Возвращение росомахи(Повести) - Зиганшин Камиль Фарухшинович (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
В амбарчике, где соболя съели вместе с приманкой двух соек, попалась… сойка. И все повторилось по отработанному сценарию, в последнем акте которого я опять остаюсь с носом.
Деловые соболя уже понарыли вокруг жилых нор, а в сторонке в небольшом углублении устроили уборную. Нагуливая жир на дармовом питании, они наверняка посмеивались над незадачливым охотником. Зло взяло. Сколько ж они будут издеваться надо мной?!
Расставил все имевшиеся капканы у лазов, на тропках, вокруг приманки и тщательно замаскировал свои следы. Послезавтра на этом путике все снимаю — неужели никого из них не успею поймать?
Сегодняшнее утро подарило восход, напоминающий извержение вулкана. Прямо над темным конусом горы разгоралось бордовое зарево, обрамленное клубами тяжелых, почти черных туч. Имитация извержения была настолько правдоподобной, что я невольно прислушался — не слышно ли гула?
Вчера разоружал Глухой, нынче очередь Крутого. Один из тех хитрых обжор, что столько дней безнаказанно пировал на дармовых харчах, все же попался. Второй оказался хитрей и покинул место, где каждый день лязгают железные челюсти.
Сходил к берлоге, забрал остатки мяса. Лукса большую часть за эти дни уже перенес на лабаз. Прорубленное в липе отверстие промысловик по-хозяйски заделал двумя слоями коры, плотно прибив ее к стволу деревянными клинышками: бережет берлоги на своем участке.
Почерк бега соболей изменился. Заметно, что они возбуждены, проявляют повышенную активность. Бегают в основном парами и все больше прямо, ни на что не отвлекаясь. Лукса говорит, это ложный гон начался. Настоящий будет в июле. А поскольку беременность у соболюшек длится около двухсот восьмидесяти дней, потомство появится, как положено, — весной.
Прощание
Четыре месяца пролетели как быстрая птица. Завтра выходим. Я уже предвкушаю жаркую баню с душистым березовым веником, просторную светлую избу, чистые постели. Что ни говори, а некоторые неудобства палаточной жизни со временем начинают утомлять. В зимовье они не так заметны. По крайней мере, в нем можно выпрямиться во весь рост, да и топить печь постоянно не требуется.
Впервые собрался на охоту раньше Луксы. Над промерзшими вершинами хребта едва затлел рассвет, а я уже стоял на лыжах. Путик решил пройти в обратном направлении: сначала по пойме, а потом по горам. Дело в том, что к середине февраля солнце к полудню поднимается уже высоко и снег на пойме, подтаивая, липнет к камусу тяжелым бугристым слоем.
У ближней протоки открылась радующая взор любого промысловика картина. Снежный покров истоптан мелкими следочками норки, а на краю промоины торчит пружина. Ну, думаю, подфартило напоследок. Осторожно потянул на себя цепочку. Капкан пошел неожиданно легко, и… (о, ужас!) между дужек лишь коготки. Ушла!
Я совершил ошибку, прикрутив два капкана к общему потаску. Это рационализаторство вышло боком: когда норка сдернула первый, второй капкан сработал вхолостую. Проклиная свою «изобретательность», рванул прямиком на перевал. Там на свежих тропках стояло три ловушки, и я надеялся, что напоследок фортуна все же улыбнется мне. Но, увы…
Эти утренние неудачи поначалу расстроили меня. Но с каждым шагом в душе пробуждалось и нарастало ощущение той богатырской силы, от которой, как во сне, все легко и просто. От того, что так весело и щедро смеется солнце, искрится снег, от того, что план выполнен и будет хороший заработок, от того, что скоро домой, — настроение стремительно улучшалось.
Сердце наполнило ликование, рвавшееся мощной лавиной из груди. Чтобы дать выход этому восторгу, я во все горло завопил марш «Прощание славянки». Теперь можно не бояться, что обитатели Буге, не выдержав моего кошмарного пения (слух у меня отсутствует напрочь), в панике разбегутся. Зато эта необычайно красивая и жизнеутверждающая мелодия очень точно отражала мое состояние: редкое, незабываемое ощущение счастья, любви ко всему на свете. Казалось, что и тайга отвечает взаимностью, восторгаясь и ликуя вместе со мной.
Вечер посвятили упаковке снаряжения и добычи. Палатку, печку, капканы оставляем здесь — Лукса решил рубить зимовье сразу после ледохода, когда сюда можно будет подняться на моторной лодке.
Почаевничав, разлеглись на шкурах и долго обсуждали итоги сезона, строили планы на будущее. От мысли, что завтра покидать этот исхоженный вдоль и поперек ключ, милые сопки, защемило сердце. Долгих восемь месяцев не будет у нас чаепитий у жаркой печурки, неторопливых, задушевных бесед, чувства приятной усталости от настоящей мужской работы…
Утром позавтракали последний раз в палатке, ставшей для нас практически родным домом. Загрузили нарты, впрягли в них Пирата. Окинули прощальным взглядом гостеприимный Буге и, отсалютовав из ружей, тронулись в путь, толкая нарты шестом-правилом.
Из памяти невольно всплыли строки из Юриного стихотворения:
Проходя мимо «святой семейки» — деревянных идолов, Лукса остановился:
— Спасибо, Хозяин. Мы плохие охотники, но ты много соболей дал.
И, почтительно приложив руку к сердцу, пошел дальше. Я на всякий случай проделал то же самое. За время охоты у меня выработалась привычка соблюдать местные языческие ритуалы.
Конечно, успех охоты в основном определяется знанием и упорством промысловика, но бывает, что и умудренный опытом таежник терпит неудачу. И тогда он готов поверить в разного рода приметы, предзнаменования. Хотя зачастую все дело в слепом случае, который может повлиять на исход сезона как новичка, так и бывалого промысловика.
Невзлюбившая нас погода усердно пакостила и в этот день. Едва успели пройти Разбитую, как повалил сырой снег. Теплый ветер склеивал снежинки в тяжелую влажную массу, прилипавшую к лыжам и нартам. Правда, когда лыжи промокли насквозь, снег липнуть перестал, но от «выпитой» лыжами и камусом влаги они превратились в пудовые кандалы. Сами мы стали похожи на мокрых куриц.
Тем не менее до Джанго добрались сравнительно быстро, но дальше русло на протяжении километра покрывала льдистая каша свежей наледи, отнявшая у нас много сил. Идти с прежней скоростью уже не могли.
Лукса, привычный к таким переходам, подбадривал, но я совершенно выдохся. Горячий соленый пот заливал глаза. Шел на автомате, словно в полусне, не представляя ни сколько сейчас времени, ни где мы находимся. Не заметил, как посерел и умер, уступив место ночи, день. В голове крутились бессвязные обрывки мыслей, среди которых назойливо повторялась только одна: «Идти… идти…»
Казалось, этому кошмару не будет конца. Теплый южный ветер как-то незаметно сменился на западный — холодный. Начало подмораживать.
Из мокрых куриц мы медленно превращались в рыцарей, одетых в ледяные латы. Теперь каждое движение требовало дополнительных усилий. Непонятно как, но я потерял рукавицы. В довершение ко всему на правой лыжине порвалось крепление. Надо было заменить ремешок, но от усталости мной овладело полное безразличие, и я притулился к торосу.
О-о-о!!! Какое это блаженство — сидеть и не шевелиться. Мысли смешались, закружились быстрей и быстрей…
Луксе понадобилось немало времени, чтобы привести меня в чувство. Крепление уже было отремонтировано. Я встал и, пошатываясь, побрел за наставником. Как добрались до стойбища — не помню. К действительности вернул дружный лай гвасюгинских собак. К дому Луксы подошли в пятом часу ночи.
Мне едва хватило сил раздеться и упасть в приготовленную постель…
Когда открыл глаза, долго не мог понять, где нахожусь. Поразили непривычное тепло, тихая музыка, простенький коврик на бревенчатой стене. Наконец сообразил — я в Гвасюгах, у Луксы.
Ура!!! Не надо больше заботиться о дровах, ставить на морозе капканы, ходить по целине, карабкаться по крутым склонам.
