Автостопом на север - Хольц-Баумерт Герхард (книги онлайн без регистрации полностью .TXT) 📗
— Чего же вы нового секретаря-то не выберете?
Густав, Густав, как вернешься ты домой после своего кругосветного автостопом, ты первым делом свергнешь Ивонну, секретаря нашего злополучного, и пусть себе рты разевают. Да и вообще эти девчонки… Не прав Великан — расхваливал их всех от мала до велика! Неправ, это я точно говорю.
Глава XIII, или 17 часов 56 минут
Верховые саксонцы хором говорят мне, что не могут меня бросить и во что бы то ни стало должны уволочь меня с собой.
— Друзья, — ответил я, — берлинские коллеги благодарят вас и шлют вам самый горячий боевой привет. Пружина-Крамс в таких случаях формулирует: «Твоя добрая воля котируется четверкой, но практическое ее осуществление достойно лишь двойки, сумма суммарум, к сожалению, тройка». Добрая воля у вас имеется, однако великое всего пять. Прикажете лететь?
— Старик у вас мировой! — вот и все, что они ответили на мои мудрые возражения.
Довольно долго они еще спорили, и в конце концов секретарь родил идею, недурную, по-моему.
Мой, то есть Петера треклятый мешок привязываем к багажнику первого велика, а я бегу на своих на двоих. Саксонята трогают в гусином строю. Последний, отъехав метров сто, соскакивает, оставляет свой велик и, как я, топает вперед. Следующий делает то же самое. Тем временем я, добравшись до первого оставленного велика, сажусь на него, обгоняю всех и, отъехав метров сто вперед, кладу его на землю и топаю опять на своих на двоих…
В конце концов мы здорово с ними поцапались на математической почве. Никак не могли подсчитать, сколько нужно каждому пройти и с какой скоростью будем продвигаться вперед. Тогда я беру ветку и царапаю расчет на песке — все равно ни черта не выходит.
— Вот что, — плету я. — Жил когда-то человек по имени Эйнштейн. Вы там в своей саксонской тундре о таком и слыхом не слыхивали…
Саксонята ворчат, а я, как заправский дирижер, повелеваю веточкой: тихо!
— …это он кванты и придумал…
— …он и на скрипке хорошо играл… — пищит кто-то.
Из-за этого я чуть было свою гениальную мысль не упустил. Да ладно, пусть играет себе и Баха и Бетховена, а мы сейчас новую формулу выведем, да такую, что весь мир закачается!
— Так вот, Эйнштейн этот как-то в поезде ехал, в скором, и шел по проходу, против ветра шел, и вдруг уперся — никак не мог усечь: с какой же это он скоростью едет? И откуда ему отсчет вести? Вот с этого все и началось.
Чудила, Густав! Ты погляди на рожи ихние! Обалдели совсем, будто стадо овец…
— Но наше дело теперь такое же хитрое, и как знать, может, и из него Нобелевская премия выскочит.
— Ты сказал «нобелевская», а правильно говорят «нобелевская», — замечает секретарь.
— Если б говорилось «Нобель», то писалось бы два «л». Усек? Премия, она, конечно, шикарная, на ней здорово заработать можно, а я вам сейчас формулу выведу.
На песке — с большими перерывами для глубоких мысленных подсчетов — я вывожу:
1+(1+2+3+4+5)v+10002.
— Великая сила математики в том и состоит, что все можно в формуле выразить.
У меня даже волосы дыбом встали от напряженной работы мысли. Но моей формуле чего-то не хватает. Проста она слишком! С другой стороны, чересчур уж хитра…
Ясное дело, саксонята ничего понять не могут, да и где им разобраться в моей второй эйнштейновской Нобелевской премии. Я объясняю им, придав голосу крамсовское превосходство:
— 1 — это я, тот, который на своих на двоих чапает. От 1–5 — это они, все саксонята, v — время, которое мы все топаем или едем, а плюс 10002 — это общий проделанный путь.
— Почему в квадрате? — спрашивает секретарь.
Я спокойно объясняю: каждый из нас сначала проходит пешком 100 метров, потом 500 метров едет, потом опять топает — отсюда и вторая степень.
Кто-то вякает, что едем мы больше, а именно 600 метров. Другой кричит: нельзя, мол, объединять в одной формуле пройденный путь и время. Я разражаюсь сардоническим смехом:
— Вас там, в ваших болотах, обучают мизерному минимуму, и пусть учителя даже говорят вам «вы» — у Эйнштейна еще не такое в одном котле варилось. Что такое, по-вашему, свет?
Я указываю на солнце, опустившееся со своего зенита и теперь отливающее красным, и обрушиваю на них весь гранит науки:
— Свет есть одновременно и излучение. Ясно? Вижу, вы киваете. Но в то же время это… сейчас, одну минутку… Нет, корпускулу вам никогда не понять…
Я резко и коротко смеюсь, точь-в-точь как наш Пружина-Крамс.
— Диалектика! — восклицаю я любимое слово Крамса. — Нет, нет, тут вы все равно не разберетесь. И потому моя формула правильная.
— У тебя в нее не вошел переход времени в пространство. Да-а-а! Это надо подумать. Вместе мы и думаем. Измененная формула могла бы, скажем, иметь такой вид:
1+(1+2+3+4+5)+10002—500.
Снова кто-то выскакивает и кричит, что учтен только один переход, а их всего пять, и еще какой-то головастик выдает:
— Если предположить вероятность как неизвестное первой степени и обозначить его «x»…
Но тут уж секретарь берет верховное командование и закругляет открытие Америки в области математики. Взвалив мешок Петера на багажник, он увязывает его, истратив на это целый метр ремня и не меньше двух метров веревок.
— С формулой или без, а ехать пора! По коням! Не ночевать же нам тут, на дороге.
Интересно, как у нас все получится: старт я беру легко — без треклятого мешка на горбу шагаю, еле касаясь земли. Ребята на великах обгоняют меня, машут, вон последний уже соскочил. Как только я поравнялся с ним, сразу вскакиваю на его велик и мчусь вперед, обгоняя всех подряд — звонок мой звенит вовсю.
— Дисциплина! — кричит мне секретарь. — А то ты всю нашу цепочку перепутаешь.
— Вы вот лучше формулу мою не забывайте!
Через минуту я уже соскакиваю и чапаю вперед, велик лежит на земле. Но впереди уже виден другой.
Над формулой-то придется еще посидеть! Надо в ней все эти переходы-перемены отразить. Примерно она должна выглядеть так:
1+(1+2+3+4+5)v+10002—500—v/10.
Лихо я им загнул!
С гиком и свистом — но всегда ОБД! — мы несемся вперед. Только когда мне достается велик с чертовым мешком, приходится ехать, стоя на педалях: его влево, в кювет, тянет.
— Выдерживать строй! — слышу я опять голос секретаря.
Крик, смех, кто-то машет. Что-то там, впереди, стряслось. А так как я передвигаюсь пешим ходом, я никак не разберу, в чем там дело. Но вот, добравшись до очередного велика на обочине, я вскакиваю в седло и мчусь во всю прыть вперед. Там кто-то сидит под деревом, саксонцы кричат, подзывают меня.
Свинопас, что ли?
Или ведьма какая?
«Эге-гей, всем чертям и колдунам сейчас задам!» — готово у меня сорваться с языка, но тут же я зажимаю рот и ни звука произнести не могу, будто комок глины мне глотку залепил.
Густав, держись крепче за руль, а то как бы тебе носом по щебенке не проехаться. Все мое серое вещество взбунтовалось!
Комиссар Мегрэ, не выпускайте трубки изо рта; только что выяснилось — ваш лучший друг и есть преступник… Нет! Вы сами!
С грохотом велик валится на асфальт.
— Привет! — говорю и только удивляюсь, как здорово я охрип от этой езды. — Тереза, ты? Ну и ну!.. Стойте, ребята! Вы куда?
Окрик мой подействовал. Один за другим саксонята разворачиваются и подъезжают ко мне.
— Девчонка! — определяет ошалевший секретарь с далекого юга.
Цыпка подает каждому руку, трясет на уровне лица и заканчивает торжественный церемониал намеком на книксен.
— Меня зовут Тереза.
— Откуда ты взялась?
Не глядя на меня, Цыпка махает рукой куда-то назад.
— Ты что, знаешь ее?
— Чего это ты покраснел?
— От езды, вы, дети прерии!
Стоим молчим, секретарь думает. Я качаю головой. Эстафета с двумя безлошадниками не получится, и формула моя здесь не сработает. Что верно, то верно. Двойная смена-переход все перепутает. Наверное, надо снова взять руководство Цыпкой на себя, иначе ничего не выгорит. Настоящий путешественник только так и поступает.
