Весенний подарок для девочек. Лучшие романы о любви (сборник) - Иванова Вера (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
За ними уже довольно давно наблюдала из-за своих гераней бабка Антонина и размышляла, кому ее любимице Маришке стоит отдать предпочтение. Один из четверых был уж слишком мал ростом и неказист. Конечно, если бы Марине надо было бы идти замуж, то она, пожалуй, присоветовала бы ей как раз этого. Такие страшненькие — самые верные мужья, хотя, конечно, бывает и наоборот, если вспомнить хотя бы Степаниду из родной Антонининой деревни под названием Комаровка. Степанидин муж — хромой и низенький Николай — гонял свою красавицу Степаниду по деревне, как сидорову козу. В общем, пусть этот, щупленький, еще погуляет да подрастет. Оставив Кривую Ручку, Антонина поправила очки и переключилась на Орловского. Хорош, ничего не скажешь! Одни ноги чего стоят! Но этим-то он как раз и плох. Да за такими ногами небось полрайона девок бегает, а он в них, как в соре, роется. Вон как форсит: на таком холоду — и без шапки. А волос богат! Ой богат! Ну да не в кудрях счастье! А вот третий — Людмилки из соседнего дома Рыбаренок — тоже красивый да высокий вымахал, только уж больно непутевый. Людмилка все время жалуется, что учится плохо. А кроме того, она, Антонина, слышала, как однажды вечером во дворе этот Рыбаренок что-то очень сердито выговаривал Маришке. На сердитых, говорят, воду возят. Вот пусть себе и возят, а девчонке незачем терпеть его выговоры. Пожалуй, из всех четвертый — самый годящий. Она видела, как он чуть ли не каждый вечер ползал по асфальту и буквы про любовь вырисовывал. Видать, с ума по Маришке сходит! И собой ничего, казистый…
Антонина решительно дернула раму, уже заклеенную бумажными полосками на зиму, распахнула прямо в ноябрьскую стужу окно и поманила к себе Феликса. Он очень удивился, но все-таки подошел.
Антонина вытащила из-за горшка с геранью маленького, тщедушного котенка, самой что ни на есть дворовой серо-полосатой расцветки, и сбросила его на руки растерявшемуся Лившицу.
— Держи крепче! — из щелки, в которую дуло гораздо меньше, чем в открытое окно, прокричала ему бабка Антонина. — У Маришки недавно любимая кошка пропала, точь-в-точь такая же полосатая. Сама хотела ей котенка подарить, но уж так и быть, ты отдай. Может, она гораздо больше тебе-то обрадуется.
Бабка Антонина как раз успела закрыть окно, а Феликс вернуться на оставленную позицию под навесом детской беседки, как во двор вошла Митрофанова. Антонина, гордая собой оттого, что все для Маринки сделала, чтобы ей проще было выбирать, приникла к окну, из которого сильно дуло по причине оторванных бумажек.
Марина, увидев четырех молодых людей, чуть не выронила тяжелый пакет с продуктами. Она переводила изумленные глаза с Кривой Ручки на Феликса, с Феликса на Богдана, а потом на Орловского и мучительно соображала, как ей со всеми ними быть. Она извиняющимся взглядом скользнула по лицу Кривой Ручки, который сразу же решил немедленно и по-настоящему заняться упражнениями для развития мускулатуры, чтобы уж в следующем году сразить эту странную Митрофанову окончательно и бесповоротно. А Марина долгим взглядом посмотрела в глаза Богдана и отрицательно покачала головой. Рыбарь удрученно опустил голову, чтобы никто не видел опять готовые пролиться слезы.
Марина, улыбаясь, подошла к Феликсу, погладила котенка и почесала ему за ушком. Котенок жалобно мяукнул и выгнул спинку, а Феликс Лившиц стоял ни жив ни мертв.
— Прости, Феликс, — тихо сказала Марина и, не глядя больше на котенка, очень похожего на пропавшую Бусю, повернулась к Орловскому, сидящему на перилах беседки.
По лицу его пробежала тень, он спрыгнул с перил и тут же отвернулся в сторону, с трудом сдерживая рвущиеся из груди чувства. Митрофанова сунула ему в руку свой пакет с продуктами, и они пошли по направлению к ее подъезду.
Бабка Антонина в сердцах чертыхнулась, быстро пробормотала: «Свят, свят, свят», перекрестилась и в большом огорчении задернула шторы, чтобы не видеть больше эту странную Марину и ее длинноногого и длинноволосого кавалера.
Ирина Щеглова Принцесса на балконе
1. Особняк и прабабушка
У нас в квартире пол кривой. То есть при желании по нему можно кататься, как с горки. От дивана к балконной двери — вж-жжжж-ик! Довольно приличный уклон получился за двести-то лет. Да, нашему дому что-то около двухсот. Точнее, не дому, а особняку, потому что мы живем в старом центре, где все дома такие. Особняк когда-то принадлежал старинному дворянскому роду. Красный кирпич, белая отделка, два входа: парадный и черный. Сохранился кусок стены с аркой, куда въезжали кареты, даже двор с его службами. Теперь, конечно, все в ветхом состоянии, закрыто-заколочено. Но я знаю — раньше тут располагались каретный сарай и конюшня, флигель, сторожка, амбар, людская…
Кто-то скажет: круто! Может быть, и круто, если сам обитаешь в современной квартире со всеми удобствами и евроремонтом. Захотел соприкоснуться со стариной — пожалуйста. Наш город, точнее его старая часть, почти не изменился. Дело в том, что последняя война до нас не дошла. Город не бомбили вражеские самолеты, его не захватывали, не сражались за каждый дом, не жгли, не грабили. Городу повезло. И нам — его современным жителям, тоже. Если посмотреть на фотографии конца XIX — начала XX века, то можно увидеть все те же двухэтажные особняки и белоснежные соборы с золотыми куполами. Только вывески изменились. Гуляешь себе по историческим улицам, рассматриваешь кирпичную кладку, лепнину, колонны всякие, кованые балконы, похожие на кружева старинные… Романтично.
В нашем доме как раз такой балкон, вдоль всего второго этажа — неповторимое черное кружево, застывшие завитушки причудливых вензелей. Балкон всегда пуст, чист и прекрасен. Ставить на него ничего нельзя, перегораживать тоже, иначе нарушится архитектурный облик здания. Так и живем, почти в музее.
Мама время от времени негромко ругала несчастный особняк. Да и как не ругать: все время что-то отваливается, засоряются трубы, искрит проводка, барахлит сантехника и дует в окна.
Папа обещает, что нам вот-вот предоставят нормальную человеческую квартиру, но пока — пока я лихо катаюсь по полу-горке и, когда никого нет дома, выхожу на балкон помечтать.
Иногда задумаешься, и прямо-таки кажется: вот сейчас из-за угла, из ближайшего тихого переулка, цокая копытами, выплывет тройка лошадей, а за ней появится изящная карета или, если время летнее, открытый экипаж с незнакомой красавицей на сиденье… Она сидит прямо, подбородок надменно чуть вздернут, маленькая шляпка с вуалью…
Зимой так не помечтаешь, зимой у нас холодно. Хотя, когда мороз зашкаливает за двадцать и стекла в окнах покрываются сплошным сверкающим бледно-голубым узором, я сажусь в прабабушкино кресло с высокой спинкой и широкими подлокотниками, смотрю на морозные узоры и представляю… Я много чего представляю…
Квартира досталась нам от папиной бабушки — старой театралки и такой же, как и я, фантазерки и мечтательницы. Все говорят, что я — копия своей прабабки. Что касается прадеда, то его я совсем не знаю, он умер до моего рождения. Только старые фотографии в семейном альбоме помогают мне представить этого человека. Он был большой шишкой, руководил заводом; к тому же отчаянным и необыкновенно красивым, это уже со слов прабабушки. Ну, ей лучше знать. Ведь прадед увез ее из столицы, навеки покорив сердце пышноволосой, зеленоглазой московской барышни. Стоп, а были ли в те времена барышни? Скорее нет, чем да. Но вот моя прабабушка каким-то чудом казалась именно барышней. Утонченной и светской, как будто она училась в институте благородных девиц. Она никогда не работала, только после смерти мужа что-то делала для нашего областного театра, помогала с костюмами, что-то оформляла, не знаю, можно ли это называть работой, во всяком случае, мама говорит, что прабабушка не работала никогда. Она скорее тусовалась с людьми, которые были ей интересны. Пропадала в доме художников, ездила на премьеры, выставки, концерты. Ее комната была сплошь забита старыми программками, пожелтевшими билетиками, веерами, сломанными театральными биноклями, афишами и всяким, как мама выразилась, «мусором».
