Асино лето - Михеева Тамара Витальевна (бесплатные серии книг txt) 📗

— Потому что Огурцов… Мам, а бывает так, что врачи говорят: все, ничем помочь нельзя, а потом — бац! — и какое-нибудь чудо и…

— Бывает. Тебе этот Коля нравится?

— Он хороший, — уклончиво сказала Ася и вдруг вспомнила, как они с Колькой ходили на остров и там залезли на стог сена. Колька начал ей соломинки в волосы вставлять, а она сопротивлялась, они даже подрались в шутку, но не удержались на стогу и съехали вниз, как с горки. И как Колькины глаза на секундочку оказались так близко-близко, серьезные такие, внимательные…

— Да, наверное, он мне нравится, — вздохнула Ася.

Мама притянула ее к себе, и они долго сидели так, обнявшись и ничего не говоря.

Глава 20

Вернувшись в «Светлячок», Ася первым делом побежала в сад. Оказывается, она соскучилась по нему не меньше, чем по Севе, Горынычу и Ежу, не меньше, чем по Сашеньке, Карине и Варе. Неужели когда-то он казался ей страшным и неуютным? Даже не верится! Теперь, когда большая трава осталась только на задворках и у гадюкиного гнезда, когда умница Сашенька наметила место для грядок, и все деревья стали будто чуть выше, — теперь этот сад для Аси был лучшим местом в лагере. Она по-хозяйски обошла его, увидела, как много сделали гномы, пока она была дома, погладила высокую яблоню, на яблоки которой была вся ее надежда, и пошла к обрыву.

Здесь было еще много работы. Надо освободить из травяного плена облепиху и две груши. Старая развесистая облепиха росла на самом краю. Внизу белела узкая полоска каменного берега, медленно, дремотно текла река, а за ней был Колькин остров.

Ася вернулась к яблоне и уже хотела бежать в лес, разыскать братьев-гномов, по которым она соскучилась просто ужасно, но вдруг что-то изменилось во всем мире, что-то незримое, будто воздух стал гуще. Ася замерла. Каким-то особенным ветром повеяло с реки, и ветер этот принес песню. Ася побежала к обрыву. Пели у реки. Она забралась на облепиху, чтобы лучше было видно берег, прислушалась.

По берегу ходила женщина, качала ребенка и пела. Сначала Асе показалось, что это Татьяна Сергеевна Гошку спать укладывает, но тут же увидела, что одета женщина в необычное изумрудное платье до пят с белым поясом и канвой по подолу. А еще у нее длинная коса, ниже колен. А голос — чистый, звонкий, летящий. И песня какая-то совсем незнакомая, странная.

Ася стояла у обрыва, держась за гладкий ствол облепихи, и не знала: спуститься ли вниз к певунье или только окликнуть ее, плакать или смеяться. А песня летела над рекой, над островом, над садом, таяла в небе, и было Асе от нее хорошо и тревожно, больно и радостно. Тоненько так, незнакомо защемило сердце…

Певунья вдруг обернулась, и даже на таком расстоянии Ася увидела, какие у нее невероятно зеленые глаза, сияющие, лучистые. Они обожгли изумрудным огнем, а певунья вдруг обернулась белым лебедем и поднялась в небо, унося на сильных крыльях сонного лебеденка. Будто и не было ее. Пуст речной берег, только воздух звенит от пролитой в него песни. Ася тряхнула головой, улыбнулась. Непонятно было у нее на душе: тихо и грустно.

Глава 21

После обеда Лена собрала отряд на веранде и сказала:

— Ребята, началась новая смена, и так как у нас особенный отряд, мы на все лето здесь, то Василий Николаевич попросил вас быть отрядом особого назначения. Помогать вожатым в организации мероприятий, выполнять его поручения, ну и вообще. Это, конечно, нелегко…

Все зашумели, повскакали с мест, чтобы показать, что они готовы и трудности их не пугают.

— А еще, — радостно сказала Лена, — нам разрешили навестить Колю Огурцова. Ему уже лучше!

И добавила строгим вожатским голосом:

— Только не всем сразу, а собрать делегацию от отряда…

Тут зашумели еще сильнее — так все хотели пойти к Кукумберу. Ася тоже хотела пойти, но толкаться и настаивать ей было почему-то стыдно. Азат посмотрел на нее внимательно, головой покачал и крикнул Наташке Петровой, которая список составляла:

— Петрова! Вычеркни меня, вместо меня Шустова пойдет.

Наташка дернула бровями, но сделала, как просили. Опять нарвали Кольке цветов и взяли садовую клубнику, которую Полина Болотова из дома привезла.

Ольга Алексеевна строго предупредила:

— Не шуметь, не расстраивать, и главное — недолго.

Наташка Петрова, Вовка Захаров, Матвей, Даша, Саша Лазарева и Ася зашли в палату. Ася так боялась увидеть Кольку среди всяких аппаратов, трубочек, лекарств, больного и несчастного, что зашла последней. Колька им обрадовался:

— О, ребят, здорово!

Он лежал на кровати под простыней, бледный, с сонными запавшими глазами, но смотрел спокойно, весело. Встретившись с Асей глазами, на секунду стал серьезным, а потом подмигнул. И показалось, что он просто… ну, простыл, например, что встанет сейчас и пойдет с ними в футбол играть и купаться. Наташка вручила ему цветы и ягоды.

— Спасибо. Только ягоды давайте вместе есть. Меня от них уже тошнит. Кто-то каждое утро по большущему лопуху земляники приносит. Вот, видите? Угощайтесь.

Ася взглянула и поняла: земляника от гномов, сразу видно. Только они знают, где такая крупная и красивая растет. Колька опять посмотрел на Асю. Как-то по-особенному посмотрел, будто не просто смотрел, а шептал: «Пашка-дурашка, Пашка-простоквашка». Ася хотела рассердиться, но не смогла и, наверное, сама смотрела на него так же. Ребята что-то рассказывали Кольке, что-то про то, что они теперь отряд особого назначения, а он вроде бы и слушал, а вроде бы и нет, и вдруг спросил:

— Ты зачем косы обрезала?

Все разом замолчали и посмотрели на Асю. Лена всполошилась:

— Ой, правда, Ася!

— Мама подстригла, — не моргнув, соврала Ася, глядя Кольке в глаза. — У меня от них голова болит, тяжелые очень.

И никто из ребят ее не выдал. Наташка Петрова открыла было рот, но Ася посмотрела на нее, и та промолчала, только фыркнула.

Ася проснулась до рассвета, когда еще темно, но воздух уже не густой, как ночью, а будто разбавленный ключевой водой. Что-то потянуло ее на улицу. Может быть, особенный, пахнущий дальней дорогой ветер. Ася открыла окно и поняла, что ее разбудило. Пели соловьи. Не далеко, у реки, где они обычно поют в июне, а где-то совсем рядом. Их переливчатая трель была похожа на ту грустную колыбельную, что пела женщина-лебедь на берегу. Ася оттолкнулась от подоконника, легко поднялась в предрассветное небо. Как давно она не летала вот так, не по делу, а просто потому, что хочется! Не чувствовала внутри, в сердце и в животе, этот простор, этот широкий воздух! Медленно она проплыла вдоль корпуса, заглядывая в окна. Все спят. Колькина кровать белеет пустым прямоугольником. Будто Колька тоже убежал слушать соловьев и где-то ждет ее. Ася вылетела на центральную аллею и замерла в воздухе.

С пригорка открывался вид на горы и на лес, на рассветное небо. Весь горизонт горел огнем зарождающегося дня. Полосы розового, золотого, красного, желтого, голубого переливались из одной в другую, а янтарного и алого было так много, что глазам больно смотреть, и оторваться невозможно. Даже темные ночные облака были раскрашены яркими красками, будто поверх будничных, серых одежд надели праздничные — пурпурные, расшитые золотом. Над рассветно-солнечной полосой нежно голубело утреннее легкое небо. В этом небе летели два самолета. Их следы светились розовым.