От заката до рассвета - Кравцова Наталья Федоровна (бесплатные полные книги txt) 📗
Наконец цель под нами. Самолет качнуло. Это оторвались бомбы.
— Готово, — сообщила Нина и, как всегда, наполовину высунулась из кабины, глядя на землю. Каждый раз я боялась, как бы она не выпала оттуда вслед за бомбами.
Заложив глубокий крен, я увидела взрывы на станции. Вспыхнуло пламя.
— Попали! — закричала Нина хриплым голосом.
Но я не успела рассмотреть, что именно горело: мне было не до цели. Рядом с самолетом раскатисто, с сухим треском рвались снаряды. Сразу со всех сторон. Пахло порохом, гарью.
Мысли вертелись вокруг одной, главной: быстрее уйти, выйти из-под обстрела… Бросая самолет из стороны в сторону, я стремилась избежать прямого попадания снаряда, угадывая, где разорвется следующий. Изо всех сил выжимала скорость. Ветер свистел в ушах, дрожал самолет, но мне казалось, что он висит на месте.
Сначала Нина срывающимся голосом пробовала подсказывать мне, как маневрировать. Потом замолчала — бесполезно.
Мы уходили на север, в море. Сюда было ближе, чем до линии фронта, да и ветер не был встречным.
От каждого залпа зениток самолет вздрагивал. Хотелось сжаться в комок, спрятаться поглубже в кабину. Я невольно пригибала голову…
А сзади сидела Нина и молчала. Мне некогда было сказать ей даже слово.
И вдруг мне показалось, что она молчит потому, что с ней что-то случилось. Испуганно я заорала в переговорную трубку:
— Нина! Нина!
— Что такое? Наташа, что с тобой? — встревоженно спросила она сиплым шепотом.
— Ничего, ничего, — ответила я, сообразив наконец, что она, видимо, сорвала голос. Поэтому ее и не слышно.
Самолет быстро снижался: маневрировать можно было только за счет потери высоты. Прибор показывал 400 метров, потом 300… 200…
Впереди совсем близко отливало сталью море. Мы медленно приближались к нему. Прожекторы не выпускали нас, пока мы не оказались низко над водой. Уже перестали стрелять зенитки, уже замелькали под крылом белые барашки волн, а лучи все продолжали держать наш самолет, опускаясь вместе с ним все ниже, ниже. Они почти легли на землю, освещая холмы, редкие деревья на берегу. Вероятно, немцы ждали, что мы упадем в воду.
Когда наконец лучи погасли и до нас с Ниной дошло, что «наша взяла», я спросила ее:
— Ну, как самочувствие?
— Нормально, — прохрипела она. — Посмотри на плоскости!
Я увидела две больших дыры в нижнем крыле. Насквозь просвечивало верхнее. Лонжерон был перебит. Словно флаги, болтались куски перкали.
— Ничего, долетим, — сказала я преувеличенно бодрым голосом, а сама еще раз подвигала рулями. Нет, управление не перебито, все в порядке.
Я подвернула самолет ближе к берегу, и вскоре под нами стала проплывать крымская земля, пересеченная оврагами, изрытая траншеями. Где-то здесь проходила линия фронта.
Внезапно я почувствовала слабость во всем теле, ноги мои затряслись, запрыгали, стуча о пол кабины. Я сняла их с педалей, попробовала прижать колени руками. Потом вытянула, расслабила — ничего не помогало. Ноги продолжали танцевать и совершенно не слушались меня.
Я приуныла. Все страхи остались позади, мы летим домой. Что же это со мной? Мне было не по себе. Однако Нине я ничего не сказала.
В это время раздался ее сиплый голос:
— Наташа, давай покричим.
«Покричим» значило, что мы должны убрать газ и на малой высоте поприветствовать наземные войска (крикнуть «Привет, пехота!» или что-нибудь в этом роде). Многие верили, что пехота их хорошо слышит, и честно «кричали», снижаясь над передовой. И мы с Ниночкой при удобном случае проделывали то же самое.
Но в этот раз мне совсем не хотелось «кричать». Да и не было желания выяснять, шутит Нина или нет. И я сердито ответила ей, что кричи, мол, сама: твой голос услышат лучше.
Как бы там ни было, а ее предложение вывело меня из угнетенного состояния. Ноги мои постепенно успокоились.
Над проливом облаков уже не было. На море сверкала лунная дорожка. До самого аэродрома мы летели в ясном небе. Тихо и мирно светили звезды.
Еще издали я увидела стартовые огни. Несколько неярких огоньков на земле. Там нас ждали. Там был наш дом.
Темная ночь
От крайней стоянки самолета до крутого обрывистого берега несколько шагов. Дальше — море. Азовское. Днем оно зеленовато-серое, с четкой, чуть выпуклой линией горизонта, густо-синей полоской, разделяющей небо и воду. А ночью, темной беззвездной ночью его не видно. Стоишь у обрыва, и впереди — чернота. Но постоянно слышишь его шум, раскатистый, однообразный. Даже в полете кажется, что он сопровождает тебя.
Здесь, у самого моря, наша летная площадка. Рядом с ней, в поселке, мы живем. Всю зиму и весной…
Погода — штормовая. Гудит море. Мы летаем на Крым, бомбим фашистов под Керчью. Сильный северо-восточный ветер гонит наши «ПО-2» на цель с такой скоростью, что они мчатся, как истребители. Зато назад ползут долго-долго. Целую вечность.
Сегодня у меня штурманом — Хиваз Доспанова. Неугомонная девчонка. Вернувшись из госпиталя, она продолжает летать. Ей бывает очень трудно, она теперь быстро устает: после переломов обе ноги стали короче… Но она крепится, по-прежнему хохочет и поет.
В полете Хиваз болтает без умолку. Да и на земле тоже.
— Ты заметила, — говорит она, — что на станции вместо четырех прожекторов стало шесть? Это они вчера перетащили с берега. Правильно, конечно: мы уже третью ночь летаем на эту цель… Какая кошмарная погода! — продолжает Хиваз. — Мы, кажется, сегодня не долетим домой: скорость черепашья! Жуткий встречный ветер! — Потом вдруг без всякого перехода: — А хочешь, я спою тебе песню. Новую! Из фильма. Нам показывали в госпитале. Слушай.
Пропев два куплета, она ненадолго умолкает. Потом говорит:
— Дальше не помню. Правда, прелесть? Внизу под нами Фонталовская. Мы уже полчаса торчим над ней! Господи, что за скорость! Натка, а тебе не кажется, что нас относит назад, а? Давай спустимся пониже, может быть, там ветер слабее…
Я снижаюсь, но и здесь ветер такой же. Самолет медленно, очень медленно приближается к аэродрому.
— Знаешь, завтра будет дождь. Этот ветер обязательно нагонит плохую погоду. Я теперь заранее чувствую, когда погода изменится: ноги мои начинают ныть… Послушай, а ты не хочешь нарисовать на хвосте самолета какую-нибудь птицу или зверя? Это модно, во всех полках рисуют. Можно белой краской. Ты видишь, как садятся самолеты? Кошмар!..
На земле непрерывно горит посадочный прожектор. С зажженными навигационными огнями «ПО-2» ходят по кругу. На последней прямой снижающийся самолет летит так медленно, что кажется, можно идти рядом с ним обыкновенным шагом, и он не обгонит тебя.
Заходим на посадку и мы. Едва колеса касаются земли, как самолет окружают техники и, удерживая за крылья и стабилизатор, прижимают его книзу, чтобы не перевернуло ветром.
— Полеты запретили! — кричат мне. — Рули на стоянку!
Наконец мой «ПО-2» в безопасности, на стоянке. Весь опутан тросами, закреплен на месте. Тросы натянуты и привязаны к штопорам, ввернутым в землю. От стоянки до крутого берега несколько шагов. Гудит ветер, шумит море…
— Хиваз, где ты? — зову я.
Никто не откликается. Я ищу ее и нахожу в сторонке. Согнувшись, она сидит на пустом ящике из-под бомб и плачет.
— Что ты? Что случилось?
— Очень ноги болят. Просто не вытерпела… Я посижу немного, сейчас пройдет.
Когда ей становится легче, мы отправляемся домой.
В комнате жарко. Шелестит сухой камыш в печке. Мы вылезаем из комбинезонов, раздеваемся. Еще не поздно — одиннадцать. Впереди — целая ночь. Нам редко удается спать ночью.
Вдруг распахивается дверь.
— Кино привезли! «Два бойца» называется. Кто хочет — в клуб!
Хиваз вскакивает и всплескивает руками.
