Старая Англия. Сказания - Киплинг Редьярд Джозеф (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗

— Пусть на стене будет мир в течение трех лет, — воскликнул Максим, — и я покажу пиктам и всем воронам, как лгут крылатые шлемы!

— О, я желаю этого! Я хочу спасти хлебные зерна, еще не раздавленные жерновами. Но вы стреляете в нас, пиктов, когда мы приходим ко рву, чтобы взять немного железа; вы сжигаете наш вереск — нашу единственную ниву, вы пугаете нас большими катапультами; прячетесь за стеной и палите нас греческим огнем. Как я могу помешать моей молодежи слушать слова крылатых шапок… особенно зимой, когда мы голодаем. Моя молодежь говорит: «Рим не может ни сражаться, ни управлять. Он берет солдат из Британии. Крылатые шапки помогут нам разрушить стену. Позволь нам показать им тайные дороги через топи». Разве я хочу этого? Нет. — Алло шипел, точно гадюка. — Я сохраню тайны моего народа, хотя бы меня заживо сожгли. Эти двое моих детей сказали тебе правду. Оставь нас, пиктов, в покое. Успокаивай нас, люби нас, корми нас, не приближаясь к нам, корми, протягивая руку из-за спины. Парнезий нас понимает. Предоставь ему управлять стеной, и я смогу продержать мою молодежь — он что-то посчитал по пальцам — первый год без труда, второй — с некоторым затруднением, третий — может быть. Видишь, я даю тебе три года. Если в течение этого времени ты не покажешь нам, что Рим силен людьми, что он ужасен оружием, говорю тебе, крылатые шлемы высадятся на обоих берегах, с двух сторон пойдут вдоль стены, встретятся в середине, и вы, римляне, уйдете. Я не стану печалиться об этом; однако мне хорошо известно, что каждое племя, помогающее другому, требует за это платы. Нам, пиктам, тоже придется уйти. Крылатые шапки, как жернова, превратят нас вот в это. — Он подбросил на воздух пригоршню пыли.

— О, — вполголоса произнес Максим, — всегда и везде все в руках одного человека.

— И все вмещается в одну жизнь, — заметил Алло. — Ты император, но не бог. Ты можешь умереть.

— Я думал о смерти, — произнес Максим. — Хорошо. Если этот ветер продержится, к утру я буду близ восточного края стены. Итак, завтра, во время смотра, я увижу вас двоих и сделаю обоих капитанами стены.

— Погоди немного, цезарь, — остановил его Пертинакс. — Каждый требует платы. Меня ты еще не купил.

— Ты начинаешь торговаться? Уже? — спросил его Максим. — Ну?

— Рассуди меня с моим дядей, Иценом, дуумвиром Галлии, — сказал он.

— Тебе нужна только такая безделица, как человеческая жизнь? Я думал, ты попросишь денег или места. Конечно, я отдам тебе ее. Напиши его имя на одной из этих дощечек, с их красной стороны; другая сторона для живущих. — И Максим подал ему свои таблички.

— Мертвый он мне не нужен, — сказал Пертинакс. — Моя мать вдова. Я далеко и не уверен, что он выплачивает ей ее вдовью часть.

— Все равно. Моя рука достаточно длинна. В свое время мы просмотрим отчеты твоего дяди. Теперь же до завтра, о капитаны стены.

Он ушел. Мы видели, как его фигура уменьшалась, когда он двигался по вересковой низине к своей галере. Его окружали скрытые за камнями пикты, десятки пиктов. Он не смотрел ни вправо, ни влево. Скоро вечерний ветер понес его галеру на юг, и, глядя, как он выходил в море, мы молчали, понимая, что земля не часто взращивает подобных людей.

Алло привел лошадей и, в ожидании, пока мы не сядем в седло, держал их, чего никогда не делал прежде.

— Погоди немного, — сказал Пертинакс. Он сделал маленький алтарь из нарезанной травы, на него насыпал цветов вереска, а на них положил письмо от одной девушки из Галлии.

— Что делаешь ты, о мой друг? — спросил я.

— Приношу жертву моей мертвой молодости, — ответил он и, когда пламя уничтожило письмо, затоптал его ногой. После этого мы поехали к стене, капитанами которой нам предстояло стать.

Парнезий замолчал. Дети сидели тихо, не спрашивая даже, окончен ли рассказ. Пек поманил их пальцем, потом указал на дорогу из лесу.

— Очень жаль, — прошептал он, — но вам пора уйти.

— Мы не рассердили его? — спросила Уна. — Он стал такой неласковый… и задумчивый.

— Нет, нет. Подождите до завтра. Оно скоро наступит. И помните: вы разыгрывали сцены из «Песен древнего Рима».

Едва дети пробрались через свою лазейку, там, где росли дуб, тис и терновник, они забыли о Пеке и центурионе.

КРЫЛАТЫЕ ШАПКИ

Следующий день был, как дети называли, день «дикой свободы»! Их отец и мать отправились в гости; мисс Блек поехала кататься на велосипеде; Уна и Ден оставались одни до восьми часов.

Вежливо проводив своих милых родителей и свою дорогую наставницу, они от садовника получили капустный лист, полный смородины, а от кухарки Елены чаю. Смородину они съели, чтобы как-нибудь не раздавить ягод, и решили отдать капустный лист трем коровам, пасшимся подле театра, но по дороге на луг нашли мертвого ежа, которого были обязаны похоронить, и лист оказался им крайне необходимым для этой цели.

Похоронив ежика, дети пошли в кузницу и застали там Хобдена. С ним был и его сын «Пчелиный Мальчик», он слабоумный, зато может голыми руками брать рои пчел без всякого вреда для себя. «Пчелиный Мальчик» сказал им поговорку о дождевом черве:

Они все вместе напились чаю около ульев, и старый Хобден сказал, что каравай, данный детям их кухаркой, почти так же хорош, как хлеб, который делала его жена; в то же время он показал им, как нужно устраивать силки для зайцев. Силки для кроликов они уже умели делать.

Наконец, Ден с Уной двинулись по рву к нижнему краю склона, покрытого лесом. Это место печальнее и темнее той опушки, где они впервые встретились с центурионом; мрачность ему придает большая торфяная яма, полная черной воды, вдобавок на стволах окружающих ее деревьев висят длинные космы жесткого, похожего на волосы, мха. Тем не менее птицы прилетают и садятся на сухие ветки, и Хобден говорит, что горькая, настоянная на коре ив вода служит лекарством для многих больных животных. Дети сели на упавший ствол дуба в тени молодых буков и уже стали делать петли из проволоки, которую им дал Хобден, как вдруг завидели Парнезия.

— Как тихо вы подошли, — сказала Уна, подвигаясь, чтобы дать ему место. — Где Пек?

— Мы с фавном спорили о том, должен ли я рассказать вам все до конца или нет, — ответил он.

— Я только сказал, что, если он передаст вам все, что было, вы не поймете, — заметил Пек, как белка выскакивая из-за бревна.

— Я не все понимаю, — сказала Уна, — но мне приятнее слушать о маленьких пиктах.

— Я же только не понимаю, — сознался Ден, — как мог Максим знать о пиктах, когда он был далеко в Галлии.

— Император должен знать все обо всем, — ответил Парнезий. — После игрищ сам Максим сказал нам это.

— Игрищ? Каких? — спросил Ден.

Парнезий вытянул свои руки, указав большим пальцем на землю.

— Гладиаторских. Вот о чем я говорю, — произнес он. — Когда Максим неожиданно высадился в Сегедунуме, близ восточного конца стены, в его честь были устроены двухдневные гладиаторские игры. Да, через день после нашей встречи с ним происходили двухдневные игрища; однако, мне кажется, самой большой опасности подвергались не жалкие люди на песчаной арене, а сам Максим. В старину легионы молчали в присутствии своего императора. Не так было у нас. Вы слышали бы сильный рев, шедший с востока вдоль стены, когда его несли на носилках через толпу. Солдаты гарнизона окружали его, кричали, кривлялись, требовали денег, перемены места стоянки, словом, требовали всего, что только приходило в их дикие головы. Его носилки походили на маленький корабль среди волн; они ныряли и падали и снова поднимались в один миг. — Парнезий задрожал.

— Они сердились на него? — спросил Ден.

— Не больше, чем волки, посаженные в клетку, злятся на укротителя, проходящего мимо них. Повернись он к ним спиной на мгновение или на секунду закрой глаза, на стене явился бы новый император. Правду я говорю, фавн?