А что же завтра? - Саутолл Айвен (книги бесплатно без онлайн TXT) 📗

— Он стоит здесь четыре года, Сэм. Его привез один человек примерно через месяц после того, как ты уехал. Твой отец поговорил с ним, но мне он не передал, какой у них был разговор. Этот человек приехал на старом грузовике, в кузове у него была капуста. Имени его твой отец мне не называл. Он сказал, что смастерил велосипед для тебя. Сказал, что ты поймешь.

Шагай по дороге, скорей, чтобы не закоченеть в этом тумане среди теней тающего снега. Потому что, когда настает срок, мальчик должен уходить.

Потому ты и не сказала мне ни слова, Салли? Ты знала, видела, что для тебя и Сэма время прошло — или еще не наступило? Неужели ты в самом деле знала, что Сэм держит путь куда-то еще и что туда, куда он идет, тебе с ним не по пути? Вот и пришлось тебе его отпустить одного. Или же ты была слишком поглощена всем другим и просто его не заметила?

О Салли, я ведь не знал. В тот день после школы Салли стоит за большим деревом и клонится, клонится долу, плачет по Берни, по своему брату, по Берни, который остался глубоко под землей. Он повел свою шахту вверх, а не вниз по ручью и в три часа пополудни не услышал, как били по стальной трубе под навесом, и никогда уже теперь не услышит этого звона, приглашающего к чаю.

А Сэм к тому времени уже за многие, многие мили оттуда открывает свой мир. Открывает больше, чем может понять. Проживает годы, которых иначе бы не было.

ДВАДЦАТЬ

В конце долгого, долгого пути был магазин. Вообще-то он был не в конце пути, но так уж получилось. Да и путь на самом деле был не очень уж долгий. Все зависит от точки зрения; от погоды, от того, удобно ли ты обут и едешь ли на велосипеде, или летишь на самолете, или бежишь, преследуемый бешеной собакой. По стеклу витрины было выведено с завитушками: «Домашние пироги свежей выпечки каждый день». Сэм увидел и вошел. Надо же было набрести на такую надпись, и где! Все равно как найти посреди соленого океана остров с пресной водой.

Внутри магазин напомнил ему сарай мистера Хопгуда. Все здесь было удивительно, глаза разбегались. Прямо восточный базар, куда сворачивают на часок караванщики, слезая с верблюдов, или забредают путешественники-исследователи, чтобы пополнить запасы, где заморские люди в заморских одеждах могли бы судачить у порога на своих заморских наречиях, а заморские твари, например немецкие овчарки, — лежать и тихо рычать. Войдешь — и прямо наткнешься на эдакого зверя. Здесь все так, как, может быть, уже было много лет подготовлено, разложено, развешано по какому-то особому случаю, а никто не явился. Но тронуть ничего нельзя, ничего не продается. Не может ведь быть, чтобы эти удивительные вещи заворачивали в бумагу и уносили, пусть даже и за баснословную плату.

Да, удивительное место ему встретилось в конце долгого-долгого пути. А как там пахло: корицей и солью, хлебом, яблоками, и уксусом, и кедром, и льняным маслом, и мануфактурой, и сахаром, мукой, медом, и чистым черным железом, и кто знает, может быть, даже золотом.

Послышался шорох, но никто не появился.

Здесь есть жизнь. Только она невидима. Таинственная жизнь, как пишут в книжках. В подполье, может быть, или внутри кирпичной кладки стен, или за пределами твоей фантазии. Что-то лязгнуло, будто поставили гирю на чашу весов или, наоборот, сняли; зашуршала бумага, будто расправили пакет, чтобы уложить в него покупки. Слышишь глухие стуки, шлепки, скрёб, шелест — то ли масло ножом поддевают, то ли сахар в мешке утрясают, чтоб больше вошло. Или это животные Беатрисы Поттер, [4] знакомцы твоего раннего детства? Зверюшки, живущие как бы человеческой жизнью? Господи, чего только не вообразишь!

Ну, кто там? А? Может, набраться храбрости и крикнуть?

Турок с кривым плоским ножом, заткнутым за широкий пояс? Индус в тюрбане? Китаец в балахоне с драконами? Старичок в очках без оправы, как у мистера Вэйла, и в белом полотняном фартуке? У него сутулые плечи и обвислые усы, пожелтевшие от дыма полумиллиона папирос, которые он выкурил за пятьдесят лет? Разве угадаешь, не видя? Маленькая старушка с ласковой улыбкой, или могучая тетка с огромным колышущимся бюстом, или мужчина зловещего вида, с толстым брюхом, багровой шеей и лысиной во всю голову? А может, тибетец? Или русский? Или курд? Сэм всю жизнь мечтал увидеть живого курда.

Он произнес:

— Есть тут кто-нибудь?

Из-за ящика с чаем высунулась голова — словно кукольный театр сбоку. Бог ты мой! Надо же, девчонка.

— Привет, — сказала она.

— Привет, — ответил Сэм.

Минуту они смотрели друг на друга, потом она вышла из-за ящика. И еще минуту или две они стояли и разглядывали друг друга с ног до головы.

Ну и ну. Это надо же. Опять девчонка, и опять внутри у него поднялся переполох. Ни капельки не похожа ни на маленькую Роз, ни на взрослую Роз, ни на Салли, которая так и не сказала ему ни слова. Совсем другая, чем они. Лет тринадцати-четырнадцати, а может, пятнадцати, неважно, — в общем, ровесница Сэма. Глаза большие, карие, нос в муке. Странно. Вот уж не ожидал, что опять встретится девчонка. Так скоро. Он думал, может, через год, или через два, или когда ему исполнится двадцать четыре года. Он еще только свыкся с мыслью, что не вернется к Салли, пока не станет Самюелем Спенсером Клеменсом, ну тем самым, знаменитым, первый беспосадочный перелет через оба полюса. Не прими он такого решения, едва ли он добрался бы до этого магазина. Повернул бы назад и уже давно был у Салли. Иногда поступки, в которых раскаиваешься, тоже оказываются на поверку важными. Да, глубокомысленно рассуждал про себя Сэм, все тебя подталкивает, подгоняет туда, куда идешь.

— Что вам надо? — спросила девочка.

А зачем он, собственно, сюда зашел? Было же что-то, чего он хотел? Не могло не быть.

— Ах, да, — вспомнил Сэм. — Мне нужен пирог.

— Какой пирог? — спросила девочка.

— Мясной, — ответил Сэм, недоумевая, словно ей самой следовало бы это знать. (Как будто бывают еще какие-то пироги, кроме яблочного и вишневого, и с крольчатиной, и с изюмом, и лимонного, и с кремом, и с фаршем, а сверху картошка.)

— Этого здесь не купите, — сказала она.

— А на витрине написано.

— Мало ли что. Это написали миллион лет назад, — объяснила девочка. — Еще когда меня на свете не было. В старые времена, когда все рыли золото. Тетя Фло пекла тогда. А теперь не печет.

— Почему?

— Умерла.

— Что же, больше вам негде заказать, что ли?

— А кому они нужны, даже если б и заказать? Золотоискатели все уехали. Отсюда почти все уехали. Кто бы у нас их стал покупать?

— Я.

— Но кто тебя здесь раньше видел? Я не видела. Держать для тебя пироги, а тебя здесь никто не знает, и ты даже не потрудился зайти ни разу. Что, если бы мы их в прошлом году завезли? Они бы теперь протухли.

— Что за глупости.

— Чего же тут глупого? Забить магазин тухлыми, вонючими пирогами и дожидаться, пока ты надумаешь зайти за ними? Это против правил гигиены. Ты бы сам их не взял тогда. Нюхнул бы раз и убежал за десять миль. Тебе придется купить что-нибудь другое. Может, плитку шоколада?

— Господи, ну разве можно питаться шоколадом? Сама подумай. Кто-нибудь разве питается шоколадом? Мне нужна еда. Что-нибудь настоящее, вроде пирога.

— Пирогов нет. Я же сказала. Пироги не покупают. Кому нужны пироги, те сами их и пекут.

— Ну, а я не могу сам печь.

— Отчего? Ты что, умственно отсталый?

— Вовсе я не умственно отсталый. Просто не умею печь пироги. Даже у моей мамы и то с тестом всегда уйма неприятностей. И потом, у меня нет печки.

— Отчего же у тебя нет печки?

— Нет, потому что нет. Куда бы я ее дел? Что бы с ней делал? Хорош бы я был, если бы тащился по дороге с печкой на спине. И где бы я взял для нее трубу?