Всадники со станции Роса(Повести) - Крапивин Владислав Петрович (читать книги без регистрации .TXT) 📗
Про викингов рассказал мне Сережа Волошин, рассудительный и спокойный человек двенадцати лет. Я жил тогда в подмосковном городке, и Сережа был моим соседом.
Улица наша называлась Крепостная. Дело в том, что в давние времена, когда по полям шастали орды кочевников, здесь стояла крепость. Небольшая, деревянная, с бревенчатыми восьмиугольными башнями. Потом она сгорела. Остался только земляной вал да овраг, который раньше был крепостным рвом. Да еще название улицы напоминало о старине.
Вал густо порос травой. В овраге росла крапива, булькал ручеек и жили стрекозы и лягушки. На Крепостной улице жили мальчишки.
Конечно, были там и взрослые, но речь главным образом пойдет о мальчишках.
Улица была широкая, но тихая. Машины по ней не ходили, потому что она упиралась в овраг. Дорога заросла, и даже сквозь узкий асфальтовый тротуар пробивались лопухи. Домики прятались в палисадниках с сиренью.
Сами понимаете, что такая улица — рай для футболистов.
Сережа возвращался поздно вечером и на кухне, сдержанно кряхтя, начинал заклеивать пластырем ссадины на ногах.
— Ну и побоища у вас, — сказал я однажды. — Каждый раз с отметинами приходишь.
Сережа, вытянув шею, пытался облизать ссаженный локоть.
— Подумаешь… побоища, — ответил он. — Какие это… побоища… Чушь… Вот в прошлом году…
И, лизнув наконец локоть, поведал эту историю.
В конце июня их осталось пятеро. Почти все «овражники» — ребята с этого конца — разъехались кто куда: в лагерь, к бабушкам, на юг, а один даже в тайгу с отцом-геологом.
А из компании Тольки Самохина никто не разъехался. Или сговорились, или случайно так получилось, но их как было, так и осталось шестнадцать, не считая всякой мелкоты.
У Сережки и его друзей никогда не было прочного мира с Толькиной компанией. Кто тут виноват, сказать нелегко. Однако все отмечали, что Самохин — человек въедливый и зловредный. Он ко всем придирался и никогда ничего не прощал. Сереже он, видно, не мог простить, что тот не подчиняется. Не считает его, Тольку, за командира в здешних местах, а сам имеет армию. Правда, Сережкина армия была не такая большая и воинственная, но пока она была в сборе, могла постоять за себя. И вдруг неприятность разъехались!
…Те, кто остался, жили в одном дворе. В двухэтажном доме — мальчишки, а в маленьком, в глубине двора, — девчонка Виктория. Или попросту Вика. Одноклассница Сергея.
Викины родители были путешественники. Они не поднимались на снежные вершины, не искали рудные залежи и не раскапывали в песках древние города, они просто ездили. Каждый отпуск они проводили с туристическими группами то на Черном море, то в Ленинграде, то на Волге. А воспитывать Вику приглашали папину сестру Нину Валерьевну.
Нина Валерьевна была худая, длинноносая и печальная женщина. То, что она тяжело больна, подразумевалось само собой. Это все знали, когда еще Виктории на свете не было. А если кто-нибудь спохватывался и пытался узнать о ее болезнях подробнее, Нина Валерьевна медленно и выразительно поднимала глаза на невежу. «Как же вам не стыдно? — говорил этот взгляд. — Мучить бедную женщину, жизнь которой висит на паутинке!» И невеже становилось стыдно.
Чтобы окружающие не забывали о ее страданиях, Нина Валерьевна постоянно сообщала: «Ах, как у меня болит голова». Фразу эту она произносила регулярно через каждые четыре с половиной минуты.
То, что ей приходится воспитывать Вику, Нина Валерьевна считала подвигом. Она так и говорила: «Надеюсь, люди когда-нибудь поймут, какой подвиг я совершаю».
Может быть, Викины родители это понимали, но они были далеко. А Вика не понимала.
— Уик-то-о-риа-а! — на иностранный манер голосила по вечерам Нина Валерьевна. — Пора домой! Слышишь?! Все нормальные дети уже спят! Уик (Ах, как у меня болит голова!)… ториа! Не заставляй меня снова принимать валокордин!
— Выходит, я ненормальная? — шептала в каком-нибудь укрытии Вика. — Ну и отлично. Тогда мы еще погуляем. Ага, мальчики?
Как все нормальные девчонки, Вика гоняла с ребятами футбол, временами дралась, ныряла с полузатопленной баржи и никогда не забывала, что она девочка. Довольно часто Вика появлялась во дворе в модном сарафане или платье и вопросительно поглядывала на ребят. Мальчишки понимали девчоночью слабость и сдержанно хвалили обнову. Платья и сарафаны Виктория кроила из прошлогодних туристских нарядов матери и шила на расхлябанной швейной машинке, которая постоянно ломалась.
Чинили машинку братья Дорины.
Братья были близнецы. Но ничуть не похожие. И это, пожалуй, хорошо. Говорят, одинаковые близнецы не умеют жить мирно, а белобрысый Стасик и худой темноволосый Борька жили душа в душу. И увлечения у Дориных были одинаковые. Больше всего они любили книжки про технику и роботов. Дома у них был механический кот для ловли мышей, звали его Меркурий. Правда, ни одной мыши он не поймал, зато бросался под ноги гостям и хватал их за ботинки железными челюстями…
Еще в этой компании был первоклассник Джонни. Вернее, даже не первоклассник. В школу он лишь собирался, а пока ходил в «подготовишку» — самую старшую группу детсада. Но ведь те, кто, например, только перешел в пятый класс, тут же называют себя пятиклассниками, не дожидаясь новой осени. Вот и Джонни не стал ждать.
Имя Джонни было ненастоящее. Вообще-то его звали Женька. Но Женькин язык имел маленькую странность: не умел выговаривать букву «ж». Получалось «дж». Вместо «железо» Женька говорил «джелезо», вместо «жулик» — «джулик». И себя называл Дженькой. Но что за имя — Дженька! Вот и переделали в Джонни.
Детсадовскую жизнь и порядки Джонни холодно презирал. Он отлично умел читать, знал, как устроены космические ракеты и электропробки, и терпеть не мог всякие хороводы и «гуси-лебеди».
В группу Джонни являлся в выцветшей футболке и потрепанных техасских штанах с мордастым ковбоем на заднем кармане. Техасы подметали бахромой паркет и пылили, как мотоцикл на деревенской улице. Воспитательницу Веру Сергеевну этот костюм доводил до истерики, но Джонни оставался спокоен. Во-первых, Вера Сергеевна была его двоюродной сестрой, во-вторых, он никогда не унижался до споров с начальством. Если жизнь в группе становилась нестерпимой, он просто брал под мышку «Сказки братьев Гримм» и уходил к малышам. Малыши смотрели на Джонни, как новобранцы на прославленного генерала. А их воспитательница на него чуть не молилась: Джонни избавлял ее от многих забот.
Ребят из младшей и средней группы Джонни любил. Конечно, они были народ необразованный, но это по малолетству, а не по глупости. И нос они не задирали. А как они слушали сказки!
Малыши верили в Джонни и, чуть что — бежали к нему. И в тот воскресный день, когда викинги совершили первое преступление, два пятилетних гонца отыскали Джонни.
А Джонни отыскал друзей.
…Сережка, Виктория, Стасик и Борька сидели на верхней перекладине забора, которая называлась «насест». Это было их любимое место. Они сидели и бездельничали. Хмурый Джонни влез на насест и сообщил:
— Самохин опять пиратничает…
— Что? — напружиненно переспросил Сергей.
— Понаделали всякого оружия и на всех лезут. У Митьки Волкова и Павлика Гаврина плотину сломали. Они ее в овраге на ручье делали, а ее растоптали.
— Шакалы! — искренне сказала Вика. — Нашли на кого нападать!
Сережка прищурился и медленно произнес:
— Думают, если Санька уехал, Митьку можно задевать…
Санька был братом пятилетнего Митьки и приятелем Сергея.
— Пошли поговорим с ними, — деловито предложил Борис.
— Их шестнадцать, — сказал Джонни. — И мечи, и щиты, и копья. Вот они скоро здесь проходить будут, увидите.
И правда, через минуту раздался дружный топот и бренчание. Топала Толькина компания, а бренчали доспехи.
— Укройсь, — велел Сережка.
Они прыгнули с забора и прильнули к щелям.
По дороге шло грозное войско.
Необычный был у войска строй. Впереди шел один человек, за ним два, плечом к плечу, потом шеренга из трех, за ней — из четырех. А дальше снова шли три, два и один. Получался остроконечный четырехугольник — ромб.
