
– Да чтоб ты сдох, такой брат! – накинулся на меня вахтёр. – Два месяца твоя сестрёнка на дорогу глядит, тебя ждёт, а ты где пропадаешь, несчастный? Извелась ведь бедная девчонка!
– Я был на практике, – соврал я, боясь сказать правду.
– На практике! Ещё врать умеет! – старик, ругаясь, как вздорная старуха, исчез за воротами и вскоре вернулся с моими сестрёнками.
Не совру, если скажу, что целый час убили мы, пока толком слово вымолвили. Раскроем рот, и тут же слёзы сами собой набегают. Плачем и плачем. Сестрёнки мои давно знали, и куда я попал, и что Султан исчез. Всё это сообщили им Самовар с Карабаем, которые не забывали хоть изредка навещать девочек. Что самое плохое, наших, детдомовских, девочек здесь осталось всего трое: Зулейха с Рабиёй да Дильбар (помните, я ещё пообещал сосватать её Султану?). Многих удочерили добрые люди, а татарочку и Хакиму забрали родственники.
– Акаджан, давайте мы тоже уйдём отсюда, – просила Зулейха сквозь слёзы. – У нас ведь есть Парпи-бобо и тётушка Тухта, ну, пожалуйста!
– А где Дильбар? – поинтересовался вдруг Шермат.
– Она спит.
– Иди зови её, уходим! – приказал Куршермат.
Когда и Дильбар оказалась на улице, мы упросили вахтёра отпустить нас прогуляться по городу. Старик не отказал нам, наоборот, хотел всучить рубль, чтоб мы на обратном пути купили ему насвая.
– Не надо, – заявил Шермат, – у нас деньги есть.
В мальчишеском детдоме чуть всё дело не провалилось. Тот самый директор, Старец джигит, с газетой в руке стоял у карты военных действий, помечал флажками только что освобождённые города и сёла. Он даже не обернулся к нам, пока не кончил своё занятие, потом снял очки и авторитетно заявил:
– Не пройдёт и шести месяцев, все наши города и сёла будут освобождены. Так, что у вас, молодые люди?
– Пришли повидаться с братьями.
– Как их зовут?
– Усман и Аман Мирзаевы.
– А-а, кокандские… ну-ка, ну-ка, садитесь.
– Нет, мы постоим.
– Кому говорят сесть? – сказал директор таким тоном, что мы с Шерматом поспешно опустились на стулья.
– Есть хотите?
– Мы сыты.
– Неправда, по глазам вижу, что голодны, – выбежал из кабинета и через минуту вернулся с подносом в руках, на котором лежали четыре пирожка и стояли две кружки с молоком. – Ну-ка уничтожить всё это! Вот так, молодцы. Ну, совсем другое дело… Приятель тоже кокандский? – кивнул директор на Куршермата.
– Да.
– Где вы сейчас обитаете?
– В железнодорожном училище.
– А почему на вас форма детколонии?
– Вчера только поменялись с ребятами, – нашёлся я. У меня чуть не выплеснулось из кружки всё молоко. Шермат побледнел как полотно.
Директор не спеша поведал нам о своих заботах и бедах. В последнее время в детдом ежедневно поступало человек пятнадцать, а детдом, понятое дело, не резиновый. Негде стало размещать ребятишек. Дирекция была вынуждена искать выход из положения: часть детей отдала на воспитание в хорошие семьи.
Усмана с Аманом усыновила учительница. Их брат, то есть я, оказывается, не имеет права беспокоить малышей да и уважаемую учительницу тоже. Не то он, директор, долго думать не будет, а возьмёт да оторвёт кокандцу, то есть мне, голову.
Выйдя во двор, мы разузнали адрес моих братишек и прямиком направились в дом уважаемой учительницы. К счастью, она жила недалеко, всего лишь в часе ходьбы от детдома. И вот я тихонько отворяю зелёную калитку, заглядываю во двор. Под навесом в жестяном корыте сидит весь намыленный Аман. И конечно, ничего не видит. Усман лежит на сури, листает большую книжку с рисунками. Когда я его тихонько окликнул, мне показалось, что он взлетел над сури, навстречу мне. Подбежал к нам и стоит, озирается, не зная, к кому на грудь броситься. Выскочил из корыта и Аман, голенький, как есть, брызгая мыльной пеной:
– Акаджан!
Подробно расспрашивать о житье-бытье, сами понимаете, время не позволяло. А когда я спросил их: «Хотите домой или нет?» – они запрыгали, завопили, что хотят. Я наскоро нацарапал уважаемой учительнице записку, где благодарил её за доброту, обещал возвратить долг, когда вернётся отец, просил не обижаться, что увёл братишек. Потом мы всей толпой припустились к вокзалу.
С билетами дело обстояло неважно. Мы видели людей, которые стояли за билетами вот уже неделю, даже десять дней.
Придётся ехать зайцем: другого выхода не было. Нечего расстраиваться, успокоил нас Куршермат.
– С начала войны тамбуры, крыши всех поездов в распоряжении беспризорников, – заявил он. – Это их дом родной. Так что езжайте, не стесняйтесь.
Когда мы все протиснулись в тамбур кокандского поезда, Шермат окликнул меня:
– Послушай, Многодетный. Ты вернёшься назад?
– Не знаю.
– Но ты обязательно напиши. Ты тоже, Дильбар, ладно?
Паровоз вскричал несколько раз, состав тихонечко тронулся. Куршермат пошёл рядом, давая последние наставления:
– Вы никого не бойтесь! Если поймает ревизор, скажите, что отец на фронте, а маму задавил трактор!
– Ладно, скажем! – кричим мы в ответ.
– Если нужно будет, плачьте все вместе, хором!
– Ладно!
– На, Многодетный, возьми мой пиджак. Когда вечером похолодает, завернёшь сестрёнку.
– Спасибо.
– Увидите Марию Павловну, – Шермат уже бежал, чтобы не отстать от поезда, – передайте привет!..
Он ещё что-то кричал, но мы не слышали. Поезд набирал скорость. Мы не смогли даже помахать ему рукой. Так было тесно в тамбуре.
Тридцать рублей дяди милиционера
Мы проехали одну станцию, остановились. Поезд тотчас окружило множество милиционеров и людей с красными повязками на рукаве. Всех безбилетных детей, ехавших в тамбуре, в вагоне или на крыше, они выводили из поезда. Визг, крики, плач. Вопросов, куда едешь, зачем, никто не задаёт. Всего лишь: «Покажи билет!» – «Нету» – «Ну-ка марш со мной!»
Путешествовавших без билета ребят, вроде нас, набралось около тридцати. Всех заперли в узкую, длинную комнату при вокзале, похожую на вагон трамвая. Большинство пленников, выяснилось, были карманниками, хулиганами. Они кричали, свистели, колотили в окна и двери – мои младшенькие чуть с ума не сошли от страха.
Два парня с повязками на руках провели нас в милицейскую комнату. Начальником оказался молодой человек с расстёгнутым воротом гимнастёрки, рукава закатаны до локтей, точно приготовился к драке.
– Ну, молодые граждане, – оглядел он всех нас с головы до ног, остановил взгляд на мне. – Ты, видать, старший? Как зовут?
– Арифджан.
– Фамилия?
– Мирзаев.
– Куда вы ехали?
– Никуда. Мы уже доехали.
– Ах, так вы из Ковунчи? Зачем ездили в город?
Терять мне нечего, буду врать, что придётся, решил я. Будь что будет.
– Маму ездили проведать.
– Постой, постой… – Дядя милиционер подался вперёд, разглядывая меня. – Ты не Мирзы-аки сын?
– А чей же ещё?
– Вот тебе на! А ты меня не узнал?
– Нет… хотя кого-то напоминаете…
– До войны я у вас частенько бывал.
– К нам многие ходили…
– Что верно, то верно. Для гостей ваши двери всегда были открыты. Как себя чувствует мама?
Значит, так: этот человек или принимает нас за кого-то другого, или подыгрывает мне. «Игру надо поддержать, – решил я. – Авось повезёт».
– Неплохо, – скуксился я. «Надо бы заплакать», – мелькнуло в голове.
– Известно хоть, когда на ноги встанет?
– До скончания веков, говорят, не покинет постели.
– Не расстраивайся, Арифджан, – подбодрил меня дядя милиционер. – Это такая болезнь… сразу не излечивается… Алим, ты не узнал этих ребят?
