На маленьком кусочке Вселенной - Титаренко Евгений Максимович (чтение книг .TXT) 📗
Несколько часов одиночества прошли для нее в частых сменах настроения, вызывая то слезы острой жалости к себе, то слезы обиды на всех и на все, то неожиданную апатию, то злую, ничем не сдерживаемую ненависть: к Димке, к его родителям, к тетке Полине, к Валерке, даже к дочери.
– Вы за все ответите! – пригрозила Сана. – И за то, что дочь неизвестно где, ответите! За все!
– Но мой тоже неизвестно где… – напомнил Леонид Васильевич.
Голос Ксаниной матери сорвался, когда она выкрикнула в лицо гостю:
– Ваш свой грех за порогом оставит, а моя в дом принесет!
Леонид Васильевич натянул кепку, которую держал до этого, как мальчишка, в руке, и ушел, не прощаясь.
От камышей и от речки тянуло сыростью.
Ксана была в свитере, но он вряд ли согревал ее. Димка хотел накинуть пиджак. Отказалась. Он положил свой пиджак на колени и, сдерживая предательскую дрожь, мучительно размышлял, как быть дальше.
На то, чтобы пригласить Ксану в Шахты, не решился.
Но предпринимать что-то надо было. Иначе какой прок от того, что он разыскал ее и сидит рядом?.. Положение казалось Димке почти критическим, пока он не вспомнил, что существует на свете Валерка, – Валерка, забывать о котором он даже не имел права.
Решительно вскочил на ноги.
– Идем, Ксана! – Подал ей руку, чтобы помочь встать.
Ксана поглядела на него снизу вверх. Робко спросила:
– Куда?..
– К Валерке! Ты вся замерзла! Идем!
Она приняла его руку и встала, еще колеблясь, правильно ли делает. Но с лица ее сошло сосредоточенное выражение.
– А ловко будет?
– Конечно, ловко! – Радуясь найденному выходу, Димка всеми силами старался приободрить Ксану. – Он же сейчас тоже волнуется!
Она потупилась.
– Валерка знает?
– Знает… Я думал, ты у него, – оправдался Димка.
– Да я ничего… – тихонько сказала Ксана. – Идем.
Они выбрались на дорожку под липами.
Здесь было теплее. Ночь перемигивалась одинокими звездочками над головой, и уютно журчала речка, восстанавливая свое первозданное русло через дамбу.
Идея пойти к Валерке была хорошей. И все-таки было бы, наверное, лучше отправить Ксану домой. Он мог уговорить ее. И думал об этом… Но предложить не решился. Ибо с его стороны это выглядело бы как желание избавиться от хлопот, от ответственности…
Пиджак Димка все же набросил ей на плечи. Ксана поблагодарила, стискивая отвороты на груди. Она продрогла до косточек. И сама необходимость двигаться, идти куда-то была уже спасением для нее…
Валерка, не раздеваясь, лежал на кровати. Ждал. И вздрогнул, когда скрипнула дверь, поднялся на ноги.
Лампочку он, чтобы не резала глаз, выключил. Но горел свет в кухне, за полотняными занавесками.
Ксана и Димка вошли без стука. Перед Димкой она почему-то не стеснялась, а на Валерку, остановившись у порога, не подняла глаз.
Димка легонько подтолкнул ее к постели, так как стульев в комнаге не оказалось. Ксана села на краешек.
– Надо переночевать, Валер… – неуклюже объяснил Димка.
И Валерку словно залихорадило. Он ждал с минуты на минуту, представлял, как войдут они, даже знал, что войдут именно так – без стука, и все же, оказалось, не приготовился к встрече. Засуетился по комнате: приволок табурет для Димки, повесил на гвоздь материн передник, зачем-то взял со стола ножницы и переложил их на комод, бормоча не столько для гостей, сколько для самого себя:
– Я, конечно… Хорошо, что догадались прийти… Мама в ночную, они теперь круглые сутки там гонят… Я тут один… Это отлично, ребята, что вы пришли! Вы давайте располагайтесь тут, а я пойду…
Хлопнула дверь за ним. Только тогда гости сообразили, что он оставляет их вдвоем. Димка растерялся и упустил мгновение, когда еще можно было удержать Валерку. Ксана виновато поглядела на него снизу вверх.
– Какой он всегда…
Димка в досаде шагнул по комнате от стола к этажерке. Потом сел.
И, глядя друг на друга, они долго молчали.
Сквозь полотняные занавески струился тихий, ласковый полумрак. И хотя все это еще не было решением создавшейся проблемы, вдруг показалось обоим, что неизвестность и холод – все теперь позади.
– Устала?.. – осторожно спросил Димка.
Ксана, моргнув виноватыми глазами, кивнула:
– Я не спала вчера…
И оба отчего-то смутились.
– Тебя дома не будут искать?.. – спросила Ксана.
– Что я, дитенок?.. – Он решительно поднялся и, шагнув к вешалке, сдернул для себя коричневую, с латками фуфайку тети Веры. – Ты, Ксана, ложись, а я… – Он походя, как маленькую, тронул ее ладошкой по волосам и распахнул окно во двор, где под большим, старым тополем была скамейка. – Я, знаешь, на лавочке. – Он оглянулся. – Ладно? – И, не дожидаясь ответа, выбрался через подоконник наружу.
Но только начал устраиваться под тополем, Ксана позвала его. Взобравшись на подоконник, она то одной, то другой ногой пыталась дотянуться до завалинки, стараясь, чтобы при этом еще не оголить колени.
– Я, Дима, с тобой… Чего ты меня одну оставил…
– Ну вот… Упрямая!.. – ворчал Димка, помогая ей слезть на землю. – Легла бы по-человечески…
– А я не хочу спать. Я с тобой, – повторила Ксана, усаживаясь на лавочке. – Боязно одной… Лучше я тут.
У дяди Мити было довольно щекотливое дело в Холмогорах, только поэтому он одним из последних втянулся в события минувшего вечера. Кто-то на Гусиных озерах, то есть километрах в двадцати от Ермолаевки, Холмогор, забил двух сохатых. Дело уголовное. И хотя дядя Митя не сомневался, что его подопечные ермолаевцы и холмогорцы тут ни при чем, должность обязывала проверить: вдруг где свежей говядинкой попахивает. И он под разными предлогами старательно обходил всех владельцев ружей.
– Шкуру или рога ищешь, дядя Митя? – в лоб спросил Пашка Нефедов.
– Рога, – признался дядя Митя.
– Скажи, пусть шарят в районе. Запрошлое воскресенье сам жаканы валял для Храмовых. Понял? А заплатили, гады, червонец. Это за такой-то свинец с оловом!
Дядя Митя все понял, плата за жаканы его не интересовала, потому что олово Пашка Нефедов наверняка стянул в Шахтах и червонца ему за государственный металл вполне было достаточно.
Разговор этот случился уже около одиннадцати вечера. Дядя Митя мог считать свои следовательские обязанности выполненными, оставалось утречком звякнуть в район, и дело завершено. Мучило его иное… Сначала, проводив глазами Димку, он только усмехнулся про себя, парень даже нравился ему… Но потом сначала неопределенная, а час от часу все острей, наросла тревога.
С чего это парень заговорил вдруг? То ходил, будто не замечает, а то налетел, и сразу – про Ксанку… Дядя Митя вспомнил, какой загнанный вид был у Димки, как спешно умчался он на своем велосипеде… И от Нефедовых зашагал к домикам.
Сана, потускневшая от усталости, бледная, сидела на прежнем месте, под фотографиями. И дядя Митя с первого взгляда понял, что в доме что-то случилось.
– Где Ксанка?
Сана и хотела бы взорваться, кое-что высказать бывшему супругу, но она устала, сильно устала, и полыхнули, как перед взрывом, только глаза ее, а голос прозвучал ровно, почти безразлично:
– Разве не у тебя?
– Нет.
– А где?
Вот это «где» дядя Митя и надеялся выяснить. Он пошел назад, в ночь, без дороги: через чьи-то грядки, через колхозное поле… Сначала угрюмо пошел в гору, к лесу, зная, что там Ксанкины владения. Остановила мысль о Димке: ведь он ехал оттуда, когда спросил про Ксану, он больше ниоткуда не мог ехать. А в Димке дядя Митя был почему-то уверен сегодня, как в самом себе. Но Димка не нашел ее в лесу. Значит…
И дядя Митя зашагал в обратную сторону: через речку, через парк.
У Валеркиной калитки хотел постучать, но заметил сумеречно светившееся окно горницы и перелез через забор.
Они сидели на скамейке под тополем: Димка – привалясь к дереву, Ксана – положив голову на Димкино плечо. Оба спали.
